Гэдиман сделал полный круг и встал перед ней, отдавая себе отчет, что все это время Рипли не переставала следить за ним, даже когда он находился позади нее. У него осталось впечатление, что она все время начеку, полностью готова… для чего-то. Ему хотелось облегчить ее тревоги, в чем бы они ни заключались.
– Рипли, – тихо сказал Гэдиман тем самым «голосом доктора», который он однажды использовал на детских образцах из другого эксперимента, – я собираюсь взять у тебя немного крови. Игла чуточку уколет, но в остальном ничем тебе не повредит.
Она просто смотрела на него, никак не реагируя. Он двигался медленно, так, чтобы она могла все видеть, и чтобы он ничем ее не напугал.
«Это больше похоже на работу с большой кошкой из джунглей, чем на работу с ребенком. У нее только глаза двигаются, а тело неподвижно, на взводе. Мне почти хочется, чтобы у нее был хвост, которым она могла бы бить из стороны в сторону – это бы указало на то, в каком она настроении».
Он медленно наложил жгут, затем взял специальный шприц, иглу и пробирку для собранной крови. Все это было сделано по старинному образцу, но с использованием ультрасовременных материалов космической эпохи. Гэдиман осторожно ввел иглу и тут же подставил под нее резервуар, чтобы ни капли крови не пролилось зря. Прозрачная трубка быстро наполнилась темно-красной пенящейся жидкостью. Рипли ни разу не дернулась и наблюдала за процессом с той же спокойной отстраненностью, которую демонстрировала все утро.
Едва Гэдиман закончил процедуру и извлек иглу из ее руки, он услышал голос Рэна.
– Ну-с, как сегодня поживает наш Номер Восемь? – поинтересовался главный ученый, глядя на планшет с полной информацией о состоянии Рипли. Был ли еще какой-нибудь живой организм, за которым следили бы столь пристально? Гэдиман в этом сомневался.
– Похоже, что в добром здравии… – заверил его подчиненный, надписывая трубку и убирая ее в специальную стойку.
– Насколько добром? – уточнил Рэн.
Гэдиман не смог скрыть улыбку:
– Исключительно! Словно… совершенно превосходя все наши ожидания!
Он глянул на Рипли, гадая, каким она видит Рэна, но выражение ее лица и отношение к происходящему так и не изменились, хотя теперь все ее внимание было направлено на старшего ученого. Она, не мигая, всматривалась в него прищуренными глазами – совершенно без эмоций.
Двигаясь осторожно и проявляя уважение, Гэдиман приспустил ее одеяние на груди, чтобы Рэну было видно:
– Взгляните на шрам! Видите рецессию?
Рэн уставился на место разреза. Будучи доктором, он не обратил внимания на ее красивые обнаженные груди – вместо этого он смотрел на линию между ними. И не верил своим глазам.
– Это?..
– Со вчера! – Гэдиман практически ликовал.
– Это хорошо, – Рэн выглядел довольным. – Это очень хорошо.
Гэдиман кивнул, словно ребенок. Он отлично знал, что Рэн никогда за всю свою жизнь не видел подобной регенерации тканей.
Рэн сделал шаг в неподвижной женщине, пока Гэдиман вернул ее одеяние на место, и завязывал тесемки на шее, восстановив этим ее благопристойность. Главный ученый улыбался Рипли, словно стараясь ее подбодрить, но по его поведению Гэдиман мог сказать, что тому никогда не приходилось работать с пациентами – экспериментальными, или обычными.
– Ну-ну-ну, – покровительственно протянул Рэн, – похоже, что ты заставишь всех нас очень гордиться…
Рука Рипли метнулась вперед со скоростью бросившейся змеи и вцепилась в его горло. Голос Рэна оборвался на полуслове.
Прежде, чем Гэдиман успел сообразить, что происходит, Рипли уже соскочила со стола, протащила сопротивляющегося доктора через комнату и грубо впечатала его в стену. Лицо Рэна было пунцовым, он не мог вздохнуть. Гэдиман, раскрыв рот, дикими глазами смотрел на то, как женщина, которая спокойно сидела, словно манекен, в течение всего физического осмотра, вдруг проявила такую агрессию. Сжимая горло Рэна одной рукой, она с минимальным усилием подняла мужчину над полом. Гэдиман замер от ужаса, а Рэн уже посинел – его губы растянулись в жуткой гримасе, а пятки бессмысленно молотили по стене. Теперь Рипли душила его уже двумя руками, а он вцепился в ее руки в бесплодных попытках освободиться.
Глаза Рипли больше не были равнодушными. Они были широко раскрыты, горели огнем, и в них сверкало бешенство. Гэдиман только и уставился на нее, когда она произнесла свое самое первое слово:
– Почему? – потребовала она ответа у доктора, которого убивала.
– О, боже мой!.. – выдохнул Гэдиман, будучи в такой же панике, как и задыхающийся Рэн.
«СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!» – верещал внутренний голос, и хирург крутнулся на месте в поисках чего-нибудь, пытаясь вспомнить… «СИГНАЛ ТРЕВОГИ!» Он с размаха шлепнул по красной кнопке на противоположной стене.
Звук словно придал Рэну сил; он боролся отчаянно и, наконец-то, освободился из захвата. Доктор тяжело упал, и попытался отползти в сторону, но Рипли прыгнула на него, словно кошка, играющая с мышью и уже настроившаяся на обед. Ее длинные ноги обхватили Рэна тисками, вытесняя воздух у него из легких, а руками она прижала его плечи к полу. В жалких попытках убежать, Рэн царапал пол. Ревели клаксоны, вспыхивал свет, но Рипли ничего этого не замечала, а продолжала выдавливать жизнь из своей жертвы. Сосредоточенно. Хищно.
Распахнулись пневматические двери, внутрь вбежали охранники. Один из них, на чьем шлеме значилось «Ди’Стефано», подбежал к женщине и навел на нее оружие.
– Отпусти его! – проорал Ди’Стефано – его пушка была наготове, и держал он ее крепко. – Освободи его или я стреляю!
«В упор! – в ужасе подумал Гэдиман. – И эта штука у него включена на всю мощность. Этого хватит, чтобы оглушить носорога. Он убьет ее…»
Он переводил взгляд с Рипли на посиневшего Рэна и обратно.
«Ее нужно остановить, но!..»
Рэн дергался все слабее.
– Я сказал – отпусти его! – снова завопил Ди’Стефано, но его голос был тверд. Его напарница действовала в полном с ним согласии, явно намереваясь делать так же.
Рипли посмотрела через плечо на вооруженного мужчину и его партнершу, ее лицо потеряло выражение, и она снова превратилась в бесстрастный манекен. С полсекунды никто не двигался, и палец Ди’Стефано на спусковом крючке неуловимо напрягся. Затем женщина почти небрежно разжала руки, словно она потеряла к Рэну интерес, и слезла с него. Ученый скорчился на полу, пытаясь вздохнуть.
Гэдиман посмотрел на старшего ученого – ему хотелось подойти, оказать первую помощь, убедиться, что она не сломала ему гортань или ребра, но он боялся шевельнуться, боялся, что от его движения Рипли снова впадет в неистовство, или что солдаты откроют огонь.
Рэн наконец-то сделал резкий вдох, и цвет его лица быстро сменился с синего на красный. Он отчаянно и с благодарностью заглатывал воздух.
Ди’Стефано смело двинулся вперед, отпихнул поднявшуюся на ноги Рипли на середину комнаты.
– На пол! Лицом вниз! Быстро! – приказал он – все так же крича, все так же хладнокровно.
Она осталась стоять на месте будучи того же роста, что и он, и вызывающе уставилась ему прямо в глаза.
Он выстрелил в упор. Электрический заряд отбросил ее на оборудование и лабораторные образцы.
– НЕТ! – услышал Гэдиман собственный крик – голос звучал высоко и пронзительно, как в истерике. Неужели этот тупой солдафон ее убил?
Оба солдата подошли к распростертой женщине – ее конечности были согнуты, бесполезны. Но они были готовы выстрелить снова – чтобы убить.
Прежде чем Гэдиман смог что-нибудь сделать, Рэн поднялся на колени и махнул солдатам. Его голос звучал хрипло:
– Нет! Нет! Я в порядке! Отойдите…
«Слишком поздно! – подумал Гэдиман, едва не плача. – Слишком поздно! Вся проделанная работа. Теперь, она умерла. Умерла, или ужасно покалечена…»
Рипли застонала, медленно перекатилась на спину и, задыхаясь, оглядела комнату, словно никогда не видела ее прежде.
Каким-то образом, ее взгляд нашел Гэдимана и остановился на нем. Изумленный доктор смотрел на нее в ответ. Она до сих пор функционирует! Ее разум работает! И это после разряда такой силы!