– Хм. И тогда, что там дальше по плану? – почесав подбородок, спросил Автора детектив Самуэль.
– А что, разве непонятно. – Автор в ответ всё больше расходится и не только на месте, вызывая большую тревогу за него у его слушателей, которые уже начинает подозревать, что скрывается под этими его намёками – их недалёкость умственного развития. – Ваша вставка или реприза, кому как удобнее, называть. – Автор своим заявлением окончательно выводит из себя этих смирных слушателей, которые подорвавшись с мест, начинают для начала вопить: «Как это понимать, сволочь?». Как будто такой переход на личности, уже не подразумевает их своеобразное понимание автора и всего им сказанного. Но нет, этого им недостаточно, и всем хочется услышать подтверждения их понимания, – и тут даже и не поймёшь сразу, какие они из себя люди, – дальновидные или недалёкие.
Но, пожалуй, они уже запоздали со своим возмущением, да и было поздно добиваться своими кулаками об голову автора документальности или чего другого, так как в этот кабинет при библиотеке, зашёл председатель, и всех умолчал и усадил обратно по своим местам.
Ну, а председатель между тем, производя сейчас впечатления, а ранее знания о себе, как о весьма властной и суровой натуре, ни слова не проронив, что говорит о том, как он ценит слова, излишков которых в нём не наблюдается, обходит длинный стол, стоящий посередине этого довольно-таки просторного кабинета, со стеллажами полного книг по сторонам. После чего подойдя к своему председательскому месту, на время задерживает свой взгляд на основательном председательском стуле, который определённо требует силовой приценки, – не всякому председателю, а что уж о лицах не облечённых этой властью говорить, готов поддаться (именно так, и ни как иначе) этот стул, – затем переводит свой взгляд на присутствующих в кабинете людей, и уже после этого занимает своё место на стуле.
Теперь же заняв подобающее для себя место, председатель кладёт на стол перед собой папку с бумагами, и в полной тишине и под внимательными взглядами занимающих свои места за тем же столом людей, начинает изучать содержимое папки. При этом видно, что его совершенно не смущает присутствие здесь в кабинете столько любопытных к нему людей, что либо говорит о том, что председатель никого из находящихся в кабинете людей всерьёз не принимал, либо же он таким презрительным способом самоутверждался за счёт них. Хотя может быть всё это надуманно смотрящими на него лицами людей, находящимися на другой, не председательской стороне стола, когда как на самом деле, председатель просто очень ответственно относящийся к своему председательству человек, и он совершенно не может отвлекаться на всякую мелочь вокруг.
– Хм. – Прорезает шум кабинетной тишины изданный председателем звук вопросительного удивления, заставив тем самым взволноваться присутствующих в кабинете людей. Но не успевают все эти наблюдатели, так ничего для себя осмысленного не надумав, облегчённо вздохнуть, как новое высказывание председателя и не просто высказывание, а вопрос, заставляет их по-новому заволноваться.
– Это что ещё за чепуха такая? – нервно задаётся вопросом председатель, почти яростно откидывая от себя лист бумаги, с которого на него и смотрело то, что он так туманно для всех присутствующих людей об именовал. После чего он откидывается на спинку своего стула и бросает общий взгляд на сидящих за столом людей. И хотя находящиеся за столом люди подспудно ждали того момента, когда, наконец-то, председатель обратит свой взор на них, всё же когда это случилось, то все они себя вдруг почувствовали неуютно в поле зрения этого, почти что мифического, человека ли. А ведь при этом председатель ещё ни на кого в отдельности не посмотрел, ограничившись поверхностным взглядом. И что будет тогда, когда он прямиком глаза в глаза посмотрит?
– Надо срочно понять, что может скрываться под словом «чепуха». – Судорожно зашевелись мысли у сидящих людей, а у кого и заработали головы, в попытке найти разгадку этого вопроса.
– Зная председателя, могу ответственно сказать, что для него всё чепуха. – Первым сдался детектив Самуэль, не вербально выдвинув эту версию на общее рассмотрение, – он также как и председатель откинулся на спинку только своего стула, и всем своим видом показывал независимость своего суждения председателя.
– Вздор вздором помножить, так выйдет чепуха. – Позволил себе ухмыльнуться всё переводящий на свою математическую размерность, живущий в своём разграниченном рифмами, в пока что в самой простой ямбической малометражке, поэт Свирепый.
– Нет, тут не всё так просто. – Впал в глубокую задумчивость логик Дебр. – И я не думаю, что председатель удовлетворился бы одним значением этого слова «нелепость», и не пошёл бы дальше до своих истоков, – путаницы. А вот путаница, уже не такая бессмыслица как кажется. И если найти запутавшиеся волей обстоятельств концы, и соединить их, то мы в итоге сможем получить … – Но Дебру в очередной раз не довелось довести до своего логического конца свою умозренческую нить, и всё как всегда по вине, как будто видит его мысли, председателя. Который своим обращением к стоящему пока автору: «Вот с вас-то мы и начнём, раз вы уже стоите», – вновь возвращает всё внимание сидящих за столом людей к стоящему в сторонке, за миниатюрной трибуной для выступлений, автору.
– Давайте, не стесняйтесь. И заверните нам что-нибудь такое, чтобы все мы, и в особенности председатель, выпали в осадок. – Подбодрили автора председатель и заодно, всегда находящийся за его спиной мистер Скетч, которому ничего не надо, а только дай повод и возможность позубоскалить. Ну а какое из двух предложений сказал председатель, а какое выразительно лицевыми мышцами продемонстрировал мистер Скетч, то здесь ни у кого большого труда определить это не составит. А у кого составит, то тому даётся небольшая подсказка в виде багрово красного носа мистера Скетча, всегда готового составить вам компанию, для того чтобы совместно выпасть в осадок.
– Давай, предисловь дальше. – Под шум сворачиваемой бумаги, не смог смолчать доктор Очерк, чей полный нетерпимости взгляд в спину председателя, ни у кого не оставлял сомнений в том, что стоит только председателю обернуться, как доктор Очерк уже одумался и на него не смотрит. Что и говорить, а доктор Очерк даже для председателя мысленно неуловим.
Но председатель сегодня скорей всего не хочет давать доктору Очерку такого шанса, показать себя со своей неуловимой стороны, и он не оборачивается назад, даже несмотря на то, что этого доктор хочет, а облокотившись на подлокотник, занимает свою позицию слушателя. Ну, а автор и чтец, сейчас вновь в одном лице, и он, конечно, никого не оправдано заставлять ждать не может, и приступает к зачитыванию приготовленного:
«Несомненно, столовые приборы в руках и в особенности их положение в пространстве, что-то да значит, и даже возможно играет свою огромную роль в постижении вас человеком, либо заслуживающим своего внимания, – а он умеючи справляется с устрицами, сразу видно школу Оксфорда, – либо же одни кривотолки, – хозяева слишком либеральны, раз позволяют себе такие демонстрации интеллекта, – но это только одна сторона и не всегда лицевая сторона медали. Или монеты?
Ладно, неважно, когда одно лишь важно, – то к чему ведут все эти ваши отношения с ножом и вилкой. Где этот ваш вид, – вы в полной растерянности, с дрожью в руках держите все эти опасные, больше для вашей репутации, нежели для предлагаемого для вашего рассмотрения блюда столовые приборы, – может разбить сердце, либо юной претендентке на ваше сердце леди Гамильтон, либо же её вздорной, и закостеневшей в условностях и возрасте миссис Гамильтона, вдовы мистера Гамильтона, которому она до сих пор ничего простить не может. А он простил.
И если насчёт его (мистера Гамильтона) изменнического поведения по отношению к некоторым миссис, то с этим миссис Гамильтон, отправив часть из них на упокой своей жизни, а наиболее живучих, под присмотр отвратительной старости, которая редко щадит пользующихся во всю катушку своей молодостью людей, более менее смирилась, то вот насчёт того, что транжир и кутила, мистер Гамильтон, её разорил, то от этого никуда не деться. Ну а раз она поклялась мистеру Гамильтону вечно его помнить, то она не собирается его забывать, и на всех публичных углах, будет и будет разоряться (что при её положении банкрота не страшно) насчёт слишком несдержанного поведения этого теперь уже и не мистера.