Обратным примером этогокогда как раз сохранение исходных культурных кодов способствует успехуоказываются некоторые этнические меньшинства, перебравшиеся в другие страны и на фоне местного большинства добившиеся большего экономического благополучия. Такие примеры демонстрируют китайские общины в Таиланде, Малайзии, Индонезии, на Филиппинах и в США, японцы в Бразилии и в США и евреиво всех странах проживания (Харрисон, 2002, с. 24). Иначе говоря, это всё один важный вопрос о том, влияет ли культура как система представлений на материальное развитие общества, на его экономику? Для многих ответ здесь прост и очевиден, но, наверное, именно поэтому в своих трудах "Маркс и Энгельс игнорировали понятие культуры" (Клейн, 2018, с. 53), потому что оно переворачивало все их построения с головы на ноги.
Сфера представлений способна не только определять условия жизни человека, но и саму его жизнь, создавать её цели. Жертвоприношения у древних майя, вопреки расхожим представлениям, не были насильственным процессом: жертва, которую выбирали для этого, воспринимала свою долю за честь. Выбирался обязательно самый красивый мужчина, с которым затем целый год обращались, как с богомего кормили лучшей едой, ему давали четырёх лучших женщин для увеселения, и перемещался он всегда в окружении свиты. А через год ему вырывали сердце, чтобы высвобожденная жизненная энергия снова подпитала мироздание. И для жертвы было великой честью быть избранным на эту роль. Да, рядом, в Южной Америке существовали народы, где в жертву приносили пленённых врагов, но и там ситуация мало отличалась от майя: пленник почитал за честь стать жертвой. К слову, жертву не просто казнили, но потом поедали, причём сам пленник мог завещать какие-либо части своего тела тому или иному лицу. Бежать пленники также даже не пытались, потому что их не приняли бы в родном селении, посчитав за труса, избежавшего достойной участи быть съеденным. Поэтому же и европейским миссионерам XVI века не удавалось выкупить таких пленников, потому что те сами отказывались уходить (Берёзкин, 1987, с. 112).
В научных (да и в народных) кругах очень популярна мысль, будто войныплод нехватки ресурсов и оказываются именно борьбой за них. Но так ли это? Нехватка какого ресурса вынудила Александра Македонского завоевать полмира? Почему Гитлер не остановился на завоевании Польши в 1939-ом? Ведь он даже не успел выработать из неё никакого "ресурса", чтобы возникла нужда идти дальше. Откуда вообще возникают эти идеи о мировом господстве, если ни собственная руда ещё не выработана, ни пресные воды ещё не выпиты, ни земли ещё не засеяны? Конечно, наверняка многие войны происходили в реальной борьбе за ресурсы, но всё-такикак многие? Может, немало войн происходило чисто в борьбе за престиж? За сам факт господства и обладания?
На северо-востоке Индии существует народ нагов, известных как охотники за головами, до недавних времён они действительно практиковали набеги на соседние селения, в ходе которых надо было непременно завладеть головой врага и принести в свою деревню. Для чего? Нет, они не варили из голов бульон и даже не делали футбольные мячи. Просто наги убеждены, что в голове человека содержится некая животворная энергия, завладев которой, можно обеспечить собственное процветание и хорошие урожаи вокруг. Добытая голова выставляется на видном месте в мужском доме и ещё долгие десятилетия говорит о высоком статусе её добытчика (Маретина, Котин, 2011). То есть борьбы за реальный ресурс нет, борьба идёт за ресурс воображаемый, ценность которого продиктована сугубо сферой представлений. И не надо думать, будто ситуация с индийскими нагами какая-то уникальнаяаналогичная охота за головами была широко распространена по всему миру: в Южной и Центральной Америке, в Азии и даже в Европе у древних германцев и кельтов. Что забавно, в конце XX века учёные предпринимали попытки наивной рационализации охоты за головами (см. Берёзкин, 1987, с. 118): мол, группа охотников ходила в походы за головами на десятки километров, а по дороге обратно забивали много дичи, так что домой они приносили не только головы, но и осязаемый продукт потреблениятакая практика якобы могла способствовать сохранению дичи в ближайших лесах. Но возникает логичный вопрос: для кого же индейцы сохраняли дичь в своих лесах, если сами питались дичью из дальних лесов? Неужто для охотников других групп, которые однажды придут уже за их собственными головами? Впрочем, уже два десятилетия спустя учёным оставалось лишь прямо признать, что охота за головами всё же "была в большей степени связана с религиозно-магической сферой, чем с борьбой этнических групп за ресурсы" (Берёзкин, 2013b, с. 201). И это тем более очевидно, если учесть, что подобные практики сопровождались коллективным употреблением галлюциногенов (там же, с. 95).
Ещё недавно в Бразилии существовал народ, сферой своих представлений воплощавший реальную фантасмагорию. "Это общество противилось чувствам, которые мы считаем естественными; оно испытывало отвращение к воспроизведению потомства; аборты и детоубийства были делом обычным, так что группа продолжала существовать скорее благодаря усыновлению, чем деторождению. Одной из главных целей военных походов был захват детей" (Леви-Стросс, 1999, с. 232).
Конкистадоры, в XVI веке разграбившие Империю инков, сотнями тонн вывозили золото в Испанию. Но для чего? Конечно, обогащались многие чиновники и торговцы, но при этом десятки (а может, и сотни) тонн драгоценного метала уходили на декорацию соборовв убранстве отдельных из них инкского золота была сразу на многие тонны. Что это как не стремление выразить собственное величие?
Нам естественно думать, что и манера народов старины закапывать клады совершенно ясна и понятнанакопление имущества, которым непременно удастся воспользоваться потом. Но и это представление далеко от реальности (Белик, 2011). Как указывают историки, такое, сугубо материальное, осмысление часто не позволяет адекватно понять поведение персонажей старины, и причины его надо искать в их воззрениях, верованиях.
"Золото и серебро представляли собой в глазах скандинавов эпохи викингов не инертные богатства, но воплощали магическую "удачу", "везенье" их обладателя, и этим "везеньем" он мог поделиться с тем, кому он дарил богатство, украшение или дорогостоящее оружие. Скандинавы прятали драгоценности в земле или топили их в болотах и море, чтобы обеспечить себе благополучие в потустороннем мире. Короче говоря, невозможно понять смысл накопления и хранения богатств и обмена ими, если отвлечься от той системы представлений и верований, которая существовала у народов Северной Европы в дохристианский период и далеко не была изжита в более позднее время. Контекст, в котором надлежит рассматривать владение богатствами в этом обществе, пришлось резко расширитьдалеко за пределы материально-собственнической сферы. Сказанное имеет силу не только в отношении скандинавов раннего Средневековая. И на континенте Европы историк постоянно встречается с подобными же явлениями. То инструментальное обращение с предметом собственности, к которому мы привыкли и которое столь часто историки распространяют на другие эпохи, на самом деле вовсе не было тогда нормой. Собственность, богатство невозможно отделить от категорий престижа, личного статуса и от форм социального общения" (Гуревич, 1991).
Кропотливое изучение исторических материалов показывает, что отношение к имущественным благам в древности строилось на совершенно иных основаниях, чем нам привычно думать сейчас.
"Имущество сплошь и рядом не представляло собой богатства в современном понимании, не было средством накопления и экономического могущества. Наряду с обладанием здесь на первый план как важнейший признак собственности выступает отчуждение. Вся собственность, за исключением самого необходимого для жизни, должна постоянно перемещаться из рук в руки. Богатство выполняло специфическую социальную функцию. Заключается она в том, что отчуждение имущества способствует приобретению и повышению общественного престижа и уважения, и подчас передача собственности могла дать больше влияния, нежели ее сохранение или накопление. В этом обществе существовал сложный и детально разработанный ритуал распоряжения имуществом. Огромная роль, которую у варваров играли отчуждение и обмен, по мнению этнологов, не может быть удовлетворительно объяснена одними экономическими причинами. Постоянное перемещение вещей из рук в руки было средством социального общения между людьми, вступавшими в обмен []. Поэтому обмен вещами сплошь и рядом был нерациональным, если рассматривать его под углом зрения их материальной стоимости. Ценность имел не сам по себе предмет, передававшийся из рук в руки, ее имели те лица, в обладании которых он оказывался, и самый акт передачи ими имущества" (Гуревич, 2007, с. 229).