— Делаете вы эскизы с обнаженной натуры?
— Никогда не был силен в обнаженных натурах, — отвечал мистер Уоткинс. — Этим занимается моя девчонка, то есть, я хочу сказать, миссис Смит.
— Так она тоже рисует? — воскликнул Порсон. — Как интересно!
— Ужасно интересно! — отвечал мистер Уоткинс, хотя вовсе этого не думал, и, почувствовав, что разговор выходит за пределы его возможностей, добавил: — Я приехал сюда, чтобы написать Хэммерпендский особняк при лунном свете.
— Неужели! — воскликнул Порсон. — Какая оригинальная идея!
— Да, — отвечал мистер Уоткинс. — Я был до смерти рад, когда она осенила меня. Думаю начать завтра ночью.
— Как? Не собираетесь же вы писать ночью под открытым небом?
— А вот как раз и собираюсь.
— Да как же вы разглядите в темноте холст?
— У меня с собой «светлячок»… — начал было с, увлечением Уоткинс, но тут же, спохватившись, крикнул мисс Дарген, чтобы она принесла еще кружку пива. — Я собираюсь обзавестись одной вещицей — специальным фонарем, — прибавил он.
— Но ведь скоро новолуние, — заметил Порсон. — И луны не будет.
— Зато дом будет, — возразил Уоткинс. — Видите ли, я собираюсь написать сперва дом, а потом уж луну.
— Вот как! — воскликнул Порсон, слишком ошеломленный, чтобы продолжать разговор.
— Однако поговаривают, что каждую ночь в доме ночует не меньше трех полицейских из Хэзлуорта, — заметил хозяин гостиницы, старик Дарген, хранивший скромное молчание, пока шел профессиональный разговор. — И все из-за этих самых драгоценностей леди Эвелинг. Прошлую ночь один из полицейских здорово обыграл в девятку лакея.
На исходе следующего дня мистер Уоткинс, вооруженный чистым холстом, мольбертом и весьма объемистым чемоданом с прочими принадлежностями, прошествовал прелестной тропинкой через буковую рощу в Хэммерпондский парк и занял перед домом господствующую позицию. Здесь его узрел мистер Рафаэль Сант, возвращавшийся через парк после осмотра меловых карьеров. И так как его любопытство было подогрето рассказами Порсона о вновь прибывшем художнике, он свернул в сторону, намереваясь потолковать о служении искусству в ночное время.
Мистер Уоткинс, как видно, не подозревал о его приближении. Он только что дружески побеседовал с дворецким леди Эвелинг, и тот удалялся теперь в окружении трех комнатных собачек, прогуливать которых после обеда входило в круг его обязанностей. Мистер Уоткинс с величайшим усердием смешивал краски. Приблизившись, Сант был совершенно сражен невероятно крикливым, сногсшибательно изумрудным цветом. Сант, с малых лет необычайно чувствительный к цветовой гамме, взглянув на эту мешанину, даже присвистнул от удивления. Мистер Уоткинс обернулся, он был явно раздосадован.
— Какого черта вы хотите делать этой адской зеленью? — воскликнул Сант.
Мистер Уоткинс почувствовал, что перестарался: разыгрывая перед дворецким роль усердного художника, он совершил какую-то профессиональную оплошность. Он растерянно поглядел на Санта.
— Извините меня за вмешательство, — продолжал тот. — Но в самом деле этот зеленый слишком необычен. Он прямо-таки сразил меня. Что же вы думаете им писать?
Мистер Уоткинс напряг все свои умственные силы. Только отчаянный шаг мог спасти положение.
— Если вы пришли сюда мешать мне работать, — выпалил он, — я распишу им вашу физиономию!
Сант, человек добродушный, тут же ретировался.
Спускаясь с холма, он повстречал Порсона и Уэйнрайта.
— Это или гений, или опасный сумасшедший, — заявил он. — Поднимитесь-ка на горку и взгляните на его зелень.
И Сант пошел своей дорогой. Лицо его расплылось в улыбке: он уже предвкушал веселую потасовку в сумерках возле мольберта, среди потоков зеленой краски.