– По-моему, нам здорово повезло. Нежданно-негаданно попали на Карское море, – порадовался Саша.
– Это называется повезло? – Виталина шла, вцепившись в спутника. Легкомысленные туфельки она сменила на замшевые сапоги, – с каблуком пониже и потолще. Но и он то и дело подворачивался, то попадая меж камней, то застревая во мху.
– Конечно. Садись на скалы да грейся себе на полярном солнышке.
– Солнышко ты где разглядел? – Виталина подрагивала под студёными порывами ветра. В самом деле, они оказались посреди сплошного марева, так что свинцовая кромка меж небом и морем была едва различима. Да и скалы будто парили в промозглом воздухе. Клёкот чаек терялся в тумане. – Господи! Как же здесь люди – то живут?
– И здесь живут, и на Тикси живут. А геологи – мало этого – ещё и по тайге шастают.
Девушка тяжко вздохнула.
– А вот ещё полюбуйся – образчик наскальной надписи, – Галаджев подкрутил бинокль, протянул попутчице. – Должно быть, от первобытных предков осталась.
На крутой базальтовой скале вкривь шла выведенная жёлтыми буквищами надпись: «Паскудина ты, Амдерма! Чтоб тебе…» Похабная часть утянулась за поворот скалы.
– Хамьё и быдло! – процедила Виталина. – Скажи ему на скалу просто так залезть – передрейфит. А вот чтоб похабень по себе оставить, чем угодно рискнёт.
Проходивший мимо лесовик-трёхтысячник отдал протяжный гудок.
– Кому это он? – заинтересовалась Виталина.
– Так отдают гудок по погибшим кораблям.
Виталина поёжилась. Поднялась.
– Знобит что-то. Как думаешь, может, нас хоть в Москву назад отправят…Никак к нам?
В ватнике, наброшенном на китель, к ним спешил взъерошенный начальник аэропорта.
– Кто из вас геолог Ташевич? – вопросил он.
Виталина, переменившись в лице, кивнула.
– Для вас сообщение. Завтра утром прибудет самолёт, чтоб перевести вас на Тикси.
Совершенно ошеломлённая Виталина сглотнула.
– А кто… приказал? – выговорила она.
– Команда из Москвы, – уклонился от ответа начальник аэропорта. Припал к уху Галаджева. – А ты силён. Сам замминистра распорядился борт изыскать… Ну, побежал! Попутчиков вам поищу.
С озабоченным видом, выдирая микропоры из клейкой грязи, он поспешил вперёд.
Виталина с гордым видом обернулась к Галаджеву. Показала язык.
– Надо же, как любит, – она озадаченно повела головкой.
На другое утро, 18 июля, самолёт Ил-14 стартовал на военный аэродром Тикси.
Едва взлетели, Галаджев показал вниз, на скалу, на которой сидели накануне.
Из-под воды торчали проржавелые обломки затонувшего на рифах буксира. Выше, на скале, крупными жёлтыми буквами были выведены фамилии, с одной и той же датой смерти.
– Похоже, надпись оставили те немногие, кто выжил, – догадался Галаджев. Виталина зябко поёжилась.
Причудливо арктическое лето. Взлетели из Амдермы в сплошном свинце.
По соседству – в Тикси – приземлились при штилевом море и под палящим солнцем. Даже символ порта – каменный, промёрзший насквозь якорь, казалось, отогревается в тепле. На рейде красовались океанские корабли, – ледокол привёл первый караван.
Возле двухэтажного здания гостиницы «Маяк» на вытоптанной площадке рубились через сетку в волейбол. Совсем как в июльской Москве – в кедах, плавках и маечках.
Игроки, бросив игру, сгрудились, разглядывая жидкую цепочку прилетевших. При виде статной, броской Виталины волейболисты оживились, приосанились. Замахали приглашающе. Виталина закивала в ответ.
Усталая, лет за сорок пять, администраторша гостиницы долго водила пальцем по списку подлежащих размещению.
– Нету, – посочувствовала она. – Экспедиция Шпаро есть. Вот – до мыса Челюскин полетят. А остальные…Так, должно быть, вам в общежитие надо! – сообразила она. – Здесь только которые по спискам. А туда всех подешевле селят.
Впрочем, удостоверение кинооператора подействовало безотказно: на Галаджева и Виталину выделили по койке в двухместных номерах – мужском и женском.
А когда Саша пустил в ход особый аргумент – буклет с актёрами Мосфильма, – в загашнике обнаружился одноместный номер. Виталина встревожилась.
– Забирай себе, – не споря, отдал Саша. – Мне все равно по делам бегать. Придется пропавшую экспедицию разыскивать.
Обрадованная Виталина подхватила сумку:
– А я в волейбол пока поиграю. Старые кости разомну.
Дурёха разудало подмигнула потрёпанной администраторше. И та, помрачневшая, отвела глаза, пожалев о напрасно отданном резерве.
Галаджев наскоро помылся под прохладным душем, натянул свежую рубашку.
Уложился он в какие-то двадцать минут. Но когда вышел из гостиницы, Виталина уже варилась в волейбольной гуще, – в раздельном купальничке она распоряжалась своей мужской командой. Все мячи летели в неё, и она азартно принимала, подпрыгивая. При каждом прыжке полные груди аппетитно колыхались.
На пустовавшей прежде судейской вышке разместился бритоголовый мужчина с раскрасневшимся под полярным солнцем лицом. На вышку он забрался, должно быть, судить. Но, засмотревшись на прыжки Виталины, то и дело забывал объявить счёт.
Посёлок Тикси казался вымершим. Как всякий арктический посёлок, разнообразием архитектуры не баловал.
По центру, как положено, заасфальтированный «пятачок» с традиционным Лениным перед зданием советско-партийных органов и выцветшим плакатом на фасаде – «Никто не забыт, ничто не забыто. 1941–1945», за ним – Управление флотом Тиксинского морского порта – градообразующее сердце всего посёлка.
Далее Галаджев, справляясь у редких прохожих, свернул на улицу Севморпути.
Идти пришлось вдоль двухэтажных домов: ядовито – жёлтых и ярко-синих, – стоящих на подзатопленных сваях. Как успел узнать Саша, в яркие цвета дома красят, чтобы зимой, в пургу, легче было различить собственный дом. А для верности, и верёвки меж ними протягивают. Впрочем, красили, похоже, давным-давно, потому что штукатурка слезала по стенам хлопьями, будто старая змеиная кожа. Зато перед домами чья-то истомившаяся по красоте рука посадила низкорослые ивовые кустарнички вперемежку с жёлтым мытником.
А вот за следующим поворотом следов человеческой заботы не оказалось вовсе. У покосившихся заборов были навалены кучи слежалого мусора и грязно-серые ломти льда. Лёд в летней Арктике тает со скоростью три сантиметра в сутки и растаять полностью до морозов не успевает.
Исчезла и улица. То есть градостроительные границы её, обозначенные столбами, сохранялись. Но идти приходилось по самой серёдке, балансируя по дорожке из перевёрнутых ящиков, кирпичей и досок. Причудливую конструкцию проложили поверх слякоти, проступившей из вечной мерзлоты.
Галаджев уж отчаялся разыскать здание общежития, когда при очередном повороте упёрся в дощатый барак, правая, покосившаяся сторона которого зияла гнилыми, без стёкол рамами. Зато над уцелевшей частью красовалась крупная, под стеклом табличка – «Общежитие Управления флотом ТМП». Внутри тёмного коридора потянуло запахом плесени, холодом и сыростью.
Коридор пустовал. Но в ближайшей от входа большой, на десяток панцирных коек, комнате сбились люди, в свитерах и штормовках.
На скрип двери обернулись.
– Здравствуй, пропавшая экспедиция. Пол-Арктики облетел, тебя разыскивая, – с порога пошутил Саша. Хотя вид сваленного на полу оборудования и скаток повода для веселия не прибавлял.
– Ещё денёк-другой – и впрямь пропадём, – худощавый бородач подбросил в чадящую печь поленце.
Саша – общительный, улыбчивый – быстро перезнакомился со всеми. А вот начальника экспедиции товарища Потвина увидеть не довелось. Ему с усмешкой разъяснили, что Потвин, затолкав экспедицию в барак, сам поселился в гостинице. Поближе к начальству, чтобы «держать руку на пульсе».
– Как раз неделю и держит, – уточнил бородач. – Ещё две-три таких же недели с рукой на пульсе, и можно прямо из барака назад в Москву. Сезон вот-вот потеряем. В общем, в переводе с матерного, – организация на грани провала.