Встретился здесь и еще один человеклама Сорджи, посильно помогавший гостям и советом и делом. Для Пржевальского он оказался чрезвычайно полезен, поскольку был доверенным князя и, судя по всему, оказывал на него влияние. Еще неизвестно, как бы их принял амбань, не будь в городе Сорджи.
По поручению своего владыки он часто ездил в Пекин за покупками, бывал даже и в Кяхте, и ему приходилось и прежде встречаться с русскими. Именно он и объяснил амбаню, что у него в гостях действительно русские, а не какие-нибудь другие европейцы. Для монголов тогда всякий европеец был русским. Они так и говорили: русский-англичанин, русский-француз, полагая, что и те и другие являются вассалами цаган-ханабелого русского царя.
Амбань и его сыновья с возрастающим интересом слушали рассказы Пржевальского и Пыльцова о России, о ее городах, железных дорогах, о морях, по которым ходят большие пароходы, о телеграфной связи. То, что они слышали, казалось им сказкой, им не терпелось увидеть все это своими глазами. А молодые люди всерьез просили взять их с собой в Россиюв эту удивительную страну, где столько всего чудесного!
Никогда прежде не бывали здесь русские, и князь с радостью их теперь принимал. Он простер свою щедрость и дальше, разрешив гостям поохотиться в соседних горах.
Совсем другая жизнь пошла теперь! С утра до вечера пропадали Пржевальский с Пыльцевым в лесистых горах, выслеживая барановкуку-яманов. Прекрасна была охота в этих местах
А время меж тем не стояло. Две недели охоты в Алашаньских горах пролетели будто во сне. Так трудно уходить от такой жизни и погружаться в палящие жаром пески пустыни Однако надо и дальше идти: цельКукуноруж близка. Шестьсот верст путимесяц в дороге, не более. Но, подсчитав оставшиеся деньги, Пржевальский видит: их едва хватит, чтобы дойти до Пекина. Хоть и на всем экономили, во многом себе отказывали, а меньше сотни рублей осталось С самого начала ему было ясномало денег, слишком уж мало, да все на что-то надеялся
Пришлось продать пару ружей, еще кое-что, лишь бы наскрести на обратный путь. Подумав, Пржевальский решил: может, все это и к лучшему. Все равно надо казаков сменитьленивы довольно, да и не слишком надежны. С такими людьми пускаться в новый путь, гораздо более опасный и трудный, было бы и вовсе рискованно. К тому же и действие паспорта уже истекало. Да, хочешь не хочешь, а пора возвращаться.
С печалью на сердце пишет он строчку за строчкой в путевом дневнике: «С тяжкой грустью, понятной лишь для человека, достигшего порога своих стремлений и не имеющего возможности переступить через этот порог, я должен был покориться необходимостии повернул в обратный путь».
Теперь он спешил. Нужно было успеть переправиться через Хуанхэ, пока она скована льдом, нужно преодолеть быстрее пустыню, которую уже овеяли холодные ветры.
Не везло им на обратном пути. Сначала вскоре после выхода из Дунюаньина заболел Пыльцов. Скрывал нездоровье, крепился и вдруг так расхворался, что не мог и подняться. Девять дней пришлось простоять в ожидании, пока он поправится. Николай Михайлович, сидя подле него, думал с тревогой о том, что не дай бог товарищу станет и вовсе плохо, а помочь будет нечем. Врача негде взять, да и тем скудным запасом лекарств, который у них имелся с собой, умело распорядиться некому было.
Дождавшись, когда Пыльцов смог держаться на лошади, двинулись дальше. Он был совсем слабый еще, иногда случались с ним обмороки, но выхода иного не оставалось, кроме как идти. От восхода солнца и до заката идти.
Кончались продукты, исчезли птицы, попряталось все живое, охотиться было не на кого. Случалось, после перехода верст в сорок ужином им служил только чай. И то не всегда было на чем его вскипятить. Тогда Пржевальский, махнув рукой, говорил: «А, ладно, бог с ним, рубите в костер седло» Засыпали голодные, улегшись в холодной палатке, поставленной на мерзлой земле, кое-как очищенной от снега. Пыльцов, чтобы как-то пригреться, зазывал себе под бок Фауста, и тот, благодарно лизнув ему руку, затихал, тесно прижавшись.
На этой дороге несчастья следовали одно за другим. Однажды морозным утром исчезли семь верблюдов, отпущенные попастить возле палатки. Поиски ни к чему не привелитак и остались с одним больным верблюдом. В довершение всего замерзла ночью одна из двух лошадей. Да и другую удалось спасти от голодной смерти сеном, которое выменяли у проходивших той же дорогой китайцев на издохшего таки от болезни верблюда. Отдав все последние деньги, с огромным трудом купили тощих верблюдов и смогли продолжить свой путь.
В это время Николай Михайлович почти ничего не писал: чернила замерзали, и их приходилось отогревать на костре. Обмакнутое в чернила перо тоже застывало немедленно, и, прежде чем записать хотя бы слово, перо тоже надо было подержать возле огня. К тому же во время работы с буссолью Пржевальский отморозил пальцы обеих рук, и они теперь болели на холоде, становились негнущимися, словно чужими.
Дрожа от пронизывающего насквозь ветра при тридцатиградусном морозе и с тоской оглядывая пустынное, покрытое снегом пространство, Пржевальский думал: неужели как раз в этих самых местах, на этой дороге их изнурял сорокаградусный зной
И вот наконец показался Калган. С великим нетерпением ожидая встречи с соотечественниками, поздно вечером, как раз в канун нового, 1872 года, ступили они за городскую черту.
Как же отрадно видеть знакомые лица, слышать из уст их родную речь Право же, все эти люди, заброшенные судьбой куда как дальше от родины, кажутся близкими
Здесь Пржевальский оставляет все снаряжение и имущество экспедиции, а коллекцию, собранную за десять месяцев путешествияоколо двадцати шкур крупных животныхантилоп, диких быков, аргали, косули, горного оленя и горных баранов, степного волка, кроме того, около двухсот экземпляров всевозможных грызунов и около тысячи чучел птиц, все это забирает с собой и один поспешает в Пекин.
А деньги, которых он так ждал, и без которых чувствовал себя связанным по рукам и ногам, еще не пришли. Пржевальский изнервничался, не зная, что предпринять и отчетливо представляя бессмысленность длительного ожидания и сидения без дела на месте. С горечью пишет в Россию М. П. Тихменеву: «Вы не можете себе представить, сколько хлопот требует снаряжение при нищенских средствах моей экспедиции. Да и этих-то денег не высылают в срок. Так, например, на нынешний год не выслали ни копейки».
Понимал, конечно: сидит себе какой-то чиновник в тепле, а нужная, необходимая как воздух бумага затерялась среди прочих в его столе. Ему и невдомек, как ждет ее намучившийся Пржевальский за тридевять земель от России
Будь другой человек русским посланником в столице Небесной империи, а не Влангали, совсем бы плохо пришлось Пржевальскому.
Александр Егорович Влангали, в то время генерал-майор, был по образованию горным инженером, во время Крымской войны руководил в Севастополе оборонительными работами. Будучи геологом, он и сам многократно бывал в экспедициях и потому хорошо представлял, каково это в России ее снарядить, и лучше многих понимал заботы Пржевальского. Из средств русской миссии он вторично ссудил Николаю Михайловичу необходимую сумму и, кроме того, выхлопотал паспорт на путешествие к озеру Кукунор и в Тибет.
Правительственные чиновники, выдавая паспорт, заявили, однако, что в связи с дунганским мятежом гарантировать безопасность путешественникам не могут.
Ну что ж, такое ему тоже приходилось выслушивать. Знал превосходно: рассчитывать следует лишь на себя самого.
Вооружается он на этот раз еще более основательно: куплено пятнадцать револьверов и пистолетов, несколько скорострельных штуцеров и охотничьих ружей. В прошлом году, слава богу, обошлось без стычек, а как будет теперь, еще неизвестно. Говорят, дунгане нападают на все караваны, которые им попадаются, и грабят до нитки И оружие пускают в ход не задумавшись
Обоих казаков, прежних своих спутников, Николай Михайлович отправляет на родину, И в деле не очень се бя показали: пока чаю не попьют, ни за что с места не сдвинешь, и без дома истосковались так, что более терпеть, кажется, не в состоянии.
Из Урги по его просьбе выслали двух новых казаков. Одному было всего девятнадцать и звали его Панфил Чебаев, а другого, из бурятов, звали Дондок Иринчинов. Сколько раз Пржевальский будет потом благодарить свою судьбу за то, что послала ему этих двоих Редкое получилось везение: ведь он не выбирал их, не приглядывалсяпросто возможности такой не имел, а люди оказались надежные, верные. Таких он видел с собой рядом лишь в самых смелых надеждах. Это о них, об Иринчинове и Чебаеве, Пржевальский позже напишет: «В страшной дали от родины, среди людей, чуждых нам во всем, мы жили родными братьями, вместе делили труды и опасности, горе и радости. И до гроба сохраню я благодарное воспоминание о своих спутниках, которые безграничной отвагой и преданностью делу обусловили как нельзя более весь успех экспедиции».
Был вместе с ними и еще один новый участник: в товарищи своей легавой, верному Фаусту, Николай Михайлович купил огромного злющего монгольского пса Карзу. Думал, собаки вскоре подружатся, а получилось наоборот: с первого дня и до самого конца экспедиции они были врагами. Что ж, собаки тоже бывают ревнивы
В конце мая они снова у порога Дунюаньин. Узнав о приближении хорошо знакомого русского гостя, амбань поспешно высылает навстречу ему чиновников, чтобы поскорее получить долгожданные подарки. Щедро одарив и самого князя, и его сыновей, а также и ламу Сорджи, оказавшего в прошлом году много услуг, Пржевальский появляется на улицах города. Снова такой же переполох, снова толпы любопытных глаз, сопровождающих каждый шаг. Все-таки трудно привыкнуть к этому
На этот раз он предстает перед княжескими сыновьями во всем великолепии офицера Генерального штаба. Хорошо сидящий мундир с золотыми погонами производит неизгладимое впечатление. Теперь ни у кого из хозяев уже не остается сомнения, что их гость очень важный чиновник.
А князь в своем отношении к русским гостям неожиданно переменился. И в худшую сторону. Николай Михайлович строил всякие предположения, пытаясь найти подходящее тому объяснение, и остановился на том, что князь получил тайные инструкции из Пекина, а может, и выговор за самовольный радушный прием. Как бы то ни было, но именно теперь, когда все складывалось как нельзя лучше, князь стал прибегать к различным уловкам, отговаривая русских идти вместе с тангутами.
В конце концов, князь уверил вынужденно, что тангутский караван, направляющийся в сторону Кукунора, без русских не выйдет из города. Пржевальский посомневался, но все же поверил. А утром он обнаружил: тангуты ушли.
Как же негодовал он тогда! На двуличность князя и его приближенных, на неблагодарных его сыновей, наконец, на святого отца, совсем уже завравшегося. А Си Я? Ведь честное слово давал, что тангутский караван по отправится в дорогу один И, самое обидное, ничего уже не поправить, не изменить Только и осталось спешно догонять караван
Но тут появляется Си Я и сообщает: начальник каравана на свой страх и риск остановился и ждет русских неподалеку от города. Не сразу поверил Пржевальский юноше
Но лишь в дороге он понял, сколь трудно пришлось бы им, если бы шли они в одиночестве. Только тангуты, превосходно знавшие путь, по неуловимым, им одним знакомым признакам могли отыскать среди бескрайних песков воду. Иногда после перехода в несколько десятков верст они находили колодец, мимо которого можно было пройти совсем рядом и не заметить. Часто они останавливались в местах, ничем не отличавшихся от других, и, начав копать, на глубине приблизительно в метр встречали мутную соленую воду.
Однажды, кое-как утолив жажду и вычерпав всю воду для верблюдов, они увидели на дне колодца разложившийся человеческий труп. И спустя много лет Пржевальский, когда вспоминал этот случай, чувствовал подступающую, как в тот день, дурноту
Терпеть жуткий пустынный зной, терпеть жаждук этому можно еще приспособиться, но он никак не мог привыкнуть к постоянному, временами просто обезоруживающему, а чаще связывающему по рукам и ногам любопытству попутчиков.
Их привлекало решительно все в снаряжении русскихоружие, одежда, обувь, посуда, в которой они готовят пищу, наконец, сами продукты. Наибольший же их интерес вызвало то, что делали Пржевальский с Пыльцовым, астрономические и метеорологические наблюдения и даже записи в дневнике. То, что путешественники набивают чучела птиц и животных, собирают и сушат растения, еще можно понять: все это они хотят показать у себя дома. Кроме того, из растений можно приготовить лекарства, но зачем эти странные, непонятные приборы, к которым русский начальник то и дело прикладывается
Пустынна дорога в пустыне. Не видно юрт, навстречу идущих караванов. Зато часто встречаются следы нашествия дунган: нет-нет попадется скелет человека, а то и целые груды их
И вдруг все вокруг резко меняется. Впереди выросла величественная цепь гор Ганьсу, вставшая естественной преградой на границе песчаных равнин Алашаня. А дальше в смутных, неясных контурах прорисовались снеговые вершины. Еще день пути, и снежная гряда отвесной стеной закрыла им путь.
Пустыня отступила внезапно, и перед путниками пролегли возделанные поля, цветущие луга, среди которых уютно расположились китайские фанзы. Глаза, в течение долгого времени привыкшие видеть унылое однообразие желтых песков, с трудом верили в реальность зеленых, усыпанных цветами долин.
И вот, перевалив через хребет, путешественники спустились в долину реки Тэтунг-Голбыстрой и шумной, сжатой по берегам обрывистыми скалами. Здесь караван расстался с тангутами: совсем разболелся юный Чебаев, и Пржевальский решил выждать, когда он поправится.
Оставив верблюдов на пастбищепо словам местных людей, они не смогли бы преодолеть стоящие впереди горные кручии наняв мулов и ослов, путешественники продвигаются все дальше и дальше к северной окраине равнины, лежащей по ту сторону гор, где на высоте почти в три тысячи метров расположилась кумирня Чейбсен. От нее всего несколько дней пути до берегов загадочного Кукунора. И снова нетерпение охватывает Пржевальскоготак хочется ему скорее оказаться у этого озера
Между тем известие о приближении чужеземцев намного опережало их появление. Весть о всесилии начальника русских мгновенно распространилась в тангутском краю, на ходу обрастая легендами. Уже все, кажется, знали о необыкновенном искусстве русских метко стрелять, об их бесстрашии, а о голубоглазом начальнике их говорили, что он либо колдун, либо, что всего вероятнее, святой, ибо его не берет даже пуля. И кроме того, разве может обыкновенный человек знать все наперед?
Дунгане тоже проведали о могуществе чужеземцев и незадолго до их появления в кумирне Чейбсен не раз появлялись у самых степ, зная, что они в безопасности под обстрелом слабеньких фитильных ружей ее защитников. Дунганам было известно, что русские в кумирню еще не пришли, и они воинственно размахивали копьями, ружьями и кричали: «Где же ваши защитники русские со своими необыкновенными ружьями? Мы пришли драться с ними!»