Конечно, я допускала, что будут отличия, они и были. Например, в баньке не было полок и парились стоя. Не было и веников — зато имелись огромные травяные мочалки, и ими меня баба, звали ее Анна, терла и слегка лупила. Пар клубился под потолком, и топилась банька не совсем привычным образом: в двух котлах кипела вода, а волосы мои Анна промывала чем-то похожим на мыльный корень, а не золой, как я ожидала. Меня мучили загадки и тайны, которые ни для кого загадками не были, и спросить у Анны я ничего не могла: что-то мне в ней не нравилось. И только когда она, не выдержав, сняла платок и я в пару разглядела черты ее лица, я догадалась, что она очень похожа на ненавидящую меня Татьяну — возможно, сестра или иная родственница.
Неизвестно, что обо мне подумали люди… слуги… крепостные. Эта мысль вообще не укладывалась у меня в голове. Вот барышня откуда-то вернулась, перезаложила дом или не перезаложила дом, чуть не погибла и в бане парится, и делами занялась. Может, прежняя я и была такой деятельной?
Я даже не знаю, как меня зовут!
Я вернулась в дом, позвала Авдотью, но никто не откликнулся. Я пожала плечами — это нормально, возможно? Имение немаленькое, людей практически нет… Разошлись по делам? Но у меня не было никаких возражений против того, чтобы одеться самостоятельно и заплести волосы в косу. Сложностей не возникнет, одежда простая.
Я и в самом деле быстро управилась, выбрав светлое скромное платье с крупными деревянными пуговицами спереди. Посмотрелась в зеркало — да, я теперь молодая. Совсем девчонка с высоты уже прожитых мной лет, взгляд ясный, а опыт… опыт мой. Мечта вот так переродиться в юном теле, имея огромный багаж знаний и навыков за плечами, только чем он поможет мне здесь, мой багаж предпринимателя, антрепренера, продюсера, музыканта? Я даже не знаю, какой стороной корова ест…
Потом в окно я увидела Луку — он быстро шел к дому, помахивая какой-то запиской, вид у него был озабоченный. Я хотела сперва быстро просмотреть, что есть у меня в комнате из документов, но выражение лица Луки меня насторожило, как будто он не нес мне никаких хороших новостей, поэтому, открыв ящик письменного стола — бюро — и увидев там какие-то бумаги и письма, я схватила их в охапку и выбежала из комнаты.
— Ой, беда-то какая! — услышала я далекий женский вскрик и обреченно закрыла лицо рукой.
Глава четвертая
При виде меня склонились в неглубоком поклоне все трое — Лука, Авдотья и незнакомая мне женщина, чью красоту не портили даже отвратительный синяк на скуле и не заживший до конца шрам над бровью. Степанида, поняла я и жестом указала ей сесть.
— Не смею, барышня, — прошептала Степанида и низко опустила голову.
— Сядь, я сказала! — повысила голос я. — Что случилось, Лука?
Я полагала, что все дело в записке или, может быть, в Степаниде и ее неуправляемом муже, но я ошиблась.
— Федота нашли, барышня, — торопливо отчитался староста, — воды нахлебался, но свезло, бабы графские подобрали и к графу в усадьбу и отвезли. Так и выловили, едва его течением унесло. В рубашке родился, как раз белье графский приказчик забирать приехал…
— Дело говори, — прервала я словоохотливого старосту. Я все еще связывала охи-ахи с запиской, но сейчас заблаговременно добавила и проблемы с графом, возможно, соседом. — Что кошель, что лошадь?
— Ох, лошадь, барышня, тоже нашли, мы теперь за нее его сиятельству денег должны.
Я еле заметно покачала головой. Ничего, справимся.
— Там… ведьмина метка, барышня. Не к добру Татьяна проклятую-то помянула. Ох, не к добру. Я уже и Кузьме велел найти ее, черную, но, видать, сбежала, знать бы куда.
Кто сбежал? Наверное, я должна бы понять, о чем твердит Лука, но складывалось с трудом. «Да ты черная!» — крикнул он тогда Татьяне, стало быть, сбежала она? Моя крепостная? Однако. По истории нашего мира я представляла, на какие казни в случае поимки подписывалась беглянка, но здесь, возможно, многое было не так. И про кошель староста молчит, значит…
Я хотела было сесть сперва рядом со Степанидой, но вспомнив, как крестьяне реагировали на близкий со мной физический контакт, передумала и села в приличное с виду кресло, положив бумаги на стол. Глаза Авдотьи расширились, а я обнаружила, что мне прямо в бедро впилась пружина, но я стерпела.
— Что за метка? — спросила я.
— Дурная, барышня, — тихо откликнулся Лука. — Неспроста вы с моста-то упали. Ведьма то крутит, ведьма. Ох, помилуй нас Преблагой и дай сил.
В своей жизни я встречала немало страхов. Людей, боящихся высоты, людей, дрожащих на трапе самолета, людей, сворачивающих с дороги при виде безобидного черного кота. И эти страхи преодолевались. Кто покупал квартиру на шестнадцатом этаже, кто летал каждый месяц, кто полагал, что кот, перебежавший дорогу машине, несчастья не принесет. Но сейчас в глазах Луки я видела такой неподдельный ужас, что мне стало ясно: это не байка, не примета, не предрассудок. Реальность, с которой им — и мне теперь — приходится существовать.
— Разве ее не убили? — выдавила я. — А золотая вода?..
— Кто же барского-то человека убьет, барышня? — рассудительно удивился Лука. Да, я сморозила глупость, мне стоит быть осмотрительней и осторожней. — А золотую воду отец-наместник на месте дома разлил, так ведьмина сила ушла, как Премудрейшим заповедано, да, видно, не до конца. Вы же знаете, корни ведьмины в доме пущены…
— Или где ее мать родила нам на погибель, — перебила его Авдотья, и Лука кивнул. — Кабы знать, барышня, где ведьма первый крик издала, да полить то место золотой водой, так и силы проклятой больше не будет. Так они, окаянные, и уходят в леса от бремени разрешаться. Отец мой ведал, как места те искать…
— Жаль Ивана, — добавил Лука, — вот кто знахарь был, вот кто силу имел от Преблагого. Так что же, ни батюшку-барина от хвори не спас, да и сам сгорел аки свечка.
Я задумалась. Крестьяне, излив мне свои опасения, замолчали, только Степанида вздыхала так тяжело, что у меня сердце екало. Авдотья подошла к ней, опустилась на колени, и Степанида погладила ее по голове.
— Не тужи, сестра, — проговорила Авдотья, — матушка-барышня тебя в обиду не даст.
Степанида подняла голову, и мне показалось, что не слишком она довольна моим решением.
— Кошель? — напомнила я.
— Как в воду канул, барышня, а может, и впрямь канул, — покачал головой Лука. — Ведьму искать надо, бродит она в лесу, и Татьяну черную искать. Их это рук дело, и чует сердце, на этом они не остановятся. Мужики-то графские все речку баламутят, найдут если кошель, хоть надежды на то и мало, так принесут, а нет — так… Иван бы нашел.
— Батюшка научил меня, — сказала вдруг Степанида. — Только надо луны дождаться.
Авдотья испуганно вскрикнула и прикрыла рот рукой, я же вопросительно взглянула на Луку.
— То, баба дурная, — буркнул он, отстранившись от обнявшихся сестер. — Кто ночью на реку ходит, да еще под луну? Самое клятое время.
— Я не боюсь, — Степанида смотрела теперь на меня. Глаза у нее были огромные, темные, я бы сказала — ведьминские. Существует разница между ведьмой и знахаркой? Наверное, да, раз Лука назвал дар Ивана сродни божественному. — Только, барышня, не велите мне вам прислуживать, — попросила Степанида. — Не держите меня в доме, пустите. Я жена мужняя, а так-то как солдатка буду…
— То, баба дурная! — повторил Лука громче и намного сердитее. — Что думаешь, барышня тебе зла желает? Тебе работать надо, а ты ходишь еле! А ну Егор тебя до смерти прибьет?
У Луки были свои понятия о благе для крепостного крестьянина. Авдотья поднялась, но от сестры не отошла, и когда я поймала ее взгляд, она едва заметно помотала головой: нет, барышня, не слушайте ее. Я и не собиралась.
— Что за записка у тебя в руке, Лука?
— Так то от графа, — вспомнил он и передал мне записку. — Сорок грошей за пахоту.
— Я должна ему сорок грошей? — не поняла я, но ровные, словно каллиграфией выписанные три строчки, прочитала. Все так, как сказал Лука. И что меня не то чтобы удивило, больше позабавило: не похожие ни на кириллицу, ни на латиницу, да и вообще ни на один виденный мной алфавит буквы я влегкую разобрала, словно с детства свободно на этом языке читала.
— Он должен, барышня. Его люди поле-то наше боронят, — терпеливо пояснил Лука, — а вон еще полосу взяли. А что делать? Отдали, сами как-нибудь с нашими-то двумя полосами проживем. Нам много не надо… У графа люди-то все пришлые, своих-то у него один Епифан, а денег много… Только, барышня, еще за лошадь расчет нужен. Лошадь-то наш Федот загубил.