– Согласен, – сказал я.
Малик повернулся к вытаращившему глаза Коте:
– Теперь еще раз и по порядку. Откуда сведения, можно ли им доверять, и сколько идти до этого твоего места.
– Не моего, – недовольно буркнул Котя. – Идти еще несколько дней, это недалеко от темного дома, в пустоши за Онавсювом.
– Она… чем? – переспросил дядя Люсик.
– Онавсюв – поселок отверженных. – Котя закатил глаза в непонимании, как можно не знать очевидных для любого местного вещей. – Вы, вообще, представляете, что такое темный дом и как он выглядит?
На всякий случай я отрицательно мотнул головой: чем больше информации получу со стороны, тем лучше. Дядя Люсик задумчиво произнес:
– Лично с этой проблемой мне сталкиваться не приходилось, но, насколько наслышан, темный дом в целом – это сразу и тюрьма, и больница для условно заразных и неизлечимых, и психушка, и дом престарелых для тех, кто остался без родственников. Кого духовная или телесная хворь оставила, считается условно выздоровевшим и переезжает в некую деревню на окраине, где работает на благо всего темного дома.
– Точно, – радостно закивал Котя. – А деревня на окраине – это и есть поселок Онавсюв. Жителям два раза в год разрешено свидание с близкими родственниками – супругами, детьми, родителями, сестрами и братьями, если, конечно, те пожелают приехать. Встречи происходят на расстоянии, через дорогу, чтобы случайно не заболеть. Живущие снаружи родственники могут переехать к выздоровевшему, если захотят, но таких почти не бывает. Темным домом заведуют святые сестры, а они считают, что лучше удерживать за стенами сотни здоровых, чем выпустить одного больного. По-своему они, конечно, правы…
– А сами святые сестры? – вырвалось у меня. – Они наружу выходят?
– Кто ж им запретит? Впрочем, они с теми, кто живет внутри, вплотную никогда не пересекаются, они только наблюдают, приказывают и карают, причем карают тоже чужими руками.
– Еще раз спрашиваю, – перебил Малик, – откуда сведения?
– Мне тетка все в подробностях рассказала, когда со свидания вернулась, – объяснил Котя. – Ее второй муж в темный дом по душевной болезни угодил, через год поселился в Онавсюве, со слов дяди она и рассказала. Темный дом только называется домом, на самом деле никакой это не дом. Это овраг с пещерами, куда снаружи не подобраться, а изнутри, понятное дело, не выбраться. Со всех сторон на пару дней пути – непроходимые каменюки и колючки вроде этих, – широким жестом сеятеля Котя указал вокруг. – При большом желании, конечно, можно прорубиться до самого оврага, но чужаков увидят издалека. Если идти ночью – услышат стук топоров и ножей. По верхнему краю овраг окружает тропа, по ней ходят дозорные, а внутрь ведет единственная дорога с несколькими постами. В глубине овраг расходится в стороны: для больных головой – налево, для больных телом – направо. Около внешнего поселка из земли бьет родник и небольшим ручьем стекает в овраг. Там внизу есть озерцо, во времена дождей оно переполняется, в остальное время воды едва хватает на проживающих и полив огородов. Во все стороны на дневной переход больше нет ни озер, ни ключей, ни колодцев. А плохое место, о котором мы говорим – на пустыре за поселком. С некоторых пор туда никто из местных не ходит. Боятся.
– Мы друг друга поняли? – спросил Малик у меня и дяди Люсика.
Два синхронных кивка подтвердили, что да, поняли. После моей встречи с Зариной мы вновь вернемся к обсуждению главного вопроса: бороться или уйти, и разговор станет более предметным.
– Спасибо, – сказал Малик говорливому приятелю и громко скомандовал: – Подъем!
Путь сквозь колючие заросли продолжился.
Наше продвижение от западной границы до центральных районов шло непредставимо медленно. Если через леса можно идти и в светлое время суток, то открытые пространства представляли опасность, их пересекали ночами. Пища добывалась в лесу, или ее просили у крепостных на полях и в деревнях. Отношение крестьян к лесным разбойникам было разным, от сочувствия до ненависти, но продуктами с нами охотно делились: каждый подневольный понимал, что если что-то пойдет не так, он сам или кто-то из семьи легко окажется вне закона, и тогда ему тоже понадобится помощь. За провизией мы, на всякий случай, ходили поодиночке, отправляя тех из рыкцарей, кто лучше знал места, которые в этот момент проходили. Остальная бригада наблюдала со стороны, чтобы, если понадобится, вмешаться и спасти или, если дела плохи, не попасть в засаду всем вместе. Пока обходилось без происшествий. Даже если где-то крепостные проболтались, и местные власти узнали о чужаках, то никто погоню не выслал и масштабную зачистку не устроил. Наверное, просто не хватало сил на облавы. Я уже знал, что если разбойники вреда цариссам не нанесли, те ограничиваются докладом Верховной царице, а она уже решает, принимать ли меры и какие.
Поочередно сменяясь в прорубании просеки, мы продвигались вперед ударным темпом, и к вечеру вдали показалась дорога. Там царило непонятное оживление: нескончаемым потоком спешили куда-то гонцы и вооруженные отряды во главе с цариссами, и о том, чтобы пересечь открытое пространство засветло, не шло и речи. Пришлось затаиться и ждать.
– Не по нашу душу? – Малик указал на непривычную дорожную суету.
– Сомневаюсь. – Дядя Люсик почесал заросший седыми волосами подбородок. – Загулявший в чужой вотчине папринций, интересный некой цариссе экс-невестор Чапа и даже такая известная личность, как вождь рыкцарей Малик Носатый, не стоят столь масштабного внимания. Скорее всего, что-то случилось на границе, и объявлен сбор. Своего рода мобилизация ополчения. Или в ближайшее время проведут забаву на розыгрыш вотчин, вот все и взбаламутились.
Со стороны школы, которую мы не так давно обогнули через леса, в сопровождении нескольких войников куда-то унеслись три старые знакомые: Антонина, Ефросинья и Ярослава. Мгновенно вспомнилось, что Ярослава и дед Ефросиньи – беглецы из-за гор или, что теоретически тоже допустимо, из очередного параллельного мира – скажем, они попали сюда через пещеру в долине. Если мы смогли преодолеть межвременной или межвселенский барьер, то почему отказывать в этом другим?
А с другой стороны, верное объяснение обычно – самое простое. Не буду загадывать. Либо все само со временем разъяснится, либо я подумаю об этом дома, сидя за компьютером. Третьего не дано. Точнее, третий вариант пройдет уже без моего участия как живого представителя гомо сапиенса.
– Школу мы на днях миновали, – дядя Люсик задумчиво поглядел вслед ускакавшим ученицам, – впереди находятся их вотчины. Похоже, воспитанниц отправили по домам. Это значит, что происходит нечто новое. При мне такого не было.
Мне взбрела в голову дикая мысль. Или гениальная, как я определил ее для себя.
– Могу выйти на дорогу и поинтересоваться, что происходит, – объявил я. – Если снова проедут знакомые царевны из тех, кого спас, они легко выложат мне всю подноготную.
– А если навстречу попадутся царберы с описанием некоего парнишки, за которого царисса Ася именной меч дает? – ехидно поинтересовался Малик.
Дядя Люсик поднял руку:
– Стоп. Полностью легален из нас только я. Мне приказывали вернуться в школу, но по просьбе Томы я задержался и виноват лишь в недостаточном усердии в выполнении приказа. Худшее, что со мной сделают – понизят в должности, и надо ли говорить, что теперь это меня не волнует? Если кому-то идти за новостями, то мне. И идти следует не на дорогу, а в ближайшую башню. Мы находимся на землях Анисьи, я был здесь недавно с «посольством» Томы, когда она вербовала будущих войниц. До башни дойдем еще до темноты.
Царисса Анисья – это мама Ефросиньи, дочь беловолосого чужака и супруга Шурика. Первое – несомненный для меня нервный геморрой, второе – возможные новости об окружающем мире, а третье – безоговорочная необходимость идти туда наперекор любым другим обстоятельствам. Появился еще один шанс поговорить с Шуриком и как-то повлиять на него. Сейчас, когда мы собрались вместе, его реакция может оказаться другой. И прошедшее время могло повлиять на решение – мало ли что произошло в его семье с прошлого приезда дяди Люсика?