Петербургские народные сказки - Андрей Дубровский

Дубровский А. В.

Петербургские народные сказки

Полуденная пушка

Всем петербуржцам известно, что пока не выстрелит пушка со стены Нарышкина бастиона Петропавловской крепости, полдень в Петербурге не наступит. Был, правда, один градоначальник, одержимый бессмысленной вредностью, который изо дня в день разными хитростями задерживал полуденный выстрел, и будь его воля, так и вовсе отменил бы его. И что же? Умер этот непутёвый градоначальник от несварения желудка и хронического недосыпания. Потому что нельзя просто так человеку, пусть и могущественному, вторгаться в петербургское мироустройство: не может желудок на ночь глядя переварить сытный обед, а организм не способен изо дня в день засыпать под утро. А именно то и происходило, что весь распорядок дня шёл кувырком. И благо бы только себе навредил этот глупый градоначальник. Так нет же! После того как его не стало, долго ещё спасательные команды бродили по городу и приводили в чувство петербуржцев, вконец потерявших ориентацию во времени и беспомощно бродивших по городу, не понимая, чем сейчас следует заниматься. А многие и вовсе валялись штабелями на набережных да в придорожных канавах, поражённые хронитом – тяжкой хворью безвременья.

Но возвратимся к полуденному выстрелу.

Что интересно, петербургский полдень не терпит никакой подмены – ему непременно подавай одну и ту же пушку каждый день! И хотя со времён первого выстрела артиллерийское искусство изрядно продвинулось, в полдень стреляет всё та же пушка, которая этот первый выстрел когда-то сделала.

А чтобы никакого конфуза с полднем в городе больше не случилось, обслуга пушки состоит исключительно из генералов, полковников да отличников артиллерийских училищ.

Неостановимые куранты Петропавловского собора

Петропавловский собор – самое высокое в Петербурге здание. Но это не единственное, чем может похвастаться собор. Историю про ангела, водружённого на шпиле, я расскажу в своё время. А здесь поведаю про удивительные часы – куранты – показывающие время почти с самого основания города.

Было это ещё в первые годы существования Петербурга, когда на месте блистательных дворцов тревожно шумел дремучий бор, а оживлённый Невский проспект напоминал просёлочную дорогу в Тамбовской губернии.

Новый город, подобно младенцу, постоянно требует к себе внимания – в заботах о нём основатель проводит каждое мгновение своей жизни. Одной из многочисленных проблем новорождённого Петербурга было отсутствие главных часов. В каждом доме более-менее состоятельного человека, конечно же, часы имелись. Но все они гремели, звенели, трещали, кукарекали, возвещая очередной наступивший час, в разное время. Общепризнанного эталона в городе не было. Этим эталоном могли бы стать часы царя Петра: не говоря о том, что он царь, а значит самый главный, он ещё и основатель Петербурга – какое время хочет, такое и устанавливает. Но, к несчастью, царские часы сломались, а царь, в свойственной ему манере, непременно хотел починить их сам и для этого изучал часовое дело у знаменитых мастеров-швейцарцев. Одним словом, единого времени не было, отчего конфузы случались на каждом шагу: на ассамблеи каждый приходил в своё время, и трезвые нещадно перемешивались с пьяными – а это всё равно, что иностранцы, не понимающие языка друг друга. На заводах и верфях творился полный вверхтормашный кувырком! В Адмиралтействе с помпой спускают на воду фрегат, а он ещё даже не заложен. На литейном заводе отливают целую батарею пушек, а они пока даже не нужны артиллеристам.

Но однажды в город неведомо откуда явился механик и чародей Бернард. Сам он утверждал, что прибыл из Швейцарии, но, судя по акценту, был он самым что ни на есть голландцем. И вот, этот Бернард явился к царю и объявил, что может изготовить общегородские часы и установить их на самом высоком здании города – на Петропавловском соборе.

Обрадовался царь, а вместе с ним и все придворные: мол, наконец-то заживём, как немцы – по распорядку. А от распорядка, глядишь, и порядок появится. Спрашивают Бернарда, какую он награду желает. А тот и отвечает:

– Хочу, чтобы и царь Пётр, и вельможи, и народ отказались от веры православной и обратились в протестантизм.

Тут все как загалдели, завозмущались:

– Да как это возможно?! Да где это видано?! Да такого даже в сказке не бывает! Лучше мы без времени проживём, чем без веры своей православной!

Уж как Пётр сам ни питал симпатий к протестантизму, как царь ни был самодержавен, но понимал: никакой его воли, никакой самодержавности не хватит, чтобы переломить мнение своих подданных, и желание Бернарда выполнить. Хоть весь народ переказни и один в государстве останься.

Начали тогда с колдуном торг вести. Три дня и три ночи торговались, наконец договорились, что один только царь в протестантизм перейдёт. Да и то вельможи согласились с этим лишь после того, как Пётр им на ухо хитрость одну сказал.

А хитрость вот какая. Был в Адмиралтействе один сапожник… А как же? Думаете, в адмиралтействах одни плотники, кузнецы, тиммерманы да драфцманы работают? А кто им обеды готовит, заплатки на одежду ставит, обувь прохудившуюся чинит? Да, есть в адмиралтействах и повара, и портные, и сапожники.

Так вот, был в Адмиралтействе один сапожник, звали его Пётр. Был он хмельному богу Дионису лучший друг, а то и вовсе младший брат – пить страсть как любил. И вот, приходит к нему депутация во главе с царём и предлагает на день профессиями поменяться: царь Пётр станет сапожником, а сапожник Пётр – царём. И, главное, Петру-сапожнику в должности царя ничего делать не понадобится: знай себе, сиди на троне да важно щёки надувай. И пей сколько влезет. Пётр-сапожник, не будь дураком, смекнул, что за просто так побыть царём, хоть и на день, не предлагают. И говорит, что согласен на обмен, если ему за это пообещают дать сапожки сафьяновые да кафтан парчовый. И ещё чтобы бесплатная водка в каждом кабаке ему была по первому требованию. Сколько захочет. Пожизненно.

Подивился царь такой дерзости, незнамо откуда взявшейся. Да только времени мало было, махнул рукой и пообещал, и указ соответствующий подписал.

На следующий день приходит Бернард во дворец, а там на троне вместо царя Петра какое-то мурло незнакомое сидит и ухмыляется. Понятное дело, часовых дел мастер негодовать принялся. Тут-то ему всё и разъяснили: мол, вот это на сегодняшний день и есть самый что ни на есть царь – сказано же было, что в протестантизм следует обратить русского царя, а какого конкретно – о том не уговаривались; так что, мил человек, вот тебе царь – перекрещивай его в протестанта.

Понял Бернард, что его обманули, осерчал, ударился оземь и принял своё истинное обличие – стал настоящим голландцем. Потом расхохотался по-голландски и хотел было исчезнуть в клубах дыма – в лучших традициях голландской готики. Да только ему быстро напомнили об обещании изготовить часы на Петропавловском соборе. Делать нечего, пришлось Бернарду браться за дело. Ведь для голландца не выполнить обещание или договор – это хуже испанской оккупации.

Сделал Бернард куранты на славу – ничто и никто не могли их остановить: ни семь дюжих молодцов, ни жестокие осады, ни глупые градоначальники. Только мастер отомстил Петру за его хитрость – сделал мелодией курантов гимн Швеции, заклятого врага русского царя. Долго потом мучились русские мастера, чтобы переделать мелодию, только очень уж механизм оказался хитроумным: только мастера поймут, как можно изменить мелодию, механизм, глядь, и меняет свой алгоритм. Поняли русские мастера, что им самим не справиться с хитроумными курантами Бернарда, и изобрели Левшу – мастера на все руки. Но как-то кривовато Левшу сделали, и поначалу он всё не тем занимался: то блоху подкуёт, то кузнечику попонку сошьёт, то дуду заслышит и в пляс пускается. Наконец, довели Левшу до ума – в школе-университете выучили – и к курантам привели. Левша быстро смекнул, в чём дело, и шведский гимн заменил на «Боже, царя храни».