И так уже три дня прошло в неутихающих страданиях, когда вернулся Тарабрин.
- Я предупреждал тебя, Митрий, что так будет. Терпи. Ничего не поможет. Только время.
И ушел.
А я терпел, сиднем сидя в купе.
А что делать?
Честно сознаюсь, если бы мне только пообещали прекращение этой дикой боли, то я, не задумываясь ни секунды, выдал бы все секреты, которые только знал. И свои, и чужие. Только никому эти секреты не были нужны. И боль не прекращалась.
От инъекции морфия по предложению приглашенного Василисой велеречивого доктора из ближайшей станицы, я отказался сам. Не хватало мне еще на иглу сесть. Тем более что ««баян»» у эскулапа был древнее мамонтов – стеклянный многоразовый. А про одноразовые пластиковые шприцы он даже не слыхал.
На четвертый день в страданиях появились проблески облегчения, но зубы стали выпадать один за другим. Сами. Первыми те, что с коронками из металлов. За ними остальные. Последними выпала парочка новомодных дорогущих имплантатов.
Счастливыми глазами смотрел я в зеркало на свой абсолютно беззубый рот и смеялся от радости, что ничего больше не болит. Да что там радости – счастья!
Кухарке объяснил, как делать протёртые овощные супчики на мясном бульоне по советским больничным рецептам. И с удовольствием их поглощал. А то целых четыре дня на воде даже без хлеба просидел, подвывая и поскуливая от боли.
Василиса всё это время возилась со мной как родная мать, хотя в первый момент жутко на меня обиделась. Потом вроде как поняла, что ничего личного... Просто болезнь внезапная приключилась. Не ко времени. Но когда это болячки прицепляются ко времени? Даже к школьникам они норовят являться в каникулы.
Возилась со мной Василиса, сочувствовала и жалела по-бабьи. Самоотверженно ухаживала как сестра милосердия за раненым бойцом.
Один раз только тихо ужаснулась, когда увидела на столике чайное блюдечко, полное моих зубов. Бывших моих.
Тут же попыталась меня успокоить. Вздохнула и произнесла несколько обречённым тоном.
- Мужика и беззубого любить можно.
В ответ я разжал кулак и на ладони протянул ей оставшиеся у меня коралловые серьги.
Обтёрла она моё вспотевшее лицо водой с уксусом, чмокнула в щёку и только тогда взяла подношение. Хотя и скокетничала.
- Лишнее это, но мне приятно.
И моментально отбежала к зеркалу мерить серьги, прикладывать эти висюльки к своим ушам.
- Значит ли это, что наша договорённость о походе к морю ещё в силе? – спросил я в ее спину.
- От вашего здоровья зависит. Я всегда готова в море поплавать,- вертела Василиса головой перед зеркалом.
Провёл языком по еще опухшим дёснам и махнул рукой.
- Поехали.
Море.
Для москвича море - всегда событие. Особенно море тёплое.
Керченский пролив в этих временах больше походил на широкую реку, покрытую многочисленными песчаными островами. Если на противоположном берегу понастроить домов, то все бы напоминало бы мне турецкий Босфор в Стамбуле. Тот тоже больше на реку похож, чем на морской пролив.
Холмистая лесостепь обрывалась высоким земляным обрывом, который местный люд обзывал скалами. Внизу под обрывом – небольшой песчаный пляж, ограниченный крупными валунами, меж которых билась и крутилась волна. Запахи дорожной пыли и степного разнотравья внезапно перебили запахи йода и соли.
Вниз вела только узкая вихляющая по обрыву тропинка. Так что машину мы оставили наверху, а сами вниз пешком потопали. Василиса впереди. Я за ней, как за Сусаниным, хватаясь для баланса за колючие кусты шиповника.
Не успел я разложить покрывало с полотенцами, как Василиса, резво скинув с себя сарафан и рубашку, смело пошла в воду голышом, совершенно меня не стесняясь. Только косынка осталась на её голове.
Стоял я и напряженно думал, как самому быть – плавки снимать или нет? Вроде как на нудистском пляже в плавках не положено. И что знает Василиса про натуризм? Это вообще тут так положено или только для меня?
Пока размышлял об этом, Василиса плюхнулась в воду и поплыла сажёнками. Даже насладиться ее ладной фигуркой не успел. Раз-з-зява!
Отметил только, что на вид у неё ни грамма целлюлита.
Интересно: а как оно будет на ощупь?
- Что стоите, Дмитрий Дмитриевич? Вода еще теплая. Плывите ко мне. – Крикнула женщина из пологих бирюзовых волн.
И я решился. Стащил с чресл свои пафосные плавки от фирмы ««Speedo»» и, разбрызгивая воду, голышом побежал в море на её голос.
Потом баловались, играя в догонялки на воде.
Плескались водой на мелководье.
И, наконец, твёрдо ощутив под ногами песчаное дно, целовались взасос, дав волю рукам.
На ощупь целлюлита у Василисы также не обнаружилось. И грудь была упругой, как у девушки.
У самого голова закружилась как в юности.
Как оказались мы на пляже, на заранее расстеленном мной покрывале - не помню. Помню только что было мне хорошо. Как в сорок лет. Никаких особых изысков. Все рабоче-крестьянским способом – бутербродом. Но насладительно! …
Василиса, отдышавшись, счастливым тоном заявила.
- Ох, как легко мне. Перо в зад вставить – полечу как птица перелётная над морем.
- Тебе понравилось? – спросил я.
- Как могло не понравиться? – Удивилась женщина. - Почти пять лет бобылкой откуковала.
- И что? За пять лет у тебя никого не было? – вот характер мой неугомонный, журналистский, выпытывать информацию, даже если она и вредна в данный момент. Но как-то мне не верилось в такое. Подозревал я, что Тарабрин из каких-то своих соображений её под меня просто подложил. Ловушка медовая.
- Я честная вдова, - завила Василиса. – Замуж второй раз никто меня не позвал. А блядовать - не в моих правилах. Не так я воспитана.
Встала и пошла в море - подмываться, крикнув из воды:
- Не смотри!
Я послушно отвернулся.
И всё как-то не верилось мне, что такая женщина тут меня пять лет ждала. В самую свою бабью пору. Да и не принц я на белом коне, а старый козёл.
Сатир.
Фавён.
Не кораллами же я ее купил кубачинскими? Бусы – это так... Ритуал. Показатель серьезных намерений.
Но если только скажет, что я у нее второй мужчина в жизни… То…
- Вставай. Одевайся. Домой поехали. Можешь поворачиваться.
Василиса стояла надо мной полностью одетая. Когда только успела?
- Ты еще скажи, что я у тебя по жизни второй, - выплеснул я свою подозрительную эмоцию.
- Не второй. Третий, - спокойно ответила Василиса. – Вторым у меня был муж. А ты женатый?
- Нет. В разводе.
- В разводе… - покачала она головой. – У нас тут такого не водится.
Встал. Подошел. Обнял. Поцеловал.
На поцелуй женщина охотно ответила.
- Ночью ко мне придешь? – спросил.
- А ты этого хочешь? – заглянула мне в глаза.
- Хочу.
- Я подумаю, – улыбнулась хитро.
Бабы - они бабы и есть. Не могут без интриги.
Стал собирать наши тряпки. Не то уже солнце, чтобы на пляже загорать – самый конец бархатного сезона.
- Мало поплавали, - с сожалением сказал я, паркуя машину около пульмановского вагона.
- Нормально, - ответила Василиса. – Достаточно для одного раза, да и некогда - дел полно. Ты машину свою подальше отгони к тупику, а то сейчас водовозы приедут – заправлять вагоны водой.
Поставил ««Джетту»» около полувагона с углём у самого тупика, оформленного как пирамида из шпал. А сам за вагоном, скрывшись с глаз охранника с винтовкой за плечами, создал ««окно»» домой. В Москву ««осевого времени»».
И сразу в горячий душ – соль с себя смыть.
В вагонном отеле Тарабрина душ есть, только холодный, ну разве за день чуть солнцем вода под крышей нагреется. Как дальше будет – не знаю, но пока пульмановский вагон не отапливается, хотя Василисины помогальники каждый день долбят кувалдами крупные куски антрацита на угольную мелочь. И складывают ее в деревянные короба в тамбурах. Поближе к печкам. На грядущую зиму.
Отросшую щетину я сбривать не стал. Оформил только под будущую аккуратную бородку. И голову побрил сам, как мог. И задумался над добычей крема-эпилятора. Смена моего имиджа должна сбить соседей от внимания к некоторому омоложению моей тушки. А про почерневшую бороду скажу, что крашу ее. Вот вам всем! И показал зеркалу кукиш.
Вытираясь большим махровым полотенцем, сделал несколько звонков знакомым, чтобы меня совсем в Москве ««осевого времени»» не потеряли. И не стали усердно разыскивать со всеми собаками пропавшего пенсионера с хорошей квартирой в наследстве.