О какой политике партии может идти речь, если внутри КПСС запрещена демократия? хладнокровно начал я. Да пусть в партии организуются разные фракции, платформы или, там, течения! Пусть они борются между собой, соревнуются и конкурируют! Вот это и будет политическая жизнь. А сейчас ее нет! Грызня между группировками в ЦКне из той оперы
Погодите-погодите! нахмурился Суслов. Вы что предлагаете? Отменить резолюцию «О единстве партии»?
Именно! Или, по-вашему, она усилила КПСС?
Конечно! убежденно сказал «главный по идеологии».
Нет! резко опровергнул я. Партия стала слабее. Ведь вы же полностью утратили опыт политической борьбы! И теперь уже никак не сможете противостоять ни манипуляциям извне, ни предателям в самой КПСС!
К-какие предатели? еле выговорил ошарашенный «тёзка». Вы о чем? Или, тогда уж, о ком?
Я о тех, для кого партбилет всего лишь пропуск во власть, чтобы вволю загребать матблага под седалище! раздельно сказал я, словно пробуясь на роль трибуна. У них нет ни чести, ни совести нашей эпохи! Что же касается ума, то где же партии его взять, коли разномыслиетабу? Думающих коммунистов полно, но они помалкивают, как всякая массовка. Только и знают, что горячо поддерживать да одобрять!
Суслов начал сердиться. Его лицо налилось нездоровым румянцем, а светлые глаза как будто потемнели.
Фракций ему не хватает! воскликнул он, негодуя. А еще комсомолец!
Фракций не хватает КПСС! резво отвечаю я. Когда правящая группа одна и никто ей не оппонируетполитики нет!
Вы плохо учили историю! в запале сказал Михаил Андреевич. Резолюцию «О единстве партии», между прочим, приняли после Кронштадтского мятежа!
А не надо было доводить народ до бунтов! повысил я голос. Или вы полагаете, что все у нас в полном порядке и завоеваниям Великого Октября ничего не грозит? Да вы оглянитесьнародное хозяйство настолько увязло в кризисном болоте, что лет через пятнадцать бульки пойдут и мы дождемся контрреволюции!
Тонкие губы Суслова искривила бледная, дерганая усмешка.
С чего вы взяли? нервно выпалил он. Кто вам наговорил все эти глупости?
Ой, только не ищите за моей спиной вредителей-диверсантов, их там нет, ехидничаю я и затеваю провокацию: В экономике нашей ужас, что творится! Диагноз неутешительный, а рецепт одинприватизировать предприятия в тех отраслях, что ориентированы на конечный потребительский спрос, а частную собственность разрешить ну пусть с ограничением размера капитала.
Суслов поджал губы, поглядывая на меня со смесью сдержанного неодобрения и задумчивого созерцания.
Молодой человек, прохладным голосом выговорил он, то, что вы предлагаете, не реформа, а покушение на устои марксизма-ленинизма.
Я облегченно вздохнул: наконец-то прозвучал «последний довод»!
Значит, и учение Маркса подлежит совершенствованию! заявляю решительно. Гегель правильно писалразвитие включает отрицание. Но если вы ничего не отвергаете, ничего не пересматриваете, то какое может быть развитие?
Пересмотр основополагающих идейэто, вообще-то, ревизионизм, холодно заметил главный идеолог.
Не согласен! живо возразил я. Посмотрите сами, разве Ленин использовал марксизм в чистом виде? Нет, он творчески переработал учение, ведь ни Маркс, ни Энгельс не допускали того, что в России, аграрной феодальной стране, вообще возможно построить социализм, разве что лет через сто пятьдесят. А Владимиру Ильичу это удалось!
Михаил Андреевич замер. Еще в далекой молодости его пленил марксизмсвоею верностью, предельной истинностью, и он всю свою жизнь положил на то, чтобы сберечь те самые устои, на которые покусился наглый мальчишка-лауреат.
И почему бы вам, Михаил Андреевич, молвил я вкрадчиво, не стать тем человеком, который переосмыслит наследие Маркса и Ленина, приведет его к тождеству с нынешней реальностью?
Суслов облизал пересохшие губы, и вдруг его моложавое лицо как-то разом постарело, обрюзгло. Михаил Андреевич застонал, стон оборвался хрипом.
Я метнулся к нему, поминая черта, рывком расстегнул пиджак и положил ладонь на впалую грудь, успокаивая трепетавшее сердце, расширяя сосуды. Атеросклеротические бляшкида целые бляхи! медленно таяли, как рафинад в кипятке, распадаясь на безобидные углеводики.
«Инфаркт миокарда! хмурился я, «читая» старый, запущенный организм. Сейчас мы его Кислородом по некрозу Вот та-ак Что тут еще? Сахарный диабет II типа Последствия туберкулезавот почему он так простуды боится Ладно, с туберкулезом потом Атеросклероз сердечных сосудов Коронарная недостаточность Стенокардия сильнейшая»
Моя правая ладонь огладила левую руку Суслова, снимая боль. Минут пять я лечил старый, запущенный организм.
Лучше? обронил напряженным голосом.
С-спас-сибо выдохнул Михаил Андреевич. Отпустило, вроде. И рука не болит К-как это у вас получается? В-вы, как тот монгольский знахарь
Скорее как филиппинский хилер, хмыкнул я невесело. Ойкнул про себя, но постарался успокоиться: вряд ли Суслов свяжет мой промах с кодовым названием операции КГБ. Я редко прибегаю к этим э-э фокусам, и никто о них не знает. Даже папа с мамой! Михаил Андреевич я заговорил просительным тоном ученика, отпрашивающегося с урока: Большая к вам просьбане рассказывайте, пожалуйста, никому о лечении. А то, боюсь, запрут в лаборатории и станут изучать!
Суслов сделал глубокий вдох, напряженно прислушиваясь к себе, но нет, сердце не сдавало, и он окончательно расслабился, обмяк даже.
Ладно, тёзка, не выдам.
Глава 2
Суббота, 4 января 1975 года, вечер Москва, улица Чайковского
В московском посольстве Джек Даунинг числился гражданским помощником атташе по вопросам обороны, хотя его принадлежность к ЦРУ особым секретом не являлась. Во всяком случае, в КГБ об этом знали. Поначалу такая осведомленность чекистов пугала Джека, он чувствовал себя голым, окруженным плотной толпой хмурых мужиков в ушанках, беззащитным и беспомощным.
Но потихоньку прежний страх ушел. Говорят, новобранцы, попадая на войну, шарахаются от каждой пули, но потом, обвыкнув, уже не обращают внимания на зловещий посвист.
А ля гер ком а ля гер, как говорят французы, а разведчик всегда на передовой
Бездумно поглядев в окно, где затаилась большевистская Москва, выдавая себя лишь фонарями да редким потоком машин, Даунинг уныло вздохнул.
В свете фар автомобили переливались разноцветным лаком, блестели никелированными решетками радиаторов, бликовали стеклами, а проводишь их глазамии только зловещие красные огни стоп-сигналов разгораются
Цэрэушник встрепенулся и решительно задернул шторы. Упруго пройдя к большому столу с массивными тумбами, вероятно происходившему от бегемота, он швырнул на полированное дерево тощую папочку, переданную ему резидентом, и опустился в мякоть пухлого кресла. Подумали придвинулся поближе, вытащил из папки первый лист. Вверху и внизу страница была помечена грозным SECRET.
В третий или в четвертый раз Джек пробежал глазами убористый текст, выжимку из разных источников. В основном информация поступала от израильтян. Было похоже, что парни из Моссада весьма впечатлились произошедшими событиями, раз уж назвали свою операцию кодовым словом «Машиах».
Ну а что? Понять моссадовцев можноэтот Миха и болезных излечивает, да таких, что ни один врач не возьмется, и очень много знает. Слишком много.
Даунинг привстал, дотягиваясь до атласа, потянул на себя Как всегда, этот географический талмуд с треском развалилсядавно оторвавшийся переплет спланировал на пол.
Ч-черт
Джек порылся в атласе и открыл его на нужной странице. Юг России. Где тут этот Первомайск? Вот Одесса, Николаев
А, вот он, на самом севере Николаевской области, у реки Южный Буг. Разведчик задумался, задрав подбородок и выпятив челюсть. Подвигал ею и скосил глаза на календарь, с которого игриво улыбалась Рэкел Уэлч. Кого бы привлечь?
На ум сразу же пришли бандеровцы или мельниковцы из ОУНэти отморозки давно в разработке. Операция под кодовым названием «Аэродинамик» мало-помалу переходит в активную фазу, ЦРУ пестует не только отребье из украинских эмигрантов, но и «подпольные группы» в УССР. Все бы о`кей, но Даунинг не верил официальным отчетам.