Очнулся он на шоссе, а как попал туда — не помнит.
— Пьян был, — предположил отец Стоун.
— Так говорят, — повторил мэр. — Отец Перегрин, марсиане все вымерли, остались только эти синие шары. Я, честно говоря, думаю, что вам лучше отправиться в Первый город. Марс оживает. Теперь это целина, как прежде на Земле — Дикий запад и Аляска. Люди рвутся сюда. В Первом городе пара тысяч ирландских механиков, горняков и поденщиков, чьи души срочно пора спасать — слишком уж много с ними падших женщин, слишком много они пьют десятивекового вина...
Отец Перегрин смотрел в сторону пологих голубых холмов.
Отец Стоун прокашлялся.
— Да, отец?
Отец Перегрин не слышал.
— Шары синего огня?
— Да, святой отец.
— Ох, — выдохнул отец Перегрин.
— Синие шарики. — Отец Стоун покачал головой. — Цирк какой-то!
В запястьях отца Перегрина забились жилы. Он видел пограничный городок с его грехами — свеженькими, только что собранными, и видел холмы, древние самым древним, и все же новым для него грехом.
— Мэр, смогут ли ваши ирландцы пожариться в аду еще денек?
— Ради вас я их переверну, чтобы не подгорели, отец.
— Тогда мы отправимся туда. — Отец Перегрин кивнул в сторону холмов.
Священники зароптали.
— Слишком просто будет отправиться в город, — объяснил отец Перегрин. — Я предпочитаю думать, что, если бы Спасителю сказали: «Вот торная тропа», он ответил бы: «Покажите мне траву сорную; я проторю тропу иную».
— Но...
— Отец Стоун, подумайте, какой груз мы возьмем на душу, если пройдем мимо грешников, не протянув им руки.
— Но огненные шары!..
— Полагаю, человек тоже казался смешным всем прочим тварям, когда был сотворен. Но несмотря на обыденный облик, он наделен душой. Предположим же, что и эти пламенные шары обладают душами, пока мы не докажем обратного.
— Хорошо, — согласился мэр, — но вы еще вернетесь в город.
— Посмотрим. Для начала позавтракаем. А потом мы с вами, отец Стоун, отправимся в холмы. Я не хочу пугать этих огненных марсиан машинами или толпами. Приступим к трапезе?
Ели святые отцы в молчании.
К закату отец Перегрин и отец Стоун далеко углубились в холмы. Они сели на камень, расслабились и ждали. Марсиане так и не появились перед ними, и оба чувствовали себя немного разочарованными.
— Интересно... — Отец Перегрин утер лицо. — Если сказать им «Привет!» — они ответят?
— Отец Перегрин, вы когда-нибудь бываете серьезны?
— И не буду, пока Господь не станет серьезен. И не надо так возмущаться, прошу вас. Господь никак уж не серьезен. Мы ведь знаем о нем точно лишь одно — что он есть любовь. А любовь неотделима от чувства юмора, не так ли? Нельзя любить человека, которого вы не терпите, верно? А чтобы терпеть кого-то рядом, надо хоть изредка над ним посмеиваться. Вы согласны? Все мы — смешные зверюшки, вывозившиеся в миске сгущенки, и, потешаясь над нами, тем больше Господь нас любит.
— Никогда не думал, что Господу присуще чувство юмора, — заметил отец Стоун.
— Сотворившему утконоса, верблюда, страуса и человека? Да бросьте! — Отец Перегрин расхохотался.
И в тот же миг из-за сумеречных склонов, будто шеренга голубых маяков, показались марсиане.
Первым заметил их отец Стоун.
— Глядите!
Отец Перегрин обернулся, и смех застыл у него на устах.
Среди далеких звезд парили, чуть подрагивая, шары синего пламени.
— Что за твари! — Отец Стоун вскочил, но отец Перегрин остановил его:
— Подождите!
— Надо было нам идти в город!
— Послушайте, прошу вас! — умолял отец Перегрин.
— Я боюсь!
— Не бойтесь. Это божьи создания!
— Скорее дьявольские!
— Нет, нет, успокойтесь! — Отец Перегрин усадил его, и они сидели вдвоем, пока приближающиеся огненные сферы озаряли их лица нежным голубым сиянием.