- Что это? – спросил я, не ждавший такого увидеть.
Настроился уже, что вокруг пастораль неолитическая. А тут такой разрыв шаблона.
- Наш экспедиционный автомобиль, – ответил Тарабрин. – Газ-63. Кузов надвое поделён.
Открыл он дверцу в будке.
- Тут вроде как автобус - четыре места пассажирских и ларь под сиденьем. Сами такое намудрили для удобства. А в остальной будке вёшала для мясных туш, рундуки. Забиваем худобу, разделываем на полти [П О Л Т Ь– половина туши животного разрубленная вдоль хребта.] и в путь. Довозим свежачок прямо к открытию рынка. На обратном пути заезжаем на знакомую мойку и потом чистенькими закупаемся там нужным товаром для здешних общин. Нам советские деньги не солить.
- У вас тут прямо коммунизм, как вас послушать.
- Нет. С идеями господина Маркса наше общество не имеет ничего общего. И с идеями графа Сен-Симона также. Скорее применимы к нам некоторые идеи господина Бакунина и князя Кропоткина. Да и то не все. Но уже тяжеловато нам для прямой демократии. Платон верно ограничил её десятью тысячами человек на одном месте. Скоро будем вводить представительство выборное от общин. А то ездить некоторым старостам уже далече стало.
- Так ты тут разве не власть? – удивился я.
- Надо мне больно взваливать на себя такой гнёт. – Фыркнул Тарабрин. - Скорее, верховный судья.
- Как в Библии: книга судей идет впереди книги царей, - проявил я эрудицию.
- Нет пока у нас таких врагов тут, чтобы царей выбирать, которые в вашей истории возникли как военные вожди. А вот суд... Суд справедливый всегда и всем нужен. Первая инстанция – копный суд общины. А я уже апелляционная и кассационная инстанция в одном лице. Мой приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
- А если убийство?
- Убийц изгоняем. Даю ему ножик, открываю окно к динозаврам и вперед, с песней. Живи там, как хочешь. Не обязательно преступника лишать жизни – она богом дана, и не человеку ее отбирать, главное - его надёжно изолировать от общества. Но таких случаев у нас можно по пальцам пересчитать за все сто лет. А законы у нас простые и всем понятные. На десяти заповедях Моисеевых основаны. Даже проще. Вместо расплывчатого ««не укради»» заявлено императивно ««не клал – не бери»».
- А межевые споры? Помню, читал где-то, что до увечий доходили драки крестьян на меже.
- Нет такого. Нет у нас земельного передела как в российской общине. Первые поселенцы распахивают, сколько смогут плугом на двух волах. Хозяйство остается младшему сыну. Старшие сыновья на новое место отселяются и уже там распахивают, сколько смогут на двух волах. Но пока сто деревьев на ветроупорную лесополосу не посадит – его не отселят от отца. А права все только у хозяев, а не захребетников. Так что старается молодёжь выйти в хозяева.
- И насколько далеко так расселились?
- До устья Лабы всю Кубань уже осадили с обоих берегов. На тех местах, где потом станицы возникнут до археологического нашествия в эти земли.
Ничего у меня поначалу не получалось. Вербальное у меня восприятие мира, никак не образное. Профессиональная деформация, однако. Полвека со словом работал и всё что видел, сразу транслировал в слова, а то и в готовые предложения. Может потому из меня и писателя не вышло, что воображения не хватало для сочинительства. Журналист он как акын степной: что вижу, то пою. И не дай бог отсебятину сочинить.
Тарабрин даже сердиться начал на мою бестолковость. Потом подумал и выдал.
- Мозги у тебя старые. Закоснели.
Прозвучало как приговор. А лишаться такого заманчивого и многообещающего дара мне совсем не хотелось. На периферии сознания уже скакали мыслишки о поправке материального положения обобранного властями пенсионера.
- И что делать? – отчаялся я.
- Развивать зрительную память. – Постановил Тарабрин.
- Так не мальчик уже я для таких экзерсисов, - возразил я. – В зафронтовой разведке, где такому зрительному запоминанию специально учат, народ подбирается до тридцати лет. Потом и гормональный аппарат не тот, и реакции организма не те.
- Ну, вот с этого и начнем. Попробуем тебя омолодить для начала. – Обнадёжил меня проводник.
Глава 2
Раскрывать методики обучения проводников я не буду. Лишнее это знание для непосвященных. Повторить не смогут, а набедокурить запросто. Скажу только, что было тяжело. Целую неделю.
В результате общих усилий нашли парочку посильных мне маяков в поместье Тарабрина. И для пешего хода, и для автомобильного. И тройку маяков в различных временах – чисто для тренировки. Под руководством Ивана Степановича скакал я по ним туда и обратно аки архар по горам, пока не освоил необходимый минимум. И, соответственно, некоторую технику безопасности.
А по ночам скрипел зубами от болей в суставах и мышцах от этого курса молодого бойца.
Бабка какая-то, карга старая, на бабу Ягу похожая, приходила по утрам, разминала меня вместо зарядки. Мяла мышцы как заправский спортивный массажист и суставы выворачивала, приговаривая:
- Терпи, Касатик. Бог терпел и нам велел.
И, как результат этих мучений, не только походка моя стала крепче, но и пропала седина. Не был я совсем седой. Так - пёстрый. Соль с перцем, как говорится. Мне даже своё отображение в зеркале импозантным казалось временами. Есть такие люди, что к старости симпатичней становятся. Того же Шона Коннери взять в ««Горце»» по сравнению с ним же в ролях Джеймса Бонда.
Когда мне после всех мучений показали зеркало, то поначалу не поверил, что это я там отражаюсь. Теперь я себе в зеркале не нравлюсь. Хотя, казалось бы, моложе стал выглядеть… ненамного, но все же.
А Тарабрин только посмеивается.
- Приготовься, Митрий, к тому, что у тебя все зубы скоро выпадут, - и лыбится своим оскалом, который только в рекламе зубной пасты показывать. В его-то полторы сотни лет!
Насладившись моим охудением, добавил:
- Правда, потом, новые вырастут. Так что к дантистам не бегай понапрасну. Предупреждаю сразу - будет больно. Но не долго. Где-то дней с десять.
К концу недели закончились захваченные с собой таблетки от диабета. Он у меня второго типа, так что нет у меня инсулиновой зависимости. Диабетон. Метформин. И всё. Но каждый день.
Пожаловался Тарабрину.
- Плюнь, - утешил он меня. - Скоро само пройдет.
- Надо анализы сдать, - упорствовал я, не веря ему окончательно на слово.
- Ну, пошли. – Согласился он со мной. – Переодевайся во всё своё. И машину свою раскочегаривай. Кстати, тебе её давно пора поменять на что-нибудь поновей да попроходимей.
- Тут две проблемы, – выдал я, направляясь вслед за Тарабриным в дом. – Первая - где взять деньги. Вторая в том, что в моё время автомобили перестали делать инженеры, а всем рулят маркетологи. Так что новые машины недолговечны и хуже моей старушки.
- Деньги не проблема, - сказал проводник уверенно. – А вторую задачу надо просто обмозговать. Но тебе понадобится реальный ««проходимец»» с хорошей грузоподъемностью, желательно не привлекающий к себе особого внимания.
Вернуться в своё время мне удалось самому. Тарабрин просто рядом сидел и не вмешивался в мои действия. Но, чую, контролировал и был готов вмешаться в любой момент.
Я прекрасно визуально помнил солидное бетонное сооружение – остановку автобуса с укрытием от непогоды у села ««Мокрое»» недалеко от того места, где бросал я свою машину, уходя собирать грибы. Эта остановка и послужила мне маяком.
Создал я этот чертов ««мыльный пузырь»» и влетел в него, чуть не вмазавшись со всей дури в столб с новым указателем ограничения скорости. Еле отвернул вовремя.
- Что так сильно тапком давишь? – спросил с укоризной Тарабрин.
В этот раз Иван Степанович ничем не отличался от слегка консервативного жителя двадцать первого века. В джинсах, кроссовках и рыжей короткой кожаной куртке на белую хлопковую водолазку. В кармане куртки у него неожиданно для меня оказался белорусский паспорт на имя Тарабрина Ивана Степановича, с его фоткой и гродненской пропиской. Что мне и было с гордостью продемонстрировано в самом начале нашего путешествия для моего успокоения.
- Сам же предупреждал, что ««окно»» может порезать, если тормозить на переходе, - огрызнулся я.
- Ох, учить тебя ещё и учить, - посетовал мой спутник. – В свободное плавание ты пока не готов, как я вижу. Не чуешь ты пока ««окна»» шкурой.