За десять истекших лет Уилл стал единовластным лордом Телфордом. Братья мертвы. Сын старшего, Джона, хворый и немощный, ушёл в обитель святого Хью, что неподалёку от Прайорсли. Сыновья второго, Эда, сгинули в приграничных стычках – пять и три года назад. Племянниц Уилл выдал замуж – и постарался ни одну не обидеть приданым, не к лицу ему такое, родная же кровь.
Его собственные дочери тоже разлетелись замуж – и старшая, Энни, и младшая, Джейн. Сыновья были при нём – но присматривали себе невест.
Супруга Мэри умерла три года назад, и с тех пор Уилл был один. Никакие служанки не грели его постель, и никакую молодую жену он в дом не привёл. Конечно, Мэри на том свете, наверное, не обиделась бы, дому и хозяйству нужен пригляд и женская рука, но никто из встреченных в последнее время дам и девиц никуда Уиллу не запал – ни в сердце, ни в душу, ни хотя бы в мысли. Потому что все они были какие-то… обычные.
Так и сказал недавно заехавшему в гости кузену Джорджу, которого, как приветственный бочонок показал дно, потянуло на откровенность. У того-то всё просто – дома жена, а в каждом подвластном поселении – по любовнице, и дети от всех, но тут он задумался недавно – а как же он всех этих детей обеспечит? Его кровь, нужно что-то дать! Понятно, что законные дети превыше всего, но ведь и прочих тоже бросать не годится, раз признал?
Уилл мог кузену разве что посочувствовать – у него-то никаких бастардов не было. Не то чтобы он вот прямо был верным мужем, нет, всякое случалось, особенно по молодости… а потом он вдруг понял, что его не привлекает никто.
Ну да, молодые, ну да, свежие. Но взгляды пустенькие, в них мало что есть, кроме желания – или нежелания – услужить могущественному лорду. Зачем это ему? Да и у знатных девиц во взгляде и в голове не сильно-то и больше – тоже хотят стать здешней леди и не подозревают, что это – никаких вам придворных развлечений, балов там или ещё каких праздников, песен менестрелей и стихов поклонников – ничего этого здесь нет. И наряды красивые показывать некому. Его Мэри и то не сразу поняла – но она была юна и влюблена, и он, наверное, тоже, вот и сладилось у них. Но после она сама отлично видела, что новая крыша важнее жемчуга на платье, а новый дублет сошьём, когда старый уже починить не выйдет, и новое платье – так же. Когда зимой ехали ко двору – там да, нужно было блеснуть чешуёй и яркими перьями, но это – не каждый год, и после сбора урожая, так что – иногда можно.
У последней девы, которую её родители сватали в леди Телфорд, в глазах так и крутилось: жених в годах, крепок и богат, и за юную её красоту отвалит, не торгуясь – и жемчуга, и тканей заморских, и камней дорогих. Нет, не отвалит. Тут о прошлом лете новым замком обзавелись, в дне пути к востоку, там ремонт. Овец нужно ещё прикупить, и племенного бычка. И пару пушек – на всякий случай. Тут не до жемчугов, тут граница.
Так он, помнится, кузену и сказал. Тот посмеялся – ну, мол, хочешь заживо хоронить себя – хорони, дело твоё.
«Отчего же хоронить, – думал Уилл, – рано ещё». И двинулся со двора наружу, к пылавшим на морском берегу кострам. Костры-то как раз горели в приграничье регулярно – старые обычаи чтили. Это вам не на балу попрыгать, это про важное.
Там пели и плясали, и рвали душу дудки, и харди-гарди кто-то приволок, и что-то ещё. Он подхватил за руку какую-то девчонку, за другую – ещё одну, и они полетели в бесконечной цепочке, которая свивалась, развивалась, запутывалась и распутывалась вновь. Так от веку танцевали в самую короткую ночь, меж костров, на берегу, там, где и не суша, и не вода, а вовсе ничья земля.
Музыка сменилась, партнёры тоже, в руку Уилла легла рука, он глянул… и встретился с шальным взглядом синих глаз. Точнее, в свете костра не было видно, какие они, эти глаза. Просто он точно знал – синие-синие, как летнее небо.
И знакомое кольцо тоже ощущалось ладонью, хоть и держал его в руках всего ничего, а вот – запомнилось.
Они летели в кругу, а потом круг разорвался. Где-то на пары, где-то нет. Но Уилл точно не собирался выпускать ту руку, которая ему досталась, потому что если это не судьба, то тогда что?
И она схватилась за него, будто так и надо – да, я здесь, я с тобой, я тоже ждала этой встречи, я рада, я сейчас не отпущу тебя никуда и ни к кому.
– Ну здравствуй, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, – улыбнулась она прежде, чем поцеловала его.
– И ты здравствуй, Мэгвин, – это он жил и матерел, а она – не менялась нисколько.
Такая же тонкая, лёгкая, нежная – как в первую их зимнюю встречу. И глаза сияли так же, нет, всё же что-то добавилось в них – не безмятежный свет юности, но зрелость и мудрость. И всё это сейчас было – для него.
Они не пошли далеко, а просто пробежали по полосе прибоя, выбрались на опушку леса, сели под куст. Уилл снял плащ и бросил на землю, как когда-то зимой, и подхватил её, и посадил на тот плащ. Только сейчас оба они были живы-здоровы, и сильны, и радостны – не только радостью праздника, но ещё и оттого, что встретили сегодня друг друга.
И были их руки горячи, а уста – сладки, касания – ласковы, а слова – полны того, что и не выскажешь-то просто так, а только если вдруг сошлись звёзды и притянули друг к другу.
И ещё они сегодня никуда не торопились.
Не нужно было успевать до заката, не звал осаждённый замок. Можно было оставаться в плену рук, нежных и сильных разом, и звать, и отзываться самому, и радоваться, и наслаждаться.
– Мэгвин, ты выйдешь за меня замуж? – спросил Уилл на рассвете.
Синие глаза удивлённо распахнулись.
– Замуж? Ты готов взять замуж такую, как я?
– Я готов взять замуж именно тебя и никого другого. Назвать своей супругой и госпожой, любить и уважать.
– Но… я не смогу пойти с тобой в церковь. Наверное. То, во что веришь ты, не может быть рядом с такой, как я.
– Но ведь ты существуешь, – покачал он головой. – Ты тоже сотворена, как и все мы. И ты тоже достойна любви и уважения.
– Сотворена, да не тем, – горько усмехнулась она. – Не будет тебе покоя, если ты решишься на такой шаг.
– Так разве я ищу покоя? Нет, госпожа моя Мэгвин, только счастья. И если ты дашь мне немного этого счастья, то жизнь моя будет радостна. В свою очередь, я готов любить тебя и заботиться о тебе – если ты дозволишь мне это.
– Не пожалеешь ли ты о своих словах спустя время?
– Нет, Мэгвин, не пожалею. Я видел от тебя столько добра, что просто не смогу забыть его – никогда. И я буду счастливейшим из смертных, если ты подаришь мне частичку своей жизни.
– Будь по-твоему, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла. Я согласна.
* * *
Мэгвин не ожидала, что он предложит ей не расставаться. Думала – не решится, всё ж таки союз с нелюдью не шутка. Конечно, за те годы, что они не виделись, он стал могущественным и властным, такому не возразишь – наверное. Но… стать хозяйкой замка, даже невенчанной, – как это вообще? Сможет ли она? Она привыкла быть хозяйкой лишь самой себе, и никак иначе, и даже те звери, за которыми она приглядывала в лесу, – это были не её звери, а свои собственные.
Она боялась, и оттого придумывала разные условия. Отпускать её в лес по первому слову. Не заставлять идти в церковь – войти-то она войдёт, но ей будет больно и страшно, потому что его бог не любит таких, как она. Что, её боги? Что подумают? Да ничего, им нет дела до того, как живёт каждое творение. Непоправимого не совершает, и этого достаточно.
А дети? Вдруг дети? Судьба полукровок всегда непроста, нужно ли испытывать кого-то такой судьбой? Ладно девочки, а вдруг мальчик? Как переживут те сыновья, которые уже есть?
Но он стоял на своём нерушимой возвышающейся над морем скалой. Решим. Придумаем. Да если кто-нибудь осмелится бросить на тебя косой взгляд, уж не говоря о недобром слове, – тотчас пожалеет.
И она согласилась. Она пообещала быть с ним, пока смерть не разлучит их, – и оба отчётливо понимали, что это будет его смерть. Разве что она сделает всё возможное, чтобы та смерть наступила как можно позже. Как? Есть способы. И просто любовники таких, как она, живут дольше и болеют меньше. И лечить она умеет – кому знать, как не ему. Поэтому…
Мэгвин слышала о таких союзах. Её соплеменники, бывало, сходились с людьми, и даже дети рождались в таких союзах, но – кому-то везло, кому-то нет. Кто-то жил в любви и согласии долгие годы, а кого-то гнали из людских поселений с проклятьями. Человеческое проклятье не имеет силы над такими, как она, но это всегда неприятно. И ладно она сама, но – вдруг и вправду дети?