— Здесь! Настя, здесь! — закричал радостно мальчик, споткнувшись о снятый сапог.
От этого крика Захаров проснулся. Долго не мог сообразить: что с ним, где он.
15. Хутор
Старики возвращались обратно на другой день. За спиной набитый патронами, дисками немецкий рюкзак. За поясом несколько гранат. У Лукича вместо берданки автомат, с которым он теперь обращался не хуже любого немецкого автоматчика. Кроме того, Ипат тащил в охапке несколько мин. Вихарев долго уговаривал стариков остаться в отряде. Ипат наотрез отказался.
— Нам тут тесно будет, — сказал он в конце беседы. — У вас одни планы, у меня другие. К тому же и старость. За вами не угнаться. Уж мы с Лукичом потихоньку-полегоньку станем германцу вредить. По-стариковски, как сумеем. Если что занадобится — скажем.
Видя, что уговаривать бесполезно, Вихарев махнул рукой на упрямого единоличника, как он его прозвал. Командир рассказал о общей ситуации, дал несколько советов, инструкций. Снабдили стариков оружием и распрощались.
— Вот у меня какая просьба к тебе, Вихарев, — обратился Ипат перед уходом. — Ежели меня убьют, не оставь невестку с внуком. Сделай милость. Он парень шустрый, пригодится. Она тоже в тягость не будет. А после войны, если сыны не вернутся, определи его в ученье.
— Будет все сделано, дед. Не сомневайся. Советская власть позаботится. А лучше бы ты перебирался к нам. Вернее дело-то…
— Опять разговор сначала, — рассердился дед. — Говорили раз, хватит.
— Ну ладно, действуй в одиночку. Тебя не переломишь. Связь держи. Поближе к зиме дел будет больше. Если что заметишь и не под силу справиться — сообщи. Связь. Главное связь.
Сейчас, шагая по лесу напрямик к оврагу, дед раздумывал над последними словами Вихарева. «Неужели до зимы война затянется. Неужели такая сила у германца?»
Вверху загудел самолет. Старики остановились. Самолет низко пролетел над ними. Большой, тихоходный. Улетел в сторону, потом вернулся. Сделал круг. Еще один круг и стих.
— Никак сел? — удивился Лукич, прислушиваясь.
— Сел.
— Где же это он такое место нашел?
— Пойдем в ту сторону, — решил Ипат.
Партизаны направились в сторону улетевшего самолета. Погода стояла превосходная. На небе ни одного облачка.
— Знаешь, куда он сел? — сказал Лукич.
— Знаю. Где-то у Пономаревского хутора.
— Вот, вот. Посевы у Пономаревых были большие. Земли много, в аккурат хватит места.
Семья Пономаревых, жившая на самом дальнем хуторе, переехала в этом году в деревню. Дом не успели перевезти. Помешал посев. Любопытство стариков возрастало по мере приближения к хутору. Послышались голоса. Вскоре можно было разобрать отдельные слова. Говорили по-немецки. Опасно было попасться немцам с таким грузом, но Ипат, не задумываясь, смело приближался к опушке. Пономаревские поля нетронуты. Озимая рожь уже пожелтела. На средине поля стоял громадный самолет. Много людей суетилось вокруг, вытаскивая какие-то металлические бочки.
— Выгружают! — шепнул Ипат подкравшемуся к нему другу.
Бочки катили к противоположной опушке, где работали немцы. Около хутора стояли какие-то машины, а около них возились люди.
— Наших не видать! Все германцы, — прошептал Ипат.
— Давай-ка обойдем, посмотрим.
Обойдя поле, вышли на средину. Теперь все стало понятно. Здесь строился аэродром. Часть земли уже выровнена, утрамбована. Громадные круглые железные цистерны закапывались в землю. В лесу между деревьев собирались легкие, как дачи, домики. Один из трех был почти готов и уютно поблескивал стеклами рам. Немец, вставлявший стекла, был без рубахи, голый по пояс.
— Заголился, — усмехнулся Лукич.
— А там — смотри. Это они на солнце обгорают, чтоб кожа крепче была, — пояснил Ипат.
Старики долго сидели в малиннике, наблюдая за работой. Самолет затрещал. Два человека, держась за крылья, помогали ему развернуться. Покатился по полю к хутору. Там он снова развернулся и затих. Некоторое время стоял без движения, но вот пропеллеры опять затрещали, треск превратился в рев. Самолет покатился прямо на спрятавшихся стариков. Он бежал на деревья все скорей и скорей. Увеличивался… Казалось, что ему не остановиться, не свернуть, сейчас он врежется в лес. Пока старики сообразили, что их раздавит эта громадина, она плавно отделилась от земли, с оглушительным ревом скользнула по ним тенью и быстро стихла. Вихрь ветра от пропеллера сорвал с Лукича шляпу, бросив ее далеко в рожь. Лукич растерянно смотрел на улыбавшегося Ипата, приглаживая растрепанные волосы.
— Во, какая машина! — с восхищением сказал дед.
Самолет сделал круг над хутором, набрал высоту и скрылся вдали. За шляпой не пошли. Посидели еще немного. Запомнили места, где зарывались цистерны, где стояли часовые, где строились домики.
— Пойдем. Завтра вернемся, — сказал Ипат.
Сильно пригибаясь, вышли из малинника, углубились в чащу. Когда были в безопасности, Лукич остановил приятеля.
— Погоди-ка, Ипат. Что-то у меня в кармане неладное.
Он сунул руку в карман.
— Что за притча. Погляди, — сказал он, вытаскивая руку.
Пальцы были вымазаны чем-то темным, жирным. Поднес к носу, понюхал. Ипат приблизился к стоявшему в недоумении старику.
— Что же это ты? Со страху, что ли? — усмехнулся он, разглядывая густую жидкость на пальцах Лукича, совсем смутившегося.
— Убей, не пойму, — сказал он, поворачивая руку.
— Надо карман вывернуть, — предложил Ипат.
— Да у меня там столько всего напихано… И все слиплось.
Ипат, наконец, разгадал. Весело засмеялся.
— Да ведь это гостинец, шоколадка, — объяснил он. — Пока на солнышке-то сидели, она растаяла. Эх ты, разиня.
Сложив мины и оружие на землю, Лукич осторожно начал вынимать из кармана слипшиеся мягкие плитки трофейного шоколада. Они получили его от партизан для Васьки и Насти. Одна из оберток лопнула, растаявший шоколад вылез наружу и перемазал все, что было в кармане. Лукич долго возился, приводя в порядок карман, с удовольствием облизывая все, что было перемазано. Остальным плиткам придал прежнюю форму. Хотелось принести подарок в целости. Вытер карман. Сложил наконец пачкой, завернул в одну из газет, полученных для прочтения.
— Испортил, мать честная, гостинец. Не донес, — сокрушался он. — Такая вкусная вещь.
— Беда не велика. Застынет. Чуть похолоднее будет — и застынет, — утешал друга Ипат.
— Сказывала же Александра, что этот шоколад заместо хлеба, даже лучше. Силу он дает, если его есть.
— Все может быть. Только сытым от него не будешь.
Наконец все было в порядке. Друзья тронулись дальше. Солнце опускалось вниз. К сумеркам рассчитывали быть и овраге.
— Вихарев говорил, что те бумаги большую ценность имеют, — сказал Ипат.
— Это что от мотоциклиста отобрали? — еле выговорил трудное слово Лукич.
— Да. Будто бы там карта была, на которой германские планы написаны. Они ее, не откладывая, сейчас же в армию отослали. И говорит: вам орден буду хлопотать.
— Это Вихарев-то?
— Да. А я ему: не за орден, говорю, бьемся. За свою землю.
— Оно конечно так, а все-таки и орден не помешает.
Споткнувшись, Ипат выронил мины. На секунду друзья замерли. Побледневший Лукич отбежал в сторону.
— Пронесло! — с облегчением выдохнул Ипат.
— Ну и напугал ты меня. Выкрути ты эти гайки, ради Христа, — показав на взрыватели, сказал Лукич. — Мыслимо ли дело. Упади они сейчас ничком, костей бы не собрали.
— На них надо крепко нажать, чтоб в действие привести. А выкрутим, так обратно и не поставить. Хитрая штука, — упрямо сказал дед.
Когда старикам дали мины и объяснили правила обращения с ними, Ипат попросил ввернуть взрыватели, чтоб мины были в готовом виде. Так, заряженные, он и решил нести. Как ни уговаривал Лукич разрядить мины, Ипат отказался.
— Могут в любую минуту понадобиться. Следует держать наготове, — твердо сказал Ипат.
Лукичу пришлось смириться, но держался он в отдалении от Ипата. Потом привык и забыл, что мины заряжены. Сейчас, когда они упали и покатились по земле, у старика волосы на голове зашевелились.
— Вот, старый черт. Трудно тебе их обезвредить. Выкрути, говорю, взорвутся ведь, — рассердился Лукич.
— Не взорвутся. Идем, — спокойно сказал дед.