– Этот ваш знакомый знал о вашем, так сказать, романе? – спросила Лариса.
– Да, я вчера проболтался… Пьяный был…
Добров обвел извиняющимся взглядом обеих дам.
– Мр-разь! – яростно прошептала Светлана и отвернулась.
– Ну да, ну да… Конечно, мразь… – сокрушенно вздыхая, невесело признался Добров.
Наступила пауза, которую первой решилась нарушить Лариса:
– Зачем вам нужны деньги?
– А зачем вообще нужны деньги мужчинам? – ответил философским вопросом Добров и тут же на него ответил: – Да затем, чтобы тратить их на вас, женщин! Разве я не прав?
– Может быть, и правы, – согласилась Лариса. – Однако каждый должен брать на себя столько, сколько сможет унести. А у вас, наверное, слишком бурный темперамент.
– Вы абсолютно правы! – Добров поднял вверх указательный палец.
– И все-таки хотелось бы узнать поподробнее, – настаивала Лариса.
– Зачем? Зачем вам мои проблемы?
– Может быть, я вам помогу…
– Зачем? – повторил свой вопрос Добров, и губы его скривила скептическая ухмылка.
Он посмотрел на Светлану. Та по-прежнему сидела отвернувшись, смотря в глубь аллеи. Она делала вид, что всецело поглощена разглядыванием молодой мамы, которая выгуливала в коляске своего малыша.
– Впрочем, действительно, зачем? – задумчиво произнесла Лариса. – Только письмо вы Свете отдайте. Чтобы не было больше таких инцидентов.
– Пожалуйста!
Добров вынул листок бумаги и протянул его своей любовнице. Та молча взяла его.
– Вот и прекрасненько, – констатировала Лариса. – Надеюсь, что ксерокопию вы не сняли.
Она поднялась со скамейки и заметила:
– А тысяча долларов у меня действительно есть…
– Лара, я разберусь с ним сама! – повернула голову Светлана. – Пожалуйста, подожди меня в машине, я скоро приду.
Лариса пожала плечами и ехидно произнесла в сторону философа:
– Всего вам доброго, господин Добров!
– Вам того же, – ответил он, расплывшись в улыбке.
…Светлана вернулась через полчаса и радостно плюхнулась на переднее сиденье. Лариса спросила:
– Ну что? Разобралась?
– Уф! Разобралась, – с облегчением ответила Гордеева и улыбнулась. – Ларочка, я так тебе благодарна! Ты у меня такая славненькая!
Лариса усмехнулась.
– И чем же я такая славненькая?
– Если бы не ты, я, наверное, не пошла бы… А если и пошла, то наговорила бы Бог знает что. Еще хуже было бы…
– Ну, а все-таки, о чем вы договорились?
– Дала я этому разгильдяю… тысячу долларов, и все! Не хочу больше иметь с ним ничего общего. Пусть пудрит мозги своей альтернативной историей другим дурам!
– Он хоть объяснил, зачем они ему?
– Он, по-моему, все ясно сказал – на баб! На таких, в частности, как я. Просто он промотал деньги, которые достались ему по гранту.
– Он обещал вернуть деньги?
– Да, но для меня это неважно. Лучше будет, если не вернет, потому что я не хочу больше его видеть. Главное – гора с плеч, письмо у меня!
– Ну, это дело твое, – Лариса облокотилась на руль, – но, Света, как я поняла, он ни в чем особо и не виноват…
– Нет, он виноват! – произнесла Гордеева, глядя в упор на подругу. – Он виноват, что родился таким… уродом!
– Ладно, поехали! – вздохнула Лариса и вставила ключ зажигания. – Ты сейчас слишком взвинчена, чтобы быть объективной. Тебе надо хорошо поесть. Поехали, накормлю тебя жареной телячьей печенкой с лимоном.
Приехав домой и быстро приготовив еду, она поставила перед подругой свой новый кулинарный изыск и включила телевизор…
…Следующий день для Ларисы начался как обычно. Раннее пробуждение, проводы Насти в школу и размышления о своей судьбе. Наступил новый день, который не сулит ничего примечательного. Проблемы подруги успешно решены, по дому вроде бы тоже делать особенно нечего.
Что остается? Скучать возле телевизора? Ехать выбирать новый костюм? Или, может быть, сегодня все-таки приготовить рулет из свинины с черносливом?
Это блюдо Лариса собиралась приготовить уже три месяца. Впервые она отведала его прошлой зимой в Дании, в небольшом копенгагенском ресторанчике.
Они были там во время зимних каникул с Евгением и Настей. Откровенно говоря, Лариса не очень хотела ехать в эту северную страну, да еще и зимой, однако уступила просьбам дочери. Ее любимым писателем был Ганс Христиан Андерсен, и она мечтала побывать на его родине.
«Что ж, если сегодня ничего серьезного не предстоит, самое время заняться приготовлением этого рулета», – подумала Лариса и посмотрела на часы.
Время приближалось к девяти. Надо сходить на рынок. В десять она уже будет дома, начнет готовить, и к приходу Насти кушанье будет на столе.
«Что-то давно не было звонка от Евгения», – подумала Лариса, надевая свое любимое бежевое жатое платье. Скоро майские праздники, так что приедет он обязательно. По крайней мере должен. Но мог хотя бы позвонить и предупредить! И вообще непонятно, думает ли он там, в столице, о ней, скучает ли?
Ее мысли оборвал домофон. Лариса увидела Свету Гордееву, вид которой поразил ее даже на дисплее домофона.
Лариса подошла к входной двери и открыла ее. Светлана выглядела мрачнее тучи, а косметики на ее лице не было.
– Что такое, Света?
– Сейчас расскажу, меня всю трясет. Найди успокоительное, пожалуйста.
Пока Светлана снимала плащ и разувалась, Лариса прошла в маленький холл и стала рыться в аптечке.
– Короче, вот, читай! – Светлана протянула Ларисе листок, на котором черным шрифтом принтера по белой финской бумаге было написано:
«У вашего мужа есть сын. Ему девять лет, и зовут его Добров Дмитрий Александрович. Если вас это интересует, задайте соответствующие вопросы Ольге Добровой. Она работает учительницей в школе ь3».
Глава 4
– Ты что же меня так подставил, интриган несчастный? – шумел широкоплечий философ Добров, танком надвигаясь на тщедушного историка Семечкина.
– Неважно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила! – метафорично отвечал ему Семечкин. – Ты доллары получил – получил! И нечего на меня бочку катить! Что бы ты без меня делал, кто бы тебе эти деньги дал?
– Какая разница?! Это мое дело! Мне, думаешь, приятно было выглядеть на этой встрече бесформенной массой? – не унимался Добров.
– Не будет из тебя толку, Добров! – качал ему в ответ головой Семечкин, отодвигаясь к окну кабинета. – Ох, не будет! Как идиотом родился, так и умрешь! Только и умеешь, что на женщин залезать… – А вот это уже совсем не твое дело! Как будто сам лучше. Тебе-то вообще никто не дает. Попомни мои слова – через пять лет совсем упадет, и вспомнить нечего будет! Впрочем, нет, гораздо раньше, – вдруг спохватился Добров.
И пообещал тот самый важный орган, который должен у Семечкина упасть лет через пять, прямо сейчас оторвать и прибить ко лбу гвоздями.
И философ простер свою большую ладонь к брюкам своего коллеги, явно намереваясь совершить резкое хватательное движение и осуществить свой антигуманный замысел.
В момент, когда Добров уже ухватился рукой за материю старых, протертых брюк Семечкина, дверь кафедры отворилась. Буквально наткнувшись глазами на эту выразительную сцену, на пороге застыла заведующая кафедрой истории средних веков профессор Александра Михайловна Захарченко.
– Что здесь происходит? – недоумевающе-негодующе сверкнув глазами изпод больших роговых очков, спросила она своим звонким голосом.
Добров обернулся, не успев отдернуть руку от штанов Семечкина. Пока он подыскивал нужные слова, Захарченко фыркнула:
Конец ознакомительного фрагмента.