Откуда-то появились еще три топора. Удары посыпались один за другим. Трудно представить, что делалось внутри. Стенки дрожали, твердая сталь звенела, оглушала даже стоявших кругом.
Немец крепился недолго. Люк открылся, показалась рука, за ней другая. Лицо в крови, глаза полные ужаса, губы что-то шептали. Ему помогли вылезти наружу. Определив по нашивкам, что это простой солдат, партизаны добродушно заулыбались.
— Отвоевал, Ганс. Конец! Войне конец. Теперь плен, — объяснял ему маленький мужичок в высоких сапогах, усиленно жестикулируя.
Кто-то протянул чистый платок. Кто-то отвинтил пробку от фляги. Появился бинт. Немец стоял с поднятыми руками.
— Моя вина нет… я не хотель война. Гитлер! — бормотал он, пугливо вращая белками.
Вихарев одним движением ощупал карманы, отстегнул полевую сумку.
— Товарищ Благонравов, отведите его в штаб.
— Есть, отвести в штаб, товарищ командир, — ответил высокий парень. Взял винтовку под локоть и показал рукой немцу направление. — Пошли.
Пленный не понимал.
— Иди, Ганс, домой… спать иди, — объяснил маленький мужичок. — Не бойся. Гут… гут. Иди туда. Как, ребята, по-немецки иди-то…
Конвоир не стал ждать. Опустил немцу руки вниз, слегка толкнул в плечо и опять показал пальцем на ельник. Пленный понял. Понурив голову, зашагал впереди конвоира.
Между тем молодой партизан, исполняющий обязанности сапера, заложил под броневик мину. Из броневика достали все, что можно было унести. Когда собрали оружие, обыскали убитых, оттащили их в сторону от дороги, тогда партизаны скрылись в кустарнике и сапер поджег фитиль.
14. Летчик
— Дяденька, вы летчик? — спросил Васька опиравшегося на него политрука.
— Точно. А ты откуда узнал?
— Я не знал. Так спросил.
К оврагу подвигались медленно. Часто отдыхали. Раненый шагал, с трудом передвигая ноги. Когда он переставлял правую ногу, всей своей тяжестью нажимая на шею мальчика, у того подгибались колени, но он крепился. Настя тоже не жаловалась, хотя мешок был тяжелый.
— Трудно вам, товарищ. Сделаем так. Я тут полежу, вы отнесите вещи, а потом за мной вернетесь, — предложил политрук, видя, что освободители его изнемогают.
— Нет, — возразила Настя. — Спрячем барахло, вас отведем…
— Давайте не будем возражать. Мне надо отдохнуть немного. Собраться с силами, — мягко, но решительно сказал раненый, опускаясь на землю. — Далеко вам до места?
— Не очень далеко. Если по лесу идти, так за два часа можно обернуться, — сказал Васька, обрадованный решительным тоном командира.
— Тем лучше. Днем выспимся. Идите, друзья.
Он перебрался на сухой мох, перевернулся на спину, с видимым удовольствием вытянулся.
Настя стояла, не снимая мешка.
— Тогда мы пойдем. Вы никуда не уходите, дяденька.
— Точно! Так и буду лежать.
— Вы не застудитесь на земле-то? — заботливо спросил Васька.
— Что ты… земля такая теплая, ночь светлая. Такие же ночи сейчас у меня на родине.
— А вы откуда родом? — спросила Настя.
— С Волги.
— У-у… далеко. Хотя не очень далеко. По железной дороге можно за три дня доехать. У нас в колхозе один ездил на Волгу. Так он за три дня доехал…
— Да, да. На самолете четыре часа, — перебил политрук мальчика. — Идите, друзья. Не будем терять времени. Поговорить успеем.
Настя перекинула мешок на другое плечо и неохотно пошла. Васька потоптался на месте. Ему хотелось всучить чемодан тетке, остаться с летчиком, расспросить его о многом.
— Догоняй ее… заблудишься один-то.
— Нет. Я дорогу лучше, чем она знаю, — похвастался Васька и быстро зашагал в темноту.
Шорох шагов стих. Летчик лежал не шевелясь, раздумывая над случившимся. Смерть три раза смотрела сегодня в глаза. Такие случайности могут быть только на войне. Нога ныла. Ему было ясно, что это растяжение связок при приземлении. При малейшем движении внутри острая боль. «Какие-то печенки-селезенки отбили?» — подумал Захаров, вспоминая схватку. Звено их истребителей сопровождало тяжелые бомбардировщики к месту бомбежки немецкой колонны. Появление над целью было настолько неожиданным для врага, что сопротивления почти не было. Слабый огонь зениток не помешал выполнить задание. «Мессершмитты», или, как их называли между собой летчики — «Мусершмитты», или «Мистершмитты», не успели подняться. Где-то в стороне, по сведениям от партизан, немцы устроили аэродром. Захарову было приказано на обратном пути «окинуть взглядом местность». Сделав большой крюк, летчик нашел посадочную площадку противника. На ней стояло несколько фальшивых самолетов. Нанес на карту точку, газанул, чтобы догнать и вернуться со всеми. Неожиданно наперерез из-за облаков выскочили «Мистершмитты». Было их штук пять, если не больше. Захаров решил не рисковать ценными сведениями и уклониться от боя. Численное превосходство и преимущество в скоростях были на стороне врага. Немцы стали преследовать. Скользнув на крыле, он ушел, но через минуту увидел сбоку «Мусершмитт». Пришлось драться. Фигурные хитрости не помогали. Немец оказался опытным, хорошим пилотом. Сквозь вой моторов услышал щелчки пуль. Кто-то из подоспевших зашел в хвост. Круто повел машину вверх… и вдруг мотор заглох. Сбоку вырвалось пламя. Перебили бензопровод. Сейчас загорится весь самолет. Положение безвыходное, надо прыгать. Широкая полоса дыма бороздила небо. Черная точка отделилась от пылающей машины, полетела вниз. Вот над ней хлопнул белый купол парашюта. Несколько немцев бежали к месту приземления. Захаров заметил врагов, когда уже было не выше ста метров от земли. Под ногами большое поле засеяно клевером. Выхватил пистолет. «Последняя пуля для себя, живым не сдаваться», — мысленно решил он. Замешкавшись с пистолетом, прозевал момент приземления. Подвернулась нога. Ветром тащило парашют. Упираясь левой ногой, отстегнул крючок. Парашют послушно лег. Бежавшие махали руками. Оглянулся. Лес далеко. Лег в душистую траву, прицелился, выстрелил несколько раз, считая про себя: раз, два, три… один из бежавших упал. Крайние, не останавливаясь, свернули в разные стороны. Окружают. «Сволочи, на дуло лезут. Четыре, пять, шесть… Надо перезарядить». Нащупал запасную обойму в кобуре. Быстро переменил.
— Сдавайся, русс! Бросай оружие! — кричал кто-то высоким тенором.
Вместо ответа летчик выстрелил. Запыхавшиеся от бега, не обращая внимания на стрельбу, немцы приближались со всех сторон. «Конец. Но это не поражение. За мной вся страна. Жаль, что не уцелел до победы». Сунул холодное дуло в рот. Щелчок. Что это значит? Патроны кончились. Расстрелял всю обойму. Что делать? Как можно быстро покончить с собой? Утонуть, повеситься, отравиться… Нет, нельзя. Жизнь цепко держит его в своих руках. Сильно хромая, побежал к темневшему вдали лесу. От страшной боли в ноге почти потерял сознание. Очнулся на земле. Посторонние руки уцепились за гимнастерку. Рванулся. Немец отлетел в сторону, но подбежали другие. Клубок борющихся тел покатился по земле. Захаров сильный человек, но немцев много. Связали руки. Тяжело дыша от бега, от борьбы, обступили кругом. Улыбались, платками вытирая пот со лба.
— Живой! Русс живой.
Затем допрос. Захаров решил не произносить ни одного слова. Онеметь. Долго с ним возился офицер. Сначала ласково угощал папиросами, шоколадом. Завел разговор о семье. Потом угрозы, битье. Политрук упорно молчал. Немцы так и не услышали его голоса. Взбешенные враги решили прикончить политрука каким-то страшным образом. Смерть снова глянула в лицо и снова жизнь послала спасение…
Полная луна пряталась в верхушках деревьев. Ветер стих, от земли поднимались вкусные запахи. Хотелось спать, но боль в ноге не успокаивалась. Поднялся на локтях, перевернулся на бок. Боль усилилась. Необходимо снять сапог. Нога распухла, сапог не подавался. Пошарил в карманах. Нож отобрали во время обыска. Карманы пусты. Сапог надо снять во что бы то ни стало. Нашел корень, в котором зацепил каблук. Превозмогая мучительную боль, напрягая все силы, потянул, упираясь руками в землю, распухшую ногу. Нет. Сапог словно прирос. Слезы отчаяния навернулись на глазах. Не догадался раньше. У партизан, вероятно, есть нож. Придется ждать. Подбирая удобное положение, начал осторожно поворачиваться на бок, потом на живот, на другой бок. Лучше всего на спине. Переворачиваясь, рукой задел за маленький карман, где раньше лежали часы. А еще там хранилось лезвие для безопасной бритвы. И — удача — лезвие было на месте. Вытащив наркомовский подарок — золотые часы, немцы не догадались, что в кармане может быть еще что-нибудь. Нужно было только один раз провести по хрому, от носка до верха, и сапог разошелся. Отбросил испорченный сапог. Боль в ноге вспыхнула с новой силой, но сразу же стала стихать. Теперь казалось, что внутри болело меньше. Закурить бы. Летчик не заметил, как уснул. Спал крепко. Не слышал, как ходили вокруг Настя с Васькой, разыскивая его. Несколько раз окликнули. Настя уже решила, что он ушел с кем-нибудь другим. Хотела вернуться в овраг. Случайно Васька наткнулся на спящего.