Не
зафиксировал в сознании, что ли... Или полет на высоте нескольких метров над
штормующим морем, о котором рассказывает — читатель в этом убежден —
участник такого полета... А читая (в документальном рассказе «Гнездо сокола»)
точно и сильно написанную сцену прихода друзей в семью летчика Иноземцева с
горькой вестью о его гибели, понимаешь, что так написать мог только человек, сам
хоть раз участвовавший в выполнении этой миссии, едва ли не самой тяжелой из
всех, выпадающих на долю авиатора.
«Летчики» пронизаны духом времени. В них говорится об авиации тех лет —
и никакой иной!
Сейчас, сорок лет спустя, мы смотрим на многое другими глазами. Наше
общественное сознание стало шире, мудрее, гуманнее. И, читая, например, о том,
как комиссар Чикладзе в речи у гроба погибшего в автомобильной катастрофе
красноармейца-шофера с пафосом громит недисциплинированность покойного,
повлекшую за собой несчастье, мы воспринимаем теперь такую речь как по меньшей
мере бестактную... Или когда Андрей в ответ на слова Маруси: «Раньше влюбленные
встречались в старых запущенных садах, среди роз и жасминов. А наши встречи
связаны с запахами строек: кирпичей, глины, извести...» — назидательно
отвечает: «Такое время... сейчас не до цветов», — нам делается немного жаль
этих симпатичных ребят. Однако и в этом — признаки времени.
Но, может быть, писателю следовало бы подкорректировать с позиций наших дней
кое-что из написанного много лет назад — так сказать, «привести в
соответствие»? В самом деле — общество, как известно, прогрессирует, так
зачем же вновь писать о том, что, так или иначе, отвергнуто временем?.. К
сожалению, логика в подобных рассуждениях только кажущаяся. В результате такой
операции над своим произведением писатель неминуемо лишил бы его ценных своей
неповторимостью примет времени, а значит — исторической конкретности, столь
важной для того, чтобы достигнуть желаемого воздействия на читателей.
Сам И. Рахилло решает для себя эту проблему однозначно. И даже прямо
декларирует свою точку зрения на сей предмет. В уже упоминавшемся рассказе
«Гнездо сокола» он говорит о своих записях военных лет: «...они на серой
оберточной бумаге, на папиросных коробках, на обрывках афиш и газет, с водяными
подтеками: записывал на ходу, под дождем, на ветру, в зной и мороз, и почему-то
не хочется украшать их... Пусть останутся они простыми и суровыми, эти
записи — солдаты незабываемых дней войны».
Писатель хорошо понимает, что простота и правда — сильнее любых
романтических красивостей. Вот эпизод, в этом смысле очень характерный:
« — И глаза у него были зоркие и ясные, как у сокола после
полета! — восторженно воскликнул атташе одной из союзных держав на
встрече с фронтовыми летчиками.
— А вам приходилось когда-нибудь видеть сокола после
полета? — негромко спросил капитан Сахранов. — Когда сокол в
полете — глаза у него открыты и напряжены, их сечет встречный ветер и
непогода, в них попадает пыль. И когда сокол возвращается на руку охотника,
из-под его усталых, полузакрытых век вместе со слезами текут мутные струйки
грязи. Так выглядит сокол после полета...»
Что это — пресловутая «дегероизация»? Нет, я убежден, что в приведенных
писателем подлинных словах Василия Титовича Сахранова — участника войны в
Испании, отличного летчика и умного человека, навсегда оставшегося в памяти всех
нас, знавших его, — что в этих словах заключена подлинная
героизация , в самом точном, высоком и правдивом смысле этого слова!
Свое собственное отношение к разговору Сахранова с иностранным атташе Рахилло
выразил тем, что воспроизвел его под заглавием: «Вместо эпиграфа к еще не
написанной книге».