— Вот я вас! — ответил водила, сплюнул через выбитый зуб и рывком поднял тачку в воздух.
Дети уцепились за борта и друг за друга. Колымага кренилась, виляла, подпрыгивала на каждой воздушной яме и колдобине. Водитель же, вместо того чтобы следить за дорогой, делился ценными сведениями о сложной личной жизни, грабительских ценах на призрачный овес и произволе медведей из ГАММИ[ [22] ].
Амели какое-то время из вежливости поддерживала разговор, охая и качая головой, но вскоре страстное желание чихнуть привело ее в состояние оцепенения.
Водитель оборвал рассказ о тяготах и лишениях на полуслове и крикнул:
— Посмотрите налево!
Все посмотрели налево.
— И что? — спросил Порри.
Водитель захихикал.
— Ничего. На эту примочку все попадаются. Посмотрите направо!
На этот раз на примочку попалась только Амели.
— Ой, что это?
Справа громоздились несколько покореженных тачек, художественно въехавших одна в другую. Мощный злосвет бросал на ржавую конструкцию тревожные красно-синие лучи.
— Наглядная агитация, — объяснил водитель. — ГАММИ поставила, чтобы, значит, на сознательность давить. Дескать, смотрите, что с вами будет, если правила нарушать станете. И сколько наших побилось, на эту дрянь засмотревшись, эх... Эх, полным-полна коробочка!
Видать, пригорюнившись, возница принялся горланить песни на непонятном языке.
— Это датский? — спросил Порри.
— Нет, — прогундосила Амели, зажимая нос руками. — Я знаю. У меня дедушка датчанин. Он таких песен не пел.
— Тогда что? Голландский?
— Нет. У меня двоюродный дедушка голландец.
— Норвежский?
Амели покачала головой.
— Дедушка?
— Нет. Просто это не норвежский. Это вообще не язык, какие-то горловые звуки... Это... да это же Летучий Горландец!
Пассажиры вздрогнули, водитель взял душераздирающую горловую ноту, потусторонние лошадиные силы дернулись, едва не свалив экипаж в штопор, но, к счастью, уперлись в воздушную пробку.
О Летучем Горландце ходили самые дурные слухи. Рассказывали, что он возил неопытных путешественников кругами и высаживал почти на том же месте, где они садились. Еще говорили, что он заманивает туристов в непроходимые кварталы, а потом требует два счетчика, чтобы вывезти их оттуда. Сен присмотрелся. У их водителя был один счетчик, но багажник подозрительно громыхал.
Аесли наклонился к водителю и строго произнес:
— Нам в Стоунхендж.
— Во как! — удивился водитель. — Что ж ты раньше молчал?
— Я же сказала, что нам в Стоунхендж! — возмутилась Мерги.
— Так то ты, — парировал Горландец. — А он — молчал. А куда в Стоунхендже-то?
— Ну, куда... — Сен потер макушку, — где-нибудь в центре.
— Ага, — водитель задумчиво надул щеки. — А где у него центр?
— Посредине! — Мергиону начал раздражать бестолковый Горландец.
— Стоунхендж, стало быть. Ишь чего... А как туда проехать, знаете?
Аесли похолодел. Вопрос «А как туда проехать?», заданный на полпути, означал начало самой изуверской примочки Летучего Горландца. Теперь на каждой развилке водитель будет небрежно интересоваться, куда поворачивать, а пока пассажиры соображают — проскакивать поворот, сокрушенно качать головой, говорить «уже проехали, жалость какая», мчаться десяток миль до ближайшего разворота, разворачиваться, возвращаться к развилке...
Счет шел на секунды. Или, если хотите, на метры в секунду.