Слышь, Зверюга, ты когда успел так стрелять научиться? На меня смотрел сержант, явно охренев от моих возможностей.
Да я и сам не понимаю, как получается, искренне ответил я, просто вижу, как и куда надо выстрелить, вот и стреляю.
Молоток, глядишь, с твоей помощью мы и устоим.
А второй-то испугался, тем временем заметил я. Действительно, ведомый сбитого мной фрица почти сразу рванул свою машину в сторону и ушел из-под огня.
Не успели толком порадоваться, как пришёл идиотский приказ командира полка.
Вперед, в атаку! «Да что же они все так сдохнуть-то торопятся!» выматерился я про себя.
Сержант, вот как хочешь, но я не пойду! Это ж натуральная подстава
Чего это? в который уже раз за сутки удивился командир.
Ну, ведь стоим же крепко, на фига дохнуть-то?
Я с тобой согласен, но приказы
А ну, чего тут улеглись, вперед, в атаку! раздался рядом голос кого-то из командиров.
Ну, что рассказывать? Да положили полк товарищи командиры, но я это узнаю чуть позже.
В голове звенело так, что было страшно шевелить даже ресницами. Звон заглушал все остальные звуки, которые, скорее всего, были не тихими. Открыв глаза, я увидел картину маслом. На нашем берегу речки стоял последний немецкий танк, стоял вполне целый, что и напугало. Дальше произошло то, что напугало еще сильнее. Меня грубо перевернули на спину, отбирая из крепко сжатых ладоней винтовку, и ударили ногой в живот.
Больно же, суки! вырвалось у меня, и сапог с коротким голенищем врезался в живот с новой силой. Дух из меня вышел вместе с криком.
Очередное пробуждение не порадовало. Голоса в голове не появились вновь, это означало одно я, блин, живой еще. Тело болит, кажется, все целиком. Очнулся я, кстати, от того, что меня кто-то поднимал.
Игорек, живой? Давай, дружище, очухивайся. Эти добивают, если сам идти не можешь!
«Какое идти, куда идти, я, сейчас сдохну!»
Дайте помереть спокойно человеку, чего издеваетесь
Ну, рано еще помирать-то, браток, авось, и в плену не загнемся
«Вот тебе, бабушка, и плюшки с изюмом! В каком, на хрен, плену?» мысли начали проноситься в башке со скоростью звука. Так, нас подняли в атаку, выбравшись на бруствер, успел сделать несколько шагов, потом темнота. Ну ладно, попал на передовую, а в плен-то на хрена??? Нет, чего-то мне уже не хочется здесь находиться, может, сдохнуть в последний раз, авось в свое время вернусь
Где мы? едва разжимая зубы, скорее прошипел, чем проговорил я.
Немцы дальше ушли. Тут тыловиков каких-то оставили
А полк?
Да нет больше никакого полка, разделали нас «под орех». Когда в атаку пошли, немец артиллерией ударил, причем густо так и таким калибром, что все наши позиции перемешали с дерьмом в минуту. А старлей, что нас поднял, считай, нам жизнь спас. То ли снаряд, то ли мина лопнула прямо возле него, нас с тобой от осколков только его тело и закрыло, правда, не целиком
У меня что-то с башкой и рука правая словно чужая. Вроде и чую я ее, но как-то не так.
Тебя в голову по касательной зацепило и в руку. Но в руку серьезней, осколок там, вот и болит.
Надо вытаскивать
Да кто ж нам даст-то? Насмешил. Теперь я уже совсем отчетливо слышал голос сержанта. Только увидят, что зашевелился, сразу очередь, патронов на двадцать.
Грустно все это, спать хочу и пить, пошамкал разбитыми и обветренными губами я.
Терпи, хрен его знает, дадут ли фашисты воды, скорее, расстреляют на сухую.
Вряд ли, смотри, заграждение строят. Фрицы действительно споро так сооружали заграждение из колючки. Если бы не нужны были, давно бы покрошили.
Когда все пинки закончились и нас более или менее оставили в покое, дав возможность перевязать раненых и привести себя в порядок, осмотрел сам себя. Нет, медикаментов, конечно, никому не дали, нательные рубахи рвали, но хоть не запрещали перевязываться. Вообще, тыловики, что подошли во втором эшелоне, были к нам более лояльны, сказывалось то, что их-то мы не убивали, в отличие от их товарищей с передовой.
Осмотревшись, понял, почему болит все тело. Форма была просто рваниной. Столько мелких порезов, трещин и просто кусков, оторванных от гимнастерки и галифе, я еще не видел. Соответственно, все тело было в синяках, ссадинах и порезах. В бою-то не обращал внимания, а вот сейчас все это разом заболело. Помочился на тряпицу, оторванную от рубахи, и протер все, что можно было. Рука с застрявшим осколком болела, но пока было терпимо. Пугало одно, что могу руку потерять. Рана-то вроде пустяковая, я, протираясь, кажется, даже задевал осколок, неглубоко сидит. Сержант предложил попробовать вытащить прямо руками, но пока я боялся, руки-то у всех как у мотористов по локти черные.
Спасло мне руку то обстоятельство, что у фрицев здесь же появился санбат, ну, или как он у них называется. Видимо, в начале войны немцы еще не были столь злыми. Меня, да и еще человек десять, осмотрел фашистский врач. Ничего серьезного не делал, конечно, ни лекарств, ни бинтов нам не дали, но хоть осколки и пули вытащили, и то хлеб. Сам-то фельдшер, может, и обработал бы раны, да вот его сдернул какой-то хрен с обер-лейтенантскими погонами, запретив тратить на нас лекарства, так нужные для войск вермахта. Откуда я знаю? Так вон он, в пяти метрах стоит и разговаривает. А, забыл сказать, я знаю немецкий, причем очень хорошо знаю. Это я осознал почти сразу, как глаза открыл, уже в плену. Говорить не пробовал, но понимаю отлично. Вон сейчас лейтенант приказывает доктору ехать дальше, в двух километрах на север от нас еще одна часть фрицев билась, срочно требуется помощь раненым.
Фельдшеру не дали даже зашить раны, комендант нашего лагеря запретил, сказав, что если нам судьба сдохнуть, значит, сдохнем, независимо от того, зашиты раны или нет. Я еще раз обильно смочил тряпку мочой и, зажав в зубах воротник гимнастерки, засунул в рану конец тряпицы и попытался почистить. Крови было не очень много, но от болевого шока я снова вырубился. Очухался от ударов по лицу.
Сержант, да хватит меня буцкать уже, ты бы еще кирпич в руку взял да саданул бы со всей дури, и так все болит, это я выпалил Черному, который приводил меня в чувство пощечинами.
Извини, переборщил слегка, ты как? сержант был чем-то удивлен.
Да вроде лучше, дергать перестало.
И кровь не идет уже, даже странно
А уж мне-то как странно! Я ведь и боль по телу уже не так воспринимаю. Нет, она безусловно есть, но какая-то несерьезная уже. Интересно, это что, тоже подарок от голосов в голове?
Охраняли лагерь несерьезно. Я даже повеселел наутро, увидев нашу охрану. Нас тут фигня осталась, конечно, но и десять гансов при одном пулемете и одном МП на нас явно маловато. Поговорил с сержантом, высказав мысль, что нас скоро куда-нибудь поведут.
Да скорее еще таких же, как мы, сюда забросят.
Вряд ли. Смотри, огородили-то совсем чуток, периметр как носовой платок. Охрана опять же десять человек. Наверняка потащат дальше в тыл, а вот туда мы дойти не должны!
Бежать хочешь? на удивление, с каким-то сомнением в голосе спросил сержант.
А ты нет? удивился я.
Да бойцы уж больно не надежные у нас, говорил с ними, боятся они всерьез. Уже пошли разговоры, что у фрицев в плену будет лучше, чем возвращаться назад в окопы.
До окопов еще дойти надо, нам бы поначалу просто свалить отсюда.
А дальше? Фронт-то уже где? Даже орудий почти не слышно, бегут наши товарищи, отступают
Слышь, сержант, ты чего-то расслабился больно, ты же командир!
Да какой я к хренам командир. Был бригадиром трактористов в колхозе под Брянском. Еще два месяца назад в поле работал, а тут на тебе. Призвали на сборы, повесили «треугольники» и айда, командуй!
Вот и командуй! А вообще, есть идейка, главное, чтобы нас раньше не погнали по этапу.
Плана побега как такового не было, действовать будем экспромтом. Заграждение у нас фуфловое, так, колючка реденькая, столбы из тонких сучьев едва на полметра вкопаны, толкни и все развалится. Самое главное, что беспокоило, это пулемет у фрицев. За ним хоть и сидит один солдат, но, блин, он от него почти не отходит. Радовало то, что нет вышек, местность как стол. Пулемет находится в двух десятках метров от импровизированных ворот лагеря. Быстро до него не дойти, положить может буквально всех, а значит, будем думать.