Спустя немного времени, маленькому всаднику на белой лошади уже казалось, что во всём мире – полная тишина. Он очнулся от забытья. Если не считать позвякивания копыт и сбруи, то вся огромная долина как будто охраняла эту задумчивую тишину живописной картины.
Перед ним ехали двое, внимательно нагибаясь влево и невозмутимо покачиваясь в такт шагу лошадей. Тени их, как молчаливые, причудливо-заострённые и бесшумные спутники – шли перед ними, а ближе был – его собственный, сухой, скорченный контур. Он посмотрел вокруг. Что это такое? И вспомнил, что ведь здесь, в ущелье, должно быть эхо – и кроме того, непрерывный аккомпонимент увертливых голышей. Но что же ещё? Нет: ни единого дуновения. Огромная безмолвная равнина, однообразная полуденная дрёма. И лазурь – открытая и ясная, если не считать тумана, тёмным покрывалом висевшего в верхней части долины.
Он выпрямился, тряхнул уздечкой, сложил губы, чтобы свистнуть, и у него невольно вырвался вздох. Он повернулся в седле и некоторое время глядел в отверстие узкого горного прохода, покинутого ими. Как голо! Голые откосы с обеих сторон, ни единого признака какого-нибудь животного, или дерева, а человека и подавно. Что за местность! Что за пустыня! И он опять принял свою прежнюю позу.
На мгновение он ощутил радость: изогнутой пурпуно-черной веткой сверкнула змея и исчезла в коричневой траве. Всё-таки в этой адской долине была жизнь! И затем, как будто с целью ещё больше порадовать его, лёгкое дуновение коснулось и его лица, послышался какой-то шёпот, то усиливавшийся, то совсем замиравший, и он заметил, что колючий, чернорогий куст на маленьком холмике чуть шевельнулся: это был первый предвестник ветерка. Лениво смочил он слюною свой палец и поднял вверх.
Затем он резко осадил лошадь, чтобы избегнуть столкновения с сухощавым всадником, который потеряв следы, остановился. И как раз в этот преступный момент он поймал взгляд предводителя, направленный на него.
Тогда он на несколько мгновений заставил себя проявить интерес к преследованию. Но как только двинулись дальше, он снова погрузился в изучение тени своего хозяина, его шляпы и плеча, которые появлялись и исчезали в контурах сухощавого всадника. Так они скакали четыре дня где-то за пределами мира в этих безлюдных и безводных местах, не имея никакой пищи, кроме кусков сушёного мяса под сёдлами, – скакали через скалы и горы, наверное никто, кроме этих беглецов, доселе не бывал, и всё –из-за этого !
Это – была девушка, простой своенравный ребёнок! А между тем города полны людей – девушек, женщин, чтобы исполнять малейшие желания этого человека! Так почему ради каприза страсти вот именно этой единственной? – спросил сам себя маленький всадник, негодуя на весь мир, и облизнул свои сухие губы почерневшим языком. Таков уж был нрав хозяина – вот и всё, что он знал. Всё, значит, из-за того, что они посмели бежать от него…
Теперь он видел длинный ряд высоких перистых камышей, дружно склонявшихся, а затем – шёлковые космы, которые колыхались по ветру. Ветер становился всё сильнее, и, чтобы там ни было, он изгонял из предметов их оцепенелую неподвижность. А это уже было хорошо.
– Алло! – крикнул сухощавый всадник.
Все трое остановились.
– Что? – спросил предводитель. – В чём дело?
– Вот там, – ответил сухощавый, показывая вперёд.
– Что?
– Там что-то движется – сюда, к нам.
Так они говорили, а в это время какое-то жёлтое животное действительно бежало прямо к ним. Это была большая дикая собака, бежавшая против ветра, с высунутым языком, твёрдою поступью и с такой напряжённой решительностью, что, казалось, она не видела всадников, к которым она приближалась. Животное бежало, подняв нос вверх, и было ясно, что бежало оно не потому, что чуяло запах добычи.