Всматриваясь в собственное отражение в серебряном зеркале, Изафем внимательно изучала филигранные украшения на своем стройном, но сильном и мускулистом теле. Эти украшения - две нагрудных чашечки и два наголеннгоса - чудесно оттеняли ее зеленую с голубым татуировку.
Устремленный в зеркало взгляд девушки поднялся над плечом, задержался на безволосом разрисованном темени и остановился на серебряной клетке, в которой сидел на жердочке сине-зеленый попугай с холодной злобой в глазах. Птица в клетке постоянно напоминала Изафем о ее собственном незавидном положении.
Единственная странность филигранных украшений заключалась в том, что нагрудные чашечки, плотно облегавшие соски, заканчивались острыми шпильками, а наголенники на высоте колена увенчаны были эбеновыми ромбиками величиной с палец.
Украшения не слишком бросались в глаза; шпильки имели зеленовато-голубой оттенок, словно под цвет татуировки.
Изафем разглядывала себя с лукавой, одобрительной улыбкой. Улыбка принца Смерть была еще лукавей, а холодного одобрения в ней было больше, чем во взоре любого из евнухов. Миг - и девушка исчезла из комнаты. Прежде чем сине-зеленый попугай успел разразиться испуганным криком, принц Смерть покинул гарем Короля Королей.
Осталось всего лишь семь ударов сердца.
Возможно, в Нихвоне обитали боги, о существовании которых не было известно даже принцу Смерть; боги, которые время от времени находили удовольствие в том, чтобы всячески мешать ему. Или, быть может, Случай ничуть не менее силен, чем Неизбежность. Как бы то ни было, этим утром северянин Фафхрд, который обычно храпел до полудня, проснулся с первым проблеском рассвета и, взяв в руку свой клинок Серый Жезл и слегка пошатываясь, вышел из развалюхи, где они ночевали с Мышеловом, на крышу таверны. Там, размахивая обнаженным мечом, нагой варвар принялся практиковаться в отражении ударов невидимого противника. Он наступал и увертывался, притоптывал ногой, испуская порой боевой клич и ни капельки не заботясь об усталых купцах, сон которых столь немилосердно нарушил. Сперва Фафхрд замерз, ибо город окутывала холодная утренняя дымка, которую ветер пригнал с Великого Соленого Болота, но вскоре разогрелся и даже вспотел, а движения его, поначалу неуклюжие, стали молниеносными и уверенными.
Если не считать криков Фафхрда, утро в Ланхмаре выдалось спокойным. Не звонили колокола, хранили молчание гулкие гонги, ожидая, когда настанет пора оплакивать уход доброго правителя города. Новость о том, что семнадцать его котов заключены до суда каждый в отдельную камеру, еще не успела распространиться среди горожан.
Серый Мышелов тоже пробудился до рассвета, хотя это было не в его привычках. Он лежал, свернувшись калачиком на горе подушек и закутавшись в серый шерстяной плащ. Нет-нет да и протягивал руку, брал с низенького столика кубок с кислым вином, отпивал из него и вновь погружался в мрачные воспоминания о злых и нечистоплотных людях, которых ему доводилось встречать. Он попробовал не обращать внимания на шумные упражнения Фафхрда, но, чем крепче он цеплялся за сон, тем упорнее тот норовил сбежать.
Фафхрд принял третью позицию и выбросил руку с мечом вперед, вниз и чуть-чуть вправо, так что острие клинка оказалось направленным по касательной вверх, и тут перед ним из воздуха материализовался берсерк с пеной у рта и налитыми кровью глазами. Пока варвар приходил в себя от изумления, призрак взмахнул ятаганом, который напоминал скорее несколько скованных в единое целое кинжалов с широкими лезвиями. На кончике ятагана дымилась свежая кровь. Удар был нацелен Фафхрду в шею. Северянина выручило тренированное тело. Почти машинально он весь собрался, встал в кварту и отразил удар.