Острова Блаженных - Лучезар Ратибора

Лучезар РатибораОстрова Блаженных

Старушка медленно брела по узкой тропинке, пролегавшей в ущелье между гор. Вроде бы оставалось идти пару часов пешком до края ущелья, а там должна быть обещанная деревня. Она увидит деревню, если повезёт, если соблаговолят боги помочь ей. Хотя они направили её сюда, уже им благодарность за это.

Старушка переложила не тяжелую, в общем-то, котомку в другую руку, для неё она стала очень тяжелой за целый день пути. Она остановилась, поставила древнюю подругуклюкуперед собой и оперлась об неё, чтобы перевести дух. Дышала она тяжело, надсадно. И не лёгкие болели, а сердце подводило свою хозяйку, грозясь вот-вот остановиться и совсем некстати прервать жизненный путь женщины.

Да, и старушка, и женщина. По годам женщина, ей не стукнуло ещё и пятидесяти, с виду почти старушка. Из-под поношенного платка на голове выбивались растрепанные волосы с щедрой проседью. Сдала она сильно, сдала. Постарела почти в миг после смерти мужа и старшего сына. Задрал их медведь на охоте. Не слишком большая редкость при жизни в горном селении. Жизнь здесь суровая. Выживают только те, кто сам подобен скалам,  жесткий и непоколебимый. Ушли кормильцы. Остался младшенький сынок, ему и семи вёсен не миновало.

Кое-как старушка справлялась по хозяйству. Оставила куриц. А коз она обменяла соседям на продукты, пасти их не было сил совсем. Сердце слушаться перестало от горя, от пролитых слёз. Поначалу женщина просто ревела белугой, потом три дня где-то сидела, где-то бродила в беспамятстве, не воспринимая света белого. Нет страшнее горя, чем хоронить собственное дитя. Погрузились во тьму сердце, душа и, самое страшное, разум матери. Потерялся рассудок в защитных лабиринтах подсознания. Сынок только и привёл в чувство. Есть просил. Тряс мамку за плечи. Материнский инстинкт приказал разуму вернуться из забытья. А так было там хорошо: никого и ничего, ни боли, ни страданий, ни памяти

Потом вроде бы женщина отошла, засунула своё горе поглубже, надо было жить дальше, поднимать младшего, пропадёт без неё. Только вот превратилась красивая женщина в старушку с предательской ненадежной искрой в груди. И даже спустя время чувства, бывало, наплывали с прежней силой, и уже израненное сердце рвало свой бег, то ухая, то заходясь, то пропадая вовсе, отнимая возможность вздохнуть. Было страшно. Не за себясвоя смерть принесёт лишь освобождение от ежедневных страданий и мук памяти. Ответственность, обязанность и долг двигали матерью. Она должна выжить, она обязана вырастить сына до возраста, когда тот уже сможет сам себя прокормить.

В горном селении редко бывают гости или прохожие. Так просто не захаживают. Старушка сколько прожила, всего два раза видела чужаков издалека: в её детстве солдат возвращался с долгой службы домой, и дорога его пролегла через эту деревушку. А второй раз она подростком увидала мужчину. Тот крался и перебегал от укрытия к укрытию по самому отшибу деревни. Может быть, это был беглый каторжник. Сейчас сложно сказать, много воды утекло Но вот встретился старушке и третий захожий чужак.

Дом старушки с начавшимся коситься без мужской хозяйственной руки крыльцом находился не на самом краю села. Но прохожий постучал именно к ней в калитку. Женщина разволновалась от неожиданности, снова тяжело задышала, сердце застучало быстрее птичьего. С трудом она вышла к калитке, задыхаясь, отворила. Перед ней стоял крепкий высокий мужик с густой короткой бородой. Плотный, сбитый. Видно, что сильный, только вот одна штанина шаровар висела так, будто и нет там ноги вовсе, хотя заправлена была в голенище сапога.

 Здравия тебе и благоденствия, мать!  приветствовал мужик старушку.  Извини, что побеспокоил. Не пожалеешь воды дальнему путнику? Долго иду, своя вода закончилась, а родников тут и не знаю в местах незнакомых.

 И тебе Здравствовать Путник,  держась за грудь, ответила старушка. Вроде огонь в груди начал затихать, а сердце замедляться.  Не обращай внимания, это сердце шалит. А попитьзаходи, во дворе колодец. Только уж, будь мил, сам ведро подними. У меня силы уже не те, сама не всегда справляюсь.

 Благодарствую премного, мать!  бодро сказал мужик и прошёл к колодцу. Одну ногу он ставил нормально, а вторую тащил, оставляя неглубокую колею в земляной пыли.

Путник бодро поскрипел воротком и достал полное ведро колодезной воды, хлебнул щедро, остальное вылил в стоящую рядом специально для этих целей неполную бочку. Воду из бочки старушка расходовала для хозяйственных нужд: овощи полить, посуду помыть или пол.

 Извини, что спрашиваю, но гости у нас редки. Можно сказать, что не бывает. Что с ногой приключилось? Цела ль, иль костыль заместо неё таскаешь?

 Дом строили, балка сорвалась, прямо на бедро. Не сломалась нога. Но сохнуть начала. Скоро совсем высохнет, вот тогда и придется костыль вставлять,  невесело ответил мужик.  Но есть надежда излечить пропащую ногу, потому и иду туда,  мужик махнул в сторону дальних вершин,  к рахманам. Слухи дошли, что это древнее племя, умеющее исцелять смертельные и непроходящие болезни.

Сильно удивилась услышанному старушка. И сердце ретивое вновь взметнулось вверх и упало камнем вниз, заставив хозяйку побледнеть и схватиться за грудь.

 Опять сердце, мать?  встревожился путник.

 Сейчас Сейчас пройдётшёпотом ответила женщина.

Мужик поднял голову и загадочно, с благоговением взглянул в небесную синь.

 Мать, добрая ты душа. Может быть, не просто так мир привёл меня к тебе за водицей? Я покалечен, да и ты, смотрю, совсем не здорова. А давай и ты к рахманам попробуй пробиться?

 Сколько здесь живу, ни разу не слышала о народе рахманов. Далеко до них?

 Таакприщурил один глаз странник.  По моим подсчётам, полтора дня пути неторопливым шагом. А что не слышала про них, то немудрено. Они племя древнее, могущественное в своей магии, не всех привечают, не всем помогают. Более того: человек рядом пройдёт, а их не заметит, если они того не дозволят. Они, как бы, не совсем в нашем мире, а в соседнем, на Островах Блаженных. Так что, и я иду наудачу. Незнамо, пустят ли, полечат ли. Но мне, кроме ноги, и терять нечего. Потому и пустился в дальнюю дорогу.

 Мил человек А мне ведь и вправду крепкое сердце ой как нужно! Надо подумать, собраться и идти. Младшенького у соседки, что ли, оставитьзасуетилась старушка. Потом остановила взгляд на мужике.  Куда идти, покажи?

Странник показал на чёрную вершину, высившуюся над снежными товарками.

 Вот до неё. Там начинается ущелье. Пройти его, сразу за ним будет деревня рахманов.

 Помоги тебе боги на твоём пути, мил человек! Соберусь, пойду. Страшновато идти с таким здоровьем, но надо рискнуть.

 Тебя благодарю за водицу, мать,  захожий поклонился.  Пусть и тебе боги подсобят в излечении. Надеюсь, не зря меня именно сюда направили. Прощай!

***

Вот старушка оторвалась от клюки, прогоняя воспоминания недавних дней. И медленно пошагала дальше к краю ущелья. Она собралась, она нашла в себе силы отправиться в дальнюю дорогу. Опасно, рискованно: то зверь ночной мог помешать, то само ретивое могло подвести в последний момент. И быть младшему сиротой. В переживаниях за его судьбу и пошла она искать мистический народ. Сына оставила у соседки, отблагодарила продуктами щедро. Ночевала на дереве прошлую ночь. Ох, и страшно было. Звуки ночи пугали нещадно. Как не умерла со страху, непонятно. Только под утро немного глаз сомкнула. Сейчас сонливость замедляла и без того нескорый шаг старушки.

Наконец, медленно, но верно она вышла из ущелья. Впереди раскрывалось просторное поле с дикой травой. Ещё дальше речка, справа редкий лес. А совсем далеко в туманной синеве терялись очертания высоких вершин. И всё. Ни людей, ни деревни. Ни звука, ни запаха бани, или костра, или скотины, что так характерно для сельской жизни.

Старушка медленно обернулась назад, потом обернулась вокруг себя. Ничего не изменилось. Впору было впадать в отчаяние. Длинный непростой для неё путь был проделан. Надежда на исцеление вела её. А тут никого и нет.

Старушка тяжко бухнулась на торчащий из земли валун и горько заплакала. Не чувствовала она в себе сил на обратный путь. В котомке болтался кусочек хлеба, да пустая крынка. Бог с ней, с едой. Два дня можно пройти и на воде. Моральные силы и дух покинули женщину. Она беззвучно, истинно по-старушечьи, плакала, утирая слёзы краем платка.