Сэр Эверард, однако, очень скоро убедился в том, что слухи о смерти мадемуазель Антуанетты де Малиньи оказались ложными и были распущены из страха перед ее неистовым двоюродным братом, столь опрометчиво взявшем на себя роль мстителя. После четырех месяцев неустанных поисков сэру Эверарду удалось обнаружить ее в Париже, умирающую от голода и лишений в убогой мансарде одного из притонов Двора чудес; за два дня до этого она произвела на свет сына, и оба они, мать и дитя, не протянули бы и недели, если бы не своевременная помощь сэра Эверарда.
Использовав часть средств, которые ему удалось спасти после изгнания короля Якова и которые теперь были вложены в надежное дело во Франции, Голландии и других странах, он выкупил имение Малиньи, отошедшее к кредиторам после смерти отца Антуанетты, и подарил его ребенку в день крестин.
Увы холодная зима, проведенная Антуанеттой в каморке во Дворе чудес, посеяла свои семена, и смерть уже точила косу в ожидании жатвы.
Всего два года ее истерзанная душа наслаждалась в Малиньи покоем и уединением, которое не решался нарушить даже сэр Эверард, опасавшийся, что его присутствие лишь заставит сильнее страдать ее, когда-то причинившую ему самому столько страданий.
Имя Ротерби ни разу не упоминалось даже в письмах, которые они время от времени писали друг другу, и она никогда не просила Эверарда приехать к ней, догадываясь о том, что творится у него на сердце. Но однажды, предчувствуя близкую кончину, она, отбросив былую щепетильность, спешно послала за ним. Он прибыл слишком поздно она умерла в самую ночь перед его приездом, но зная, что он может не застать ее в живых, она оставила ему письмо, написанное несколькими днями раньше.
«Я не стану пытаться благодарить вас, мой дорогой друг, прочитал он. Мне трудно выразить словами чувства, которые я испытываю к вам за все то, что вы сделали. О, Эверард! Как я хотела бы, чтобы Господь подсказал мне тогда верный выбор!» И сэру Эверарду показалось, что в его измученной душе сверкнул тонкий лучик радости: ради одного этого стоило стойко переносить выпавшие на его долю разочарования и лишения.
«Но на все воля Божья. Его глаза жадно побежали дальше по строчкам. Только Он знает, почему для нас лучше так, а не иначе. Мой путь в этой жизни подходит к концу, но остается еще мой сын, мой Жюстен. Я оставляю его вам, столько сделавшему для него. Любите его, заботьтесь о нем, как о своем собственном сыне, и вырастите из него джентльмена такого же благородного, как вы сами. Его отцу ничего не известно о его рождении, и я рада этому, поскольку мне было бы тяжело умереть с мыслью, что однажды он сможет предъявить на него свои права. Пусть же он и дальше пребывает в неведении, хотя бы до тех пор, пока не будет наказан за проявленную ко мне жестокость».
И в тот же час, задыхаясь от волнения и заливаясь слезами, которых он совершенно не стеснялся, сэр Эверард поклялся усыновить Жюстена и в точности исполнить волю его матери особенно последний пункт ее завещания.
Клятвы у сэра Эверарда не расходились с делом. Жюстен впервые узнал правду о своих родителях в очень нежном возрасте; с тех пор эта история регулярно повторялась мальчику, и сэр Эверард мог с удовлетворением наблюдать, как в нем неуклонно возрастало отвращение к негодяю, оказавшемуся его родителем по плоти, и благоговение перед памятью прекрасной достойной женщины, его матери.
Что касается всего остального, то Жюстен рос, не ведая ни в чем отказа. Выкупленное имение приносило неплохой доход, значительно выросший за то время, пока им управлял сэр Ричард. По достижении совершеннолетия юношу послали учиться в Оксфорд, а затем, для завершения образования, отправили в двухлетнюю поездку по Европе, вернувшись из которой он был представлен ко двору короля Якова Старого Претендента в Риме, чьим доверенным лицом в Париже являлся сам сэр Эверард.
Исполняя свой долг так, как он понимал его, сэр Эверард постоянно сверял общее направление воспитания юноши с мрачной целью, маячившей на далеком горизонте, и достигнутые им результаты превзошли, как ему самому казалось, все ожидания. Жюстен унаследовал немало черт характера своей матери и почти ничего от своего отца, так что он мог вырасти человеком веселым и жизнерадостным, но влияние сэра Эверарда возобладало, и врожденная живость, подавленная британской флегматичностью, выродилась в сардонический юмор, в ироничное отношение ко всему на свете, как к высокому, так и к низменному. Мистер Кэрилл распрощался с иллюзиями задолго до того, как у него прорезались зубы мудрости; полученное им превосходное образование в изрядной степени способствовало такой метаморфозе, равно как и преподанные сэром Ричардом уроки мизантропии, из которых он вынес твердую убежденность, что все мужчины подлецы и обманщики, а женщины безмозглые простушки.
Своим девизом он выбрал слова vos non vobis намереваясь, по всей видимости, оставаться зрителем в театре, под названием «жизнь», но вместо этого превратившись, как и следовало ожидать, в одно из главных действующих в нем лиц.
Старый баронет увидел сейчас эти события тридцатилетней давности, как если бы они только что свершились; из его горла вырвался странный звук, напоминающий и рычание и всхлипывание одновременно, и он в изнеможении откинулся на спинку кресла. Помрачневший Жюстен сел на стул возле стола.
Расскажите мне о своих намерениях, прошу вас, обратился он к сэру Ричарду.
С удовольствием, согласился тот. Итак, милорд Остермор, в погоне за выгодой однажды уже поменявший цвет своего мундира, готов сделать это еще раз и по той же самой причине. Я получил из Англии сведения, что его светлость, увлекшись биржевыми спекуляциями, охватившими весь Лондон, понес большие убытки. Насколько они велики, я не могу с уверенностью сказать, но, видимо, достаточно серьезны, чтобы он решился предложить свои услуги королю, которому когда-то служил, за приличное вознаграждение, разумеется. Неделю назад один джентльмен, курсирующий между двором Его Величества в Риме и Парижем, сообщил мне, что Остермор в письменной форме уведомил его Величество о своей готовности вновь встать под знамена борцов за трон Стюартов. Он также доставил мне письма от Его Величества все, разумеется, незапечатанные к нашим друзьям в Англии, и поручил мне переправить их туда при первой же благоприятной возможности. Так вот среди этих посланий оказалось одно, адресованное милорду Остермору, причем с весьма заманчивыми предложениями. Прочитав его, я сделал неожиданный для себя вывод, что епископу Эттербери уже удалось изрядно поколебать преданность его светлости королю Георгу I и это письмо, тут он хлопнул рукой по лежавшей перед ним на столе бумаге, должно завершить начатое им дело. Однако тут появляешься ты с новыми инструкциями от Его Величества, предписывающими мне придержать эти письма и немедленно отправляться в Англию, чтобы уговорить Эттербери и его сторонников отказаться от намеченных ими планов.
Мистер Кэрилл согласно кивнул.
В этом нет ничего удивительного, сказал он. Король Яков в Риме располагает достоверной информацией, что в Лондоне заподозрили о существовании заговора, и Эттербери необходимо предупредить об этом. Но я не понимаю, при чем здесь милорд Остермор?
Неужели? медленно проговорил сэр Эверард и, подавшись вперед, положил руку на локоть Жюстена. Если я должен дать совет епископу воздержаться от решительных действий, то почему бы тебе не подтолкнуть к ним милорда Остермора?
Мистер Кэрилл нахмурился и пристально посмотрел на своего собеседника, но ничего не сказал.
Вряд ли нам когда-либо еще представится возможность одним мановением руки отправить Остермора на виселицу, закончил сэр Эверард, произнеся последнее слово своей тирады с упоением, которое без большой натяжки можно было назвать демоническим.
Как же мы сможем уничтожить его? продолжал допытываться Жюстен, не решаясь поверить охватившим его душу недобрым предчувствиям.
И ты еще спрашиваешь? отрезал сэр Ричард, и его взгляд красноречивее всяких слов сообщил мистеру Кэриллу о намерениях его приемного отца.
Мистер Кэрилл резко встал, стряхнув руку сэра Эверарда, и на его щеках появился слабый румянец.