Они резко вонзились в мертвые тела павших бойцов Хартмана и принялись стаскивать их в одну большую кучу. Хартман скрипнул зубами, наблюдая, как с хрустом ломаются метртвецы, как щупальца скатывают в большой мерзкий ком окровавленную плоть тех, с кем штурмбаннфюрер не один год делил кров и пищу, кто защищал ему спину и был готов, не раздумывая, отдать за него жизнь… И отдал… Но такого посмертия в образе жуткого Кадавра Роберт не пожелал бы даже самому заклятому врагу… Даже русским… Он отвернулся и отошел в сторону, сделав вид, что уточняет по карте дальнейший маршрут. На самом деле он не хотел, чтобы двое надменных магов, которых он был обязан охранять, увидели и раскусили его настоящие чувства. Ему удалось восстановить душевное равновесие буквально за несколько секунд. Недаром подчиненные его называли Горный Лев.
Хруст и влажное чавканье за спиной штурмбаннфюрера наконец–то замолкли, и он нашел в себе силы обернуться. Некросоздание стояло подле своего Кукловода, и преданно заглядывало белесыми, словно у снулой рыбы глазами ему в рот.
«Пфальцманн!» — внутренне содрогнулся от омерзения и скорби Роберт, стараясь не глядеть на гротескно–искаженное лицо своего унтерштурмфюрера Ганса Пфальцмана.
Именно его распухшая и расплющенная голова венчала некое подобие головогруди созданного Раном Кадавра. Монстр своим внешним видом напоминал некую помесь гигантского краба или паука, собранного из кусков человеческих тел. Такое существо могло привидеться обычному человеку разве что в жутком кошмаре.
«Какой же извращённой фантазией должен был обладать Некромант, чтобы создать такую мерзость?» — подумалось Хартману.
— Чего встали? — Оберштурмбанфюрер избавился от остатков фиолетового тумана на руках. — Грузим этих ублюдков, и ходу!
— Герр Хартман, — обратился к Роберту коммандер, — поторопите своих бойцов!
— Слушаюсь, герр коммандер! — Подорвался со своего места штурмбаннфюрер.
Сбросив остатки благоговейного страха перед демонстрируемыми Раном проявлениями Некромагии, бойцы Хартмана развили бурную деятельность. Раненные красноармейцы были водружены на костяной панцирь рукотворной твари, от которой за версту разило мертвечиной. Кроме связанных пленников Кадавра загрузили боеприпасами павших бойцов, провизией и, частично, боевыми трофеями, оставшихся от русских. Особый интерес коммандера привлекли бумаги старшего из красноармейцев, с которыми Пласман хотел ознакомиться на ближайшем привале.
Но его мечтам не суждено было сбыться, последующих несколько дней диверсантам пришлось уходить еще от одной группы преследователей. На этот раз противники «не поскупись» на Силовиков. И если бы на стороне горных стрелков не сражался бы созданный Отто Раном Кадавр, неизвестно, удалось бы им отбиться от преследователей на этот раз.
И вот, вконец измотанные длительной гонкой диверсанты, вышли на «финишную прямую». Честно говоря, небольшое горное плато, на котором командование решило остановиться на ночлег, было последней известной точкой маршрута. Дальнейшей дороги на карте отмечено не было. Она была неизведанной и определялась, со слов Коммандера Пласмана, какими–то древними сказаниями, легендами и сагами. Что было, на взгляд Роберта, настоящим безумием и самоубийством. Однако коммандер Пласман считал абсолютно иначе. Пока бойцы суетились, устанавливая палатки, чтобы хоть немного отдохнуть внутри от холода и пронизывающего ветра, Роберт решил переговорить с «начальством», ведущим их поредевший отряд к неминуемой гибели:
— Герр коммандер, разрешите обратиться?
Пласман, спрятавшийся от ветра в небольшую трещину в скале, устало поднял глаза на нависшего над ним штурмбаннфюрера. Обмороженные и обветренные щеки, кончик носа и ледяная коржа на отросшей бороде — в данный момент коммандер был совсем не похож на того лощенного аристократа, которого Хартман помнил в самом начале их совместного похода. Теперь он выглядел так же, как и любой член их маленького отряда, невзирая на высокие чины, звания и магические способности. Перед Робертом сидел, обессиленно откинувшись спиной на холодный скальный массив, чертовски уставший человек. И неизвестно, как бы он себя чувствовал, если бы не уцелел их отрядный Медик, каждое утро вливающий порцию новых Сил в истощенное тело коммандера. И если парни Хартмана, и тот же Отто Ран, были отлично подготовлены к горным походам, коммандер, видимо, не обладал должным опытом — «горняшка» его основательно изматывала.
— Ты что–то хотел, Роберт? — устало произнес Пласман, пытаясь согреть горячим дыханием закоченевшие пальцы. В последнее время от его былого гонора не осталось и следа.
— Герр Пласман, моя карта «закончилась», — сообщил Хартман. — О дальнейшем маршруте мне ничего не известно…
— Не переживай, Роберт… — с отдышкой произнес коммандер. — С этого момента группу поведу я…
«Куда же, интересно, ты нас всех заведешь? — мысленно усмехнулся штурмбаннфюрер. — Если только в самое пекло? Хотя, я бы уже с удовольствием погрелся даже на адской сковороде…»
[1] Труппе (SS-Truppe) — подразделение СС, по численности составлял около армейского взвода — от 18 до 45 человек состоял из трех отделений — шаров (SS-Schar).
[2] Шар (SS-Schar) — подразделение СС, по численности составлял около армейского отделения — от 6 до 15.
Глава 5
Я сидел, пускал дым в потолок камеры, и старался особо не задумываться о своей дальнейшей судьбе.
«А чего зря переживать? — резонно рассудил я. — Делай, что должно, и будь, что будет!»
За свою действительно долгую, почти что двойную «сверхсрочную», жизнь я успел многого насмотреться. И поэтому, наверное, совсем разучился удивляться. Атрофировалось у меня это чувство… Напрочь атрофировалось! Да, черт побери, я видел агонию и гибель СССР! Гибель действительно великой страны, на создание, развитие и защиту которой были затрачены чудовищные усилия нескольких поколений, немыслимое количество материальных ресурсов и человеческих жизней! И все это было спущено в унитаз практически моментально!
Согласен — проблемы у Союза были. И они копились год от года, наслаивались одна на другую, начиная откровенно смердеть и разлагаться, отравляя своими миазмами мощный организм подлинно народной и межнациональной страны Советов. Перестройка была нужна, просто необходима, как воздух! И, если бы она началась не при Мишке Меченом, она началась бы при ком–нибудь другом… Вот только результаты могли бы быть абсолютно иными…
А вот нечего было с буржуйскими выродками в десна жахаться! Уж как наш незабвенный и бровеносный дважды Ильич Советского Союза это дело любил! В смысле, в десна жахаться со всеми подряд! Но такого откровенного разбазаривания государственной собственности и неприкрытого обирания до исподнего своего же народа, при нем не было! По крайней мере и зарплату всегда вовремя платили, да и не голодал никто! А уж о бесплатном образовании и медицине я вообще молчу! При должном подходе, все можно было еще поправить! А его «приемники»… Тьфу! И это я не о Черненко с Андроповым, тем даже поруководить, как следует, не пришлось. Хотя тоже могли дров наломать, но не срослось.
Никогда у нас с забугорьем «всеобщей любви и счастья» не будет! И надейтесь, простофили! В каких бы радужных красках вам эту несусветную хрень и не преподносили бы некоторые особо хитровымудренные деятели. Заграница она для России всегда фигу в кармане держит. Только, сука, отвернись, зазевайся на мгновение, как эти ушлые перцы такую свинью подложат… Ну, а раз не до любви, пусть, сука, хотя бы уважают! А если уважать не судьба — пускай боятся…
От воспоминаний и невеселых размышлений меня оторвал старший лейтенант Егоров, появившийся в подвале с каким–то громоздким аппаратом наперевес.
— Мозголом еще не прибыл, товарищ майор! — доложил он, бережно опуская аппарат рядом с клеткой. — А Силомер вот — заряжен и готов к работе!
Я с любопытством скосил глаза, разглядывая попавший в поле моего зрения прибор: какие–то провода–лампочки–тумблеры и большим стрелочным устройством индикации в металлическом корпусе, типа огромного вольтметра. Индикаторная шкала была разукрашена в разные цвета: от небесно–голубого до предупреждающе — кровавого. Пока я разглядывал прибор, Егоров ловко размотал провода, оканчивающиеся присосками, которые ловко прилепил мне на виски и лоб. После чего он вытащил из–за пазухи потрепанную книжечку и погрузился в её изучение.