и что самое странное, как раз тех, кто наиболее дружественно относился к людям правительства... но опять же, только мужчин и мальчиков.
И - что ужаснее всего - уцелевшие утверждали, что эпидемию наслало правительство. Они выкрикивали это, когда поджигали госпиталь. Чарис прислонилась лбом к жесткой коре пня и попыталась не думать об этом. Она была с Алдит Лассер, и они вдвоем пытались найти хоть какой-то смысл в происходящем, понять, почему они потеряли отца и мужа, а люди обезумели. Нет, не нужно думать об Алдит, нет! - надо забыть и о Висме Унскар, злорадно вопившей, когда Алдит пожертвовала собой ради своего ребенка...
Чарис никак не могла успокоиться, судороги сотрясали ее тело. Деметра казалась таким прекрасным миром. Когда они только прибыли сюда, Чарис дважды отправлялась в экспедиции с рейнджером и делала заметки, по которым потом офицер составлял отчет. Вот что колонистам не нравилось в ней - ее образованность, ничуть не уступавшая подготовке, которую имели правительственные служащие. Поэтому-то - Чарис, прижав руки к пню, немного приподнялась - вот поэтому-то у нее теперь было только три варианта дальнейших действий.
Она может вернуться, либо остаться здесь, пока преследователи не обнаружат ее, и она станет их рабыней в отвратительной дыре, в которую так быстро превратилось первое человеческое поселение; или же каким-то образом попытается добраться до гор, чтобы скрываться там, словно дикое животное, пока рано или поздно какая-нибудь напасть этой планеты не убьет ее. Похоже, последнее - самый верный путь к гибели. Все так же опираясь одной рукой о пень, Чарис, наклонившись, подхватила маленькую котомку жалких пожитков, которую успела захватить с собой, покидая развалины правительственных куполов.
Почерневший от пожара охотничий нож был ее единственным оружием. А ведь в горах водятся ужасные звери. Девушка провела языком по пересохшим губам и почувствовала в животе тупую боль. Когда она ела в последний раз? Ночью? В сумке лежал кусок хлеба, зачерствевший и покрывшийся плесенью. В холмах можно найти ягоды. Она почти что видела их перед собой: желтые, сочные, грузно свисавшие на тонких ветках, почти касаясь земли. Чарис еще раз проглотила комок в пересохшем горле, а затем, оттолкнувшись от пенька, побрела, спотыкаясь, дальше.
Ее безопасность теперь зависела от решения поселенцев. Чарис не умела скрывать свои следы, и утром их легко обнаружат. Но хватит ли у них решимости преследовать ее и дальше, или же они махнут на последнюю чужачку рукой, понадеявшись, что дикие звери сами покончат с ней, этого девушка не знала. Она теперь осталась единственным символом всего того, против чего выступал Толскегг, - либерально настроенного инопланетного образа мышления, "не женского", по его выражению. Да уж, дикие звери, которых так старательно классифицировал рейнджер Франклин, все же лучше, чем снова оказаться в их лачугах и попасть под пагубное воздействие Толскегга, изрыгавшего яд, который порождал этот закрытый от всего разум и который она, наученная отцом, уже давно научилась бояться. А Висма и остальные жадно поглощали этот яд и становились все более озлобленными и неистовыми. Чарис, пошатываясь, побрела по тропе.
Никак нельзя было понять, взошло ли солнце, чуть позже вдруг отметила про себя девушка. Наоборот, облака еще более сгустились. Чарис хмуро наблюдала за ними, предполагая, что скоро может начаться непрекращающийся холодный дождь. Деревья на холмах способны защитить ее лишь от этого ливня, но не от холода. Следовало забраться в какую-нибудь пещеру или расщелину, прежде чем она не лишилась последних сил и уже не сможет идти дальше...
Девушка попыталась припомнить, куда ведет эта тропа.