От его крика, звенящего истерикой, чудища пугливо брызнули в разные стороны, поджав роскошные хвосты, прижав уши.
Ян поднялся с земли. Отряхнул налипшие на волосы комья снега. Шмыгнул носом.
На нем пострадал розовый свитерок. Ворот порвался, пока звери раздирали джемпер Артура. В остальном Ян был в порядке. Если не брать в расчет потрепанные нервы…
С игривым гавканьем чудища налетели снова!
— Да чтоб вас!!! — только успел матюгнуться Ян, как оказался повален одной наскочившей тушей — и сел на другую, кинувшуюся сзади под ноги.
Тот зверь, которого он «оседлал», резко сорвался с места — и понесся вперед, прочь от домика, в черноту леса, перепрыгивая сугробы и коряги. Другие монстры порысили рядом, с двух сторон — следили, чтобы Ян не свалился? Они что, серьезно собрались его похитить и утащить в свое логово?! Поэтому на Артура не обращали внимание — на омегу нацелились с самого начала?!
Ян орал и проклинал, дергал за уши и за шерсть своего «скакуна», но тот лишь скорость прибавлял, разогреваясь. Прыжки, тряска, темнота, сугробы. Мелькание деревьев и кустов, с задетых веток сыпались комья снега и ледышки…
Ян заткнулся. Не сразу сообразил, но всё-таки додумался: отцепился от шерсти на загривке, заставил себя разжать сведенные судорогой коленки… И схватился за толстую ветку, мимоходом шибанувшую его по голове. Повис, проводив ошалевшим взглядом троицу, только хвосты по ногам обмели.
Чудовища пронеслись вперед, то ли не заметив пропажу, то ли по инерции. Сейчас сделают круг и вернутся.
Ветка, которую Ян обнял, как родную, с оглушающем треском сломалась.
Он рухнул в сугроб с жесткой коркой наста, внутри которого оказался куст. Отбив поясницу, мысленно обматерил самого себя с ног до головы. Вскочил на ноги, не соображая ничего, не разбирая ничего перед глазами — на полусогнутых ринулся вбок от звериной тропы.
Снова зарядил снегопад. Может быть, это поможет рассеять запах следа, но надежды мало…
Ян пытался думать о посторонних вещах. Только бы не заистерить. Только бы не поддаться жалости к самому себе! Никаких слез. И так нихрена не видно, в слезах он сам себя угробит раньше, чем чудовища нагонят. Хрякнется об ствол лбом с разбегу — вот весело будет! Искры из глаз, благодатное беспамятство. Проснется уже съеденным. Или обглоданным? Без рук, без ног? Или затраханным. Нет, они вправду собирались утащить его в логово? Чтобы сожрать? Или для разведения маленьких чудищ? Он же не бета, в конце концов! Ну и что, что у него скоро течка! Ну почему омегам надо испытывать все прелести «собачьей любви»?! За что?! За что это ему? Ну почему ему не выпало родиться альфой?..
А чудовища не торопились. Он слышал их вой, азартное тявканье очень близко — но при этом не настолько близко, чтобы хвататься искать дубину покрепче. Пока что ему разрешено бежать.
И такое ощущение, что они его заманивают целенаправленно! То с одной стороны погавкают из-за стены снежной хмари, то с другой стороны — чтобы он метался зигзагами, как вспугнутый заяц.
А что еще ему остается делать? Из последних сил, в промокших носках, на автопилоте. Каким чудом он до сих пор жив? Неужели инстинкты заработали? Неужели не только инстинкт размножения может им управлять, но и программа самосохранения проснулась? Ведь задыхается, а бежит! Загибается от боли в животе, а ногами перебирает. Глаза до сих пор умудрился не выколоть, хоть и ночь вокруг. Он в жизни никогда в ночном лесу не гулял! А тут сломя голову…
Вместо желанного шоссе, которое дарило иллюзорную надежду на спасение, он выскочил к реке.
Узкий бурный поток, зажатый меж двух берегов, не замерз и не закрылся панцирем льда. Наверное, утром, в ярком свете холодного зимнего солнца глухо рокочущая вода, бегущая по влажно блестящим камням, торчащие ледяные гребни и склоненные над руслом кусты и деревья — всё это выглядело бы восхитительно. Сейчас же Яну хотелось утопиться. Сигануть с моста башкой вниз — и если не захлебнуться, то вдрызг разбить череп о камни. Он смертельно устал! До смерти всё надоело…
Мост. Да, мост здесь имелся — подгоняемый игривым воем за спиной, Ян выскочил на опасно скользкие доски щербатого настила. Пробежал до конца, без всякого страха. Даже в груди защекотало что-то саморазрушительное: вот сейчас наступит с разбегу на гнилую доску — и провалится! Полетит вниз, как и хотел. Поломает кости, от ледяного купания сердце зайдется. Закоченеет, превратившись в кусок льда…
Но нет. Уставший от страха разум скулил о смерти, как об избавлении от невыносимых тягот бытия. Однако инстинкт вел, не допуская ошибок. Поскользнулся пару раз — да всё равно с моста не слетел.
На другом берегу Ян остановился перевести дыхание. Оглянулся назад: чудища мялись в нерешительности, свистели носами, как брошенные щенки, сбились в кучку. Не любили воду? Не нравилось ходить над потоком?
— В чем дело? — крикнул им Ян. — Вы что, оборотни? Не смеете пересечь текущую воду? Что за глупость! Неужели? Нечисть? Как в ужастиках? Я-то думал, вы всего лишь мутанты!..
Он расхохотался. Истерика всё же брала своё.
Он смеялся до слез, согнувшись пополам, упершись ладонями в коленки…
Только смех быстро оборвался. Ян, пронзенный острой болью, осел на землю, скорчился, свернулся трясущимся клубком. Нельзя течным омегам так носиться. Нельзя так психовать. Нельзя на холоде, без обуви…
Как же ему хотелось сдохнуть. Убить себя. Вырезать из живота к чертовой матери псевдо-женские органы, доставшиеся от прародительниц из старого человечества. Им-то хорошо — они, праматери, уже отмучились, вымерли сколько поколений назад...
Он не имел сил подняться. Не мог пошевелиться. Только дышал со стонами. Только трясся — от перенапряжения, от холода, от слабых рыданий.
Чудовища всё-таки перешли по мосту на этот берег. Окружили. Обнюхали. Облизали лицо и руки.