Ник с Мироном, Аскером и Луизой составляли категорию умников. В чужих устах звучало обидно, но смысл радовал. К примеру, оказаться балбесом не хотелось просто из-за названия. Индивидуалов в постоянном броуновском движении сбивало в кучки и быстро разносило; они держались нейтрально, существовали неинтересно, а если в их среде вспыхивали звезды, везунчиков втягивало гравитацией одной из заинтересованных группировок.
Мажоры у прочих вызывали завистливое презрение с упором на прилагательное. Кому не захочется нестись по жизни с ветерком, разбрасываться купюрами и собирать падающие к ногам приятные нежданчики – совершенно незаслуженные, но бесконечные? В круг избранных вели два пути. Первый измерялся деньгами и родительскими возможностями, второй – особыми личными качествами, что требовались сообществу на данный момент. С исчезновением у новичка денег или потерей интереса к нему дверь в самопровозглашенную элиту закрывалась. Мажорная тусовка не ограничивалась учебной группой или курсом, она включала весь университет, а вне стен альма-матер расширялась многократно за счет таких же из других заведений и временно вовлеченных. К прочим мажоры относились высокомерно, считали лохами и нищебродами.
С мамой-учителем и папой-врачом из детской поликлиники Ник, как типичный представитель лохов-нищебродов, обходил бы заносчивую компанию за километр… но нечто неподвластное воле держало Луизу на опасном расстоянии к их лидеру. Словно планету около светила – кружило по эллипсовидной орбите, то приближало, то отталкивало, но никогда не отпускало в свободный полет. Планетарным спутникам не оставалось ничего другого, как следовать природе с покорностью обреченных: аналогично ходить вокруг, ворчать сквозь зубы и на все соглашаться.
Едва закончилось пение, со стороны балбесов послышалось:
– Слыхали про макаку во фруктовом отделе? Говорят, в бананах жуки и пауки из теплых стран и раньше приезжали, но чтобы целая обезьяна…
– Причем живая!
– У меня папа в том супермаркете охранником, он рассказал, что ее сразу забрали в "ящик".
– Лучше бы в зоопарк отдали. Бедная обезьянка.
– Где ты у нас зоопарк видела?
– Потому и нет зоопарка, что каждую животину сразу в лаборатории везут.
Разговор велся громко, слышали все. Луиза обернулась к поклонникам-приятелям, глаза ожили лукавством, а на любителей слухов указал мах головы: «Чем бы дитя не тешилось…»
Солнце и так сильно светило, но будто вышло вторично: Ник почувствовал, что улыбается, когда заболели скулы, от усилий которых заболели уши. Мирон покраснел, Аскер кивнул. Дескать, нашли, о чем говорить, одно слово – балбесы.
Вокруг них студенты уже бросали орудия труда и растягивались на травке, подставляя тушки солнышку: работа сделана, на большее не подписывались. Кроме Фани еще две девушки из той же тусовки оказались в купальниках, что с удовольствием продемонстрировали. Парни, кто не стеснительный, давно щеголяли голым торсом. Тот же Толик. Правда, рубаху он не снял, только расстегнул, чтобы скромные мышцы оттенялись поджарым прессом. Над подобной красотой хилому Нику работать и работать, а полноватому Мирону, к примеру, даже не мечтать. У Аскера в отличие от приятелей там даже квадратики виднелись, но миниатюрность общего сложения сводила эффект на нет – девушкам нравились масштабы. Чтобы не нарываться на шутки про микроскоп, Аскер кутался в черную с белыми полосками спортивку. Мирон скрывал телеса под похожей, только обширной и, как все у него, бело-красной – намек на геральдические цвета милого его сердцу Великого Княжества Литовского, о котором все уши прожужжал.
Ник гордо нес костюм черно-желто-белых тонов. Покупая в свое время, сначала он выбрал бело-сине-красный с двуглавым орлом, но имперские цвета сразили наповал, рука сама потянулась за деньгами.
Из их четверки только Луиза пришла не в спортивной форме, как требовали организаторы уборки, а в джинсах и футболке, как и большинство девчонок. Так же поступили некоторые парни, особенно из мажоров. И только Толик, если вернуть лимитированный глагол, выпендрился: прибыл как на свадьбу, в лаковых штиблетах, джинсах и белой рубашке. Собственно, он и не утруждался в работе, продолжая чувствовать себя как на свадьбе. Мог вообще не ехать, с него как с гуся вода, но так уж совпало: золотая молодежь собралась за город, и вдруг явился повод пофорсить и первокурсниц поклеить – вне родных стен сдерживающие факторы у женской половины странным образом таяли и превращались в желе.
– Сдаем инструмент! – громыхнул натренированный в аудиториях голос Веры Потаповны.
Задача, во-первых, выполнена, во-вторых, в срок, в-третьих, без потерь, и понятно, что больше всего преподавательница, поставленная отвечать за работы, боялась травм или недосчитаться личного состава. Теперь страхи в прошлом, светят солнце и премия, жизнь прекрасна.
– Собираемся!
Развалюха, что, судя по виду, пережила ровесников-мамонтов, а ныне умело притворялась автобусом, превратилась в электромагнит. Словно рассыпанная металлическая стружка, все живое в округе зашевелилось, сориентировалось на центр притяжения и потянулось на место зова, по пути слипаясь в комки побольше. Из ничего возникли толкотня и очередь. Вера Потаповна суетливо распоряжалась, в журнале делались пометки, когда очередной студент закидывал инвентарь в глубину салона.
– Какая картинка! – Толик, проходя мимо, не удержался, чтобы не отпустить колкость в сторону «умников». – Смерть с косой и ангелы с граблями.
Рядом в голос заржал Борька по прозвищу Бизончик. Прозвище соответствовало внешности: блестящие на солнце бритые антресоли прямо переходили в плечи, морда кирпичом, вместо шеи – сплошная мышца. Майка с широким вырезом, татуировка-дракон, золотая цепь, квадрат подбородка – все работало на имидж крутого парня, с которым лучше не связываться.
– Ангелы с граблями! – с гоготом повторял он, пытаясь сдержать конвульсии, от которых тряслись пузыри мышц.
Невысокий рост компенсировался обхватом двустворчатого шкафа, а устрашающий вид – глуповатостью лица: Бизончик никогда не имел своего мнения, во всем полагался на приятеля – любимчика девочек и преподавателей, не понимавших, как такой интеллигентный и высокодуховный Толик может дружить с субъектом, чье нахождение в университете держится исключительно на недоразумении и ежегодных конвертах от папы. Телячий взгляд не выдавал мыслей, а если они каким-то образом появлялись, место мыслей занимала смена эмоций – ими Бизончик реагировал на внешние раздражители. Если Толик пошутил – нужно смеяться, если кому-то пригрозил – нужно наехать и гнобить до последнего, жизнь проста и понятна, а все сложности для недалеких умников вроде Ника с командой. Поэтому Ник его сторонился – во всех случаях, когда это зависело от собственного решения. Сейчас остаться в стороне не получалось, но можно было проигнорировать.
Кроме Ника то же с успехом проделали Мирон, Аскер и поджавшая губы Луиза.
На уборку трассы Толик приехал не вместе со всеми, а на своем красном внедорожнике, что размерами догонял автобус. Бизончика цвет машины нервировал (бык он всегда бык, даже если человек), другие его приятели тоже предпочитали говоривший о статусе казенный траур по детству, но Толик выбрал то, что нравится девушкам. Кенгурятник спереди, лестничка сзади, ступеньки и прочий обвес делали из красного мастодонта нечто вроде центра Помпиду с трубами по кругу. Хотя кроме мажоров, которые там были, и умников, которые знали обо всем просто потому, что узнавать новое было самым приятным в жизни, остальные сравнение просто не поняли бы.
Пока одни ждали очереди на размещение, другие грузились, а третьи уже наслаждались витавшими в автобусе солярочными миазмами, компания мажоров и сочувствующих в количестве трех парней и четырех девушек двинулась к собственному транспорту. Толик застыл на полушаге, отчего вся компания встала, врезаясь друг в друга, и головы завертелись в поисках причины.
– Фаня, сестренку не пригласишь? – Облизываться глазами невозможно, но Толик сумел.