Икак всегда, когдаемустановилосьясно,
насколько бедна и лишена любви его жизнь, им и на этот раз овладело, нарушив
радостьожидания, неясное,мучительное чувство стыда. Онстал неторопливо
читать.
"Неаполь, 2 июня, ночью
Дорогой Иоганн!
Какобычно, первымиприметамиевропейскойцивилизации,к которой я
опятьприближаюсь,сталиглотоккьянти,жирныемакароныдавопли
коробейников в трактире. Здесь, в Неаполе, за пять лет ничего не изменилось,
перемен значительно меньше, чем в Сингапуреили в Шанхае,и явижу в этом
добрый знак- значит, идома я найдувсе в полном порядке. Послезавтра мы
будем вГенуе, тамменя встретитмой племянник,и яотправлюсь сним к
родственникам, где на сей раз меня врядли ожидает радостный прием, так как
за последние пятьлетя,честно говоря,не заработали пяти талеров,Я
рассчитываю уделить семье четыре-пять дней, затем уеду по делам в Голландию,
чтоопять-таки отнимет пять-шестьдней, и где-то числа шестнадцатого смогу
быть у тебя. Об этом я извещу тебя по телеграфу. Мне хотелось бы задержаться
у тебя по меньшей мере дней на десять или четырнадцать,чтобы помешать тебе
работать. Ты стал страшно знаменит, и если то, что ты говорил об известности
иславе лет двадцать томуназад, верно хотя бы наполовину, то за это время
ты, должнобыть, изрядно закоснел и поглупел.Ясобираюсь также купитьу
тебянесколькокартин,поэтомумоюжалобу на плохоидущиедела можешь
рассматривать как попытку сбить цену.
Мы стареем, Иоганн. Я двенадцать раз плавал по Красному морю и только в
этот последний раз страдал от жары. Было 46 градусов.
Бог ты мой, старина, еще четырнадцать дней! Тебе придется раскошелиться
на парудюжин мозельского. С нашей последней встречипрошло больше четырех
лет.
С девятогопо четырнадцатое твои письма застанут меня вАнтверпенев
гостинице "Европейская". Если где-нибудь в местах, которые я буду проезжать,
выставлены твои картины, дай мне знать.
Твой Отто".
Верагут еще разс удовольствием перечиталкороткое письмо, написанное
твердым, ровным почеркоми оснащенноетемпераментнымизнаками препинания,
вытащилиз ящикастоявшего в углу небольшого письменногостола календарь,
заглянулв негои удовлетворенно мотнул головой. Ещедо середины месяца в
Брюсселе должно быть выставлено более двадцати его картин, всескладывается
как нельзя лучше. Это значит, чтодруг, острого взглядакоторого он слегка
побаивался,зная, чтоот него не ускользнетразладв его жизни последних
лет,получит хотя бы первое представление о нем исможет им гордиться. Это
облегчаетдело.Онпредставилсебе,как Оттосего чутьтяжеловесной
заморскойэлегантностьюбродитпобрюссельскомузалу,разглядываяего
картины, инамгновение искренно обрадовалсятому, чтопослалих на эту
выставку, хотя лишь немногие из них были предназначены для продажи.