Фрол отломил ломоть мяса, понюхал, улыбнулся:
Верно, рябина, попробовал, добавил, Хороша!
Взял себе сразу половину утки, уселся напротив, ожидая рассказа. Игнат, не трогая еды отвечал скупо:
В лесу паленый фитиль от пищали нашел, следы сапог. Засадой там сели. Остальные с реки подошли. Человек с десяток, сколько есть у Зоба. С реки налетели, погнали. Потом из леса ударили, никто не ушел.
Фрол ел птицу, жевал лепешку, запивал квасом, но смотрел внимательно, не перебивал.
Мужчин, стариков и мою Марусю с детьми на стойбище побили. Женок и других детей в лесу нашел. Там их посекли и ветками закидалиспрятали, закончил Игнат.
Ежели бы ты их не нашел, похоже стало бы, что татары их ясырями взяли и с собой увели, покивал Фрол, подумал и добавил, Как ты своих признал, если их пожгли?
Одежа. Маруся им шила на русский обычай.
Стало, твоих Зоб в стойбище оставил, для тебя знаком. Дескать, полезешь к нему, и тебя такая же судьба ждет, заключил Фрол, рассудительный какой!
До того, недели три как, он со своими приходил, мы только на котцы спустились, добавил Игнат, предлагал тестю, князцу, к Зобу в слободу при Маковском перебираться. А угодья отдать. Тесть отказалродовые земли все-таки. Зоб осерчал, грозился вернуться.
Фрол снова покивал:
Вернулся, подлец.
Кабы знать, дал бы господь! Не ходил бы на озера за дичью! Игнат схватил себя за вихор, потом за бороду, дернул.
И сейчас сам бы там лежал, договорил Фрол. Григорий Зоб в большой силе сейчас.
Игнат молчал, пусто глядя перед собой.
При Болкошине он уже вольно себя вел, как тот помер, и Маковский без приказчика остался, вовсе над собой власти не видел, рассуждал Фрол, ты в лесу может не слышал, кроме ватаги промышленников, все плотницкое дело на волоке под ним, и лодейное, и санное. Да амбары перекладные держит и вино тайком курит. Похабова встретил, говорят, хлебом-солью три дня угощал. Теперь, видишь, Похабов в его дела почти не мешается, только здесь мзду принимает. Должно быть, и долю имеет с зобовских затей?
К воеводе пойти? с надеждой спросил Игнат.
Не зная погоды, не ходи к воеводе, горько усмехнулся Фрол.
А закон? Что за закон новый теперь? не сдавался Игнат.
Воевода Пашков с собой привез. В съезжей избе у меня видел большую книгу в тяжелом окладе? Закон.
Фрол остановился, считая, что все сказал, но Игнат продолжал твердо и требовательно смотреть на него.
По нашему краю все то же. Инородцев щадить, беречь, ясачной убыли не допускать. Тут Зоб нарушил, конечно судебные поединки отменили. Теперь присяга и показания послухов, Фрол, задумался, и вдруг воскликнул, А ежели послухов приведешь, приказчику некуда деться будет! Извернется, тут уж к воеводе можно, а то и челобитную в Тобольск написать. Вот взгоним толстобрюхих! Мала букашка, а засвербит под рубашкой!
Нет послухов. Никого не уцелело, хрипло ответил Игнат.
А послухи могли сами и не видеть. Лишь бы показали! разохотился подьячий. Найми! Есть у тебя соболя с зимы?
Игнат помотал головой:
Все роду жены отдавал. Хоть как, а уменьшить остякам ясачную долю. Откупом за прежние мои грехи.
Значит, Зоб все забрал, раздосадовался Фрол. Стало, не выйдет нанять
Игнат снова опустил голову:
Помолюсь. Не оставит господь, поможет Богородица.
Фрол положил Игната в избе, на лавке, но тот не спал почти вовсе. Бился в горестной дреме. Едва дождавшись утренних сумерек, собрался и ушел.
Утром, отпирая церковь, пономарь обнаружил его на паперти. Тот стоял на коленях перед дверью, уткнувшись лбом в пол и частил молитвы. Пономарь сразу сходил за священником, но тот пришел еще не скоро, а Игнат лишь перебрался в церковь, встал на колени под образами и так и провел все это время.
Великие злодейства ты творил, Игнатий, подытожил пожилой священник, приняв исповедь.
Отец Кирилл больше двадцати лет уже служил в острожной церкви Енисейска и за это время насмотрелся всяких нравов, диких для Руси, но для Сибири ставших обыкновением. Посты почти не соблюдались, крестов многие не носили, иные насильничали своих сестер и дочерей. Сам он хоть и не поддавался соблазну жестокостями и воровством добывать себе богатства, но и не имел сил бороться с чужими грехами. Брал, когда давали, отвечал, когда спрашивали, делал, когда просили. Жесткости, совершаемые Игнатом в прошлом, произвели на него впечатление, но не более. По большому счету ни исповедь, ни рассказ о гибели жены и детей его не удивили.
Что же это, расплата за грехи мои? Скажи, батюшка! требовательно спросил Игнат.
Господь не мстит. Но испытание нам посылает, мягко ответил священник, Для чего испытываеттолько ему ведомо.
Покаялсязнал, как жить. В молитве и трудах. А теперь как? горевал Игнат.
А как жили те люди, кого ты сиротил, у кого ты жен побивал, детей в ясыри брал? без укоризны спросил отец Кирилл, он уже давно привык не осуждать тех грехов и преступлений, с которыми сталкивался.
Никого не осталось, батюшка, понимаешь ли? От злодейств отрекся, грехи перед людьми искупать взялся, слова лились из Игната, долгими горестными вздохами, Дети росли малые. Их за что?
Что же ты думаешь, господь купчина в лавке? спокойно ответил священник. Ты ему покаяние и молитвы с постами, а он тебе все грехи забудет? Без истиной любви к богу, без обретения благодати, царствия небесного не обрести
Давно ли ты сам, отец Кирилл, обвенчал Перфильева с вдовой Фирсовой при живой-то жене? проронил Игнат и тут же пожалел о сказанном. Прости, батюшка, прости! Бес попутал!
Бог простит. Тебе о своей душе думать надобно, отец Кирилл протянул руку в кольцах для поцелуя, Смирись, то единственный путь. То еще можешь заповедать святой церкви, что у тебя из мягкой рухляди осталось, на благое дело, на вспомоществование. А сам можешь постриг принять, в скит податься. Чрез то обретешь спокойствие.
Ничего не осталось, все забралинапомнил Игнат.
Может это и знак тебе от господа, от всего мирского отречься вовсе, жить одним словом божьим, кротко проговорил священник.
В твоих устах слово божье! Игнат посмотрел на него с надеждой, Идем к Маковскому, скажи людям, тебе перечить не станут, так послухов найдем, с ними и Зоба привести на суд можно!
У Зоба много людей в покручениках да в холопах. Их долг велит его оборонить. Крови я допустить не могу, ответил отец Кирилл без раздумий.
Похабову скажи, воеводе! просил Игнат.
Они законом связаны, увещевал священник, поелику велено законом к ним послухов и самого виновника вести. Что уж поделать?
Не закон курок взводит. Рука! ответил Олонец.
Он посмотрел в глаза отца Кирилла прямо и твердо:
С божьей помощью сам справлюсь. Благослови, батюшка.
Священник отдернул руку:
Своеволие задумал? До крови довести? На такое нет благословения!
Олонец кивнул, тяжело встал. Повернулся к иконостасу:
Прости, господи!
Перекрестился и вышел.
Вечером следующего дня он был у Маковского. Шел не останавливаясь. Лишь ночь переждал бессонно, без охоты пожевав оставшуюся утку. Не оставляли его не только горестные видения Марьи и сыновей, но и мысли. Вспоминалась церковь и увещевания батюшки. К концу перехода он решил не своевольничать, а положиться на божий промысел и идти к самому Зобу. Если Зоб согласится явиться к приказчику, то и послухи найдутся.
Найти Зоба в слободе у острожка не составило никакого труда. Он ставил новый лабаз для сдачи внаем. Чуть ли не все плотники слободы трудились на его затею. Кто из обязанности, кто не смог отказать первому человеку Маковского. Стояли летние долгие дни, и Григорий требовал не останавливать работы, пока был свет. Вот и сейчас спустился на берег Кети, присмотреть за делом.
На лугу у воды полно было дощаников, карбасов и каюков разбитых или наоборот, целых, оставленных здесь хозяевами, до той поры, пока они не вернутся из-за волока с Енисея, Байкала или Лены и не отправятся обратно на запад. На склоне виднелись вытащенные на берег челноки-ветки инородцев, живущих при слободе или самих слободских, промышляющих рыбной ловлей. В излучине реки на высоком яру стоял острожеквысокий тын и проезжая башня, за которой виден был крест церкви. От острожка по увалистому долгому берегу вдоль всей слободы, повыше, где весной не доставала полая вода, тянулась череда амбаров и лабазов. Ближе к острожку государевы для хлеба и соли, а при слободе разных торговых и промышленных людей. Многие из них слободские держали для своей надобности, а иные для сдачи под товары проезжающих.