Жизнь с родичами она ещё может попробовать – если захочет. А такой вот жизни уже больше не будет.
Уилл угасал. Она знала о том лучше, чем кто-либо, потому что именно её стараниями в последние месяцы и поддерживалась его жизнь. Её целительскими силами, её кровью, её волшебным камнем, что переливался в кольце, надетом сейчас на палец Уилла.
В этом кольце сохранялась частичка её самой. У всех, в ком течёт кровь Старшего Народа, есть что-то подобное – у кого-то это шкура, у кого-то волосы, у кого-то цепочка, у кого-то пояс, у кого-то ещё какая часть тела ли, снаряжения или ещё чего. Так было заведено от века – ты уязвим, и ты сам выбираешь, в чём будет эта твоя уязвимость. Легенды, правда, гласили, что против судьбы не пойдёшь, и шкуру могут спрятать, и волосы отрезать, и даже если ты спрячешь ключи к себе далеко-далеко не рядом с тобой, то непременно сыщется безумный герой, который найдёт и воспользуется.
Поэтому Мэгвин без страха сама надевала кольцо – Уиллу или детям, когда те болели или были ранены. Лучше так, чем чтоб кто-то ещё, или вовсе не пользоваться силой, если можешь помочь. Они смертны, им нужно не так много, как ей подобным, но ей и навредить сложнее.
Но сейчас она отчётливо видела – кольцо уже не помогало Уиллу. Значит, конец близок, что ни делай. Можно только больше быть с ним, сидеть, разговаривать, вспоминать. Вспоминать молодых себя, детей, внуков, встречи, разлуки, праздники. Всё то, из чего складывалась жизнь.
Заглядывали правнуки, налетали, обнимали и убегали обратно. Внуки стучались – советовались. Соседи приезжали, заходили степенно, беседовали о делах. Дворня шепталась – надо же, наш лорд-то, глядите-ка, и до весны дотянет, и ещё майское дерево нам благословит, и костры летние зажжёт.
Правда, Мэгвин видела, что не будет у них ни ещё одной весны, ни лета. Что ж, спасибо за то, что было. А что там будет – да кто ж знает-то все замыслы высших сил? Уж точно не она.
Она знала – о любви. Знала что-то такое, что не могла выразить словами, но в чём была уверена. И эта уверенность давала ей силы пойти дальше, и за неё она была Уиллу невыразимо благодарна.
…Капкан на заснеженной поляне.
…Болото, где властвовала смерть.
…Костры Вершины лета.
…Яблочный дух Телфорд-Касла.
…Метель в самую длинную ночь.
Глаза Мэгвин закрылись, и пришёл сон. А во сне они вновь были вместе, и кто знает, может быть, есть такое место во множестве миров, где они когда-нибудь встретятся?
Она поищет. И непременно постарается найти – и побывать там. Когда-нибудь.
Часть первая. Училка против лорда
1. Уговор
– Кэт! Да Кэт же! Очнись! Пожалуйста, очнись! Господи, верни её мне, пожалуйста, я обещаю, что буду защищать её и оберегать, как положено!
Высокий тощий парень в чёрном шерстяном дублете и штанах, высоких сапогах, с кинжалом на поясе и светлыми всклокоченными волосами тряс лежащую возле кромки моря девушку. Тонкая сорочка облепила худенькое тело, длинные рыжие волосы девушки слиплись – она была совершенно мокрая. Глаза её не открывались, и она не дышала. Совсем не дышала.
– Робби, перестань. Она мертва, тут ничего не поделаешь. Надо звать священника.
Второй молодой человек был сыт и ухожен, его одежда украшена вышивкой, сапоги – тиснёным узором. Тёмные волосы подхвачены надо лбом в небольшой хвост, тёмная же борода – аккуратно подстрижена. Голубые глаза смотрели на происходящее скорее с любопытством, чем с сочувствием.
– Рон, ты не понимаешь. Мне не сносить головы, отец убьёт меня, если и эта моя жена не выживет.
– Подумаешь, с кем не бывает, – голубоглазый Рон не выказывал ни капли сочувствия к утопшей. – У кого-то в родах, у кого-то от потницы, а у тебя – вот так. Плохо, конечно, что утонула, узнать бы, как это случилось. Но мы всегда можем сказать, что оступилась.
– Куда там оступилась, из окна замка, что ли? Или с моста? Или вовсе со здешней скалы? Откуда нам знать, как её сюда принесло? Её с утра никто не видел!
– Да неважно. Ты её нашёл, тебе и поверят. Ты ж сможешь убедить вашего святого отца, что тебе нужно верить! Ну, или пусть твой отец это сделает.
– Моему отцу проще убить, чем убедить, будто не знаешь, – проворчал Робби.
– Знаю, – усмехнулся Рон. – Зато у вас нет врагов, и не будет, пока он жив. Так что – долгих лет лорду Телфорду!
Робби только вздохнул.
– Знаешь, я придумал, что мы сделаем. Давай отнесём её к старухе Мэг.
– Рехнулся? – расхохотался Рон. – Только ещё не хватало! Чем она тебе поможет?
– Она маг, она может всё!
– Эта твоя вроде тоже была маг, – Рон кивнул на утопленницу. – И толку с неё было?
– Она молоденькая, и маг слабенький. А Мэг старая, и уже сколько лет маг! Ясное дело, она больше знает и умеет! Она что-нибудь подскажет. Пошли!
– А ты подумал, что ты дашь Мэг за услугу? – сощурился Рон.
– Чёрт! Ты прав, просто так она и пальцем не пошевелит, особенно для кого-то из нашей семьи. Но я знаю, что ей дать. Давай так: тащи Кэт в сторону хижины Мэг, а я вас догоню.
– Какую глупость ты ещё намерен совершить? – нахмурился Рон.
– Отстань, сам знаю, что делаю, – отмахнулся долговязый Робби и бросился бежать к замку, стоявшему неподалёку на холме.
Рон похмыкал, но решил досмотреть спектакль до конца.
Он подхватил на руки лёгкое тело – как и не человеческая плоть, право слово, может быть, слухи верны, и покойная баронесса Прайорсли впрямь родила дочь от кого-то из Старшего Народа? И магия у неё была оттуда? Впрочем, сейчас уже это совершенно неважно.
Робби догнал Рона уже в лесу – колдунья Мэг, как то колдунье от веку и положено, жила в чаще. Впрочем, тропа к её дому была хорошая, нахоженная – по всему видно, обращались к ней нередко.
Робби заколотил в дверь небольшой каменной хижины. Рон подумал, что не прочь перекреститься – уж насколько ему довелось побывать в разных переделках, а в дом колдуньи он ломился впервые. Да ещё и с бездыханным телом на руках.
– Кого бог принёс? – услышали они из-за двери, и дверь распахнулась, и колдунья Мэг предстала перед ними.
Седая, морщинистая, сухая, как то старухе и положено.
– Ох ты, вот к чему вороньё-то снилось, сам сынок Телфорда пожаловал, надо же, – сощурилась вредная бабка. – Чего надо? Опять жену уморил?
– Это не я, госпожа Мэг, она сама. Сорвалась. Определённо сорвалась. Со скалы. Пошла на море посмотреть, да она каждый божий день так делала, – зачастил Робби.
– Мне-то не ври, – всё ещё щурилась колдунья. – Чего надо?
– Помоги. Ты можешь, я знаю. Говорят, ты умеешь вдохнуть жизнь и вернуть отлетевшую душу. Может, она, душа то есть, ещё того, недалеко отлетела? Может, её можно как-то обратно приманить? – и в глазах, и в голосе Робби была такая мольба, какой Рон у него отродясь не слышал.
– Надо же, о чём заговорил! А раньше подумать?
– Да не думал я, что она сегодня на обрыв потащится и свалится!
Старуха помолчала, посмотрела на Робби, на Рона, на тело.
– Что дашь за работу?
– Вот что, – Робби разжал ладонь, на ней лежало кольцо.
С виду – просто серебряное кольцо с серым камнем, а вокруг камня – пять зубцов короной, Рон попытался приглядеться, что там, на тех зубцах, но ничего не смог понять.
А старуха как увидела то кольцо, так в глазах у неё что-то прямо вспыхнуло.
– Отдашь, значит. А сам-то выживешь потом? Твой отец хватится – никому мало не покажется.
– А кто меня видел-то? Отец с утра дальние поля объезжает, матушка приболела и не выходит из комнат, братья с отцом, Летти в гостях.
– А кузен твой? – кивнула старуха на Рона.
– А он никому ничего не скажет. Правда, Рон? Его ж самого по головке не погладят, если что, – усмехнулся Робби. – Потому что был со мной и во всём участвовал.
Довольно мерзко усмехнулся, правду сказать.
– Давай сюда, – старуха протянула руку.
– Сначала – работа, – отрезал Робби.
– Ну и проваливайте тогда. Тебе нужнее. Мне всё равно, где дальше небо коптить, это тебе потом с родителем объясняться.
Старуха повернулась и уже хотела захлопнуть дверь прямо перед их носами, но Робби опомнился.
– Госпожа Мэг!
– Что ещё?
– Забирайте.
Он вложил кольцо ей в ладонь и смиренно склонил голову.
– Заносите, – колдунья широко распахнула дверь своей хижины.
2. Катерина Петровна и её дети
Катерина Петровна умерла в своей квартире. Головная боль беспокоила её уже три дня, обычные лекарства не помогали, и даже укол, который поставил врач со «скорой», не возымел никакого действия. Голова болела всё сильнее, а потом всё равно что разбилась в осколки.