Елена АрсеньеваЗеркало кармыФантастический роман
Солнце свирепое, солнце горящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
Часть первая. Жертва богу меча
Пахло дымом и кровью
Пахло дымом и кровью, и это было первое, что он ощутил, еще не открывая глаз. И сразу заломило грубо вывернутые, связанные руки. Саднило горло, будто он долго кричал или звал кого-то. Горели сожженные солнцем лицо и плечи. Родившись из блаженной тьмы небытия, он рухнул в омут боли, судорожно глотая воздух иссохшими губами, все еще жмуря глаза в надежде, что это лишь морок
Жалобный, крик рядом! Истошный вой!
Окатило таким ужасом, что он поспешно распахнул глазаи увидел наконец-то окружающий мир, и взмолился богам о слепоте, чтобы не видеть больше ничего, ничего!
Гигантская куча хворосту была навалена неподалекуэтакая рукотворная гора. Чудилось, люди задумали сравняться по силе с твореньями богов, да утомились, но все же груда поднялась много выше человеческого роста. А на самой ее вершине был водружен огромный меч.
Меч назывался акинак, он откуда-то знал это. Ветер клонил к земле черные струи дымов, струившихся от разложенных неподалеку костров, и меч возвышался над ними, так сверкая на солнце, что слепил глаза всякому, кто только осмеливался посмотреть на него, словно свирепый взор божества, не терпевшего даже самого робкого человеческого взгляда.
На кострах клокотали огромные, закопченные до черноты котлы. Вокруг царила людская суматоха; далеко разносилось ржание коней, рев волов. Их подгоняли, подтаскивали к кострам, и тут же люди, залитые с ног до головы свежей, еще курящейся кровью, валили их наземь, проворно перерезали глотки, точными ударами разрубали туши, отделяли мясо от костей и опускали в тяжело булькающие котлы, а сырые кости бросали в огонь вместо дровот них-то и валил тот зловонный, жирный дым, выедающий глаза и выворачивающий нутро.
Он мучительно закашлялся, задыхаясь; извернулся, чтобы хоть плечом смахнуть жгучие слезы, и, полуослепленный, только теперь увидел и осознал, что стоит в толпе полуголых, а то и вовсе обнаженных, крепко связанных мужчин со следами ран и побоев на грязных телах. И в эти беспомощные тела были направлены копья стражников, во множестве стоящих вокруг и одетых тяжелыми кольчужными сетками.
«В плену! ожгла догадка. Я пленный! Но кто я такой?!»
Он опустил глаза. Увидел свое загорелое мускулистое тело, чуть прикрытое по чреслам обрывком серой шкуры, покрытые пылью ноги в мягких сыромятных сапогах до колен, перетянутых ремешками.
«А лицо? мелькнула мысль. Какое у меня лицо?!»
Он не знал, не помнил. Мотнул головой, отбрасывая длинные русые волосы
Кольцо стражи меж тем разомкнулось, пропустив пятерых богатырей в шлемах, увенчанных пышными султанами из конских хвостов, окрашенных красным. Наплечники и наколенники блистали золотом и серебром.
Кольчуги были сплетены из мельчайших колец с особым тщанием. Лица наполовину скрывались под защитными пластинами, и солнце высекало из них то же беспощадное сверканье, что исходило от меча на вершине рукотворной горы. Но у каждого из вновь пришедших был и свой акинакдлинный, тяжелый, обоюдоострый, и все они вдруг взметнулись враз и обрушились на пленных!
Люди взревели, словно буйволы, почуявшие смерть, заметались, забились, толкаясь, и каждый пытался за спиной соседа найти спасенье от неминучей гибели, но длинные копья стражей своими острыми наконечниками сдавили их со всех сторон, сбили в кучу, заставили стоять недвижимо. И недвижимо глядеть, как то одного, то другого выхватывают из толпы, окропляют его голову вином из кубков, а потом мгновенным, неуловимым движением меча закалывают. Движения были точнытак, чтобы кровь стекала в роскошные бронзовые сосуды. И пока одни воины обезглавливали труп и насаживали его голову на колтакими кольями была огорожена вся площадка для жертвоприношений, другие возносили сосуды с кровью на самый верх горы из хвороста и окропляли акинак, воздвигнутый там. Вволю поили жестокого Бога бойни!
А потом они отрубали у мертвых правые руки и швыряли к основанию горы, словно к изножию гигантского жертвенника. Больше никогда, никогда, даже в царстве мертвых, не поднимут эти люди меча против победителей!..
Пахло дымом и кровью.
Он очнулся от оцепенелого созерцания, когда могучая рука вцепилась в его волосы и выволокла из обезумевшей толпы пленных. Близко, у самых глаз, он увидел тяжелый пояс с пластинами, которыми крепился меч, теперь они были пусты. Увидел множество бляшек-амулетов, серебряную застежку из двух крючков: один изображал человека, другойкакого-то зверя, а вместе они казались сцепившимися в страшной схватке. Обостренный близостью смерти взор видел все это необычайно четко и ясно!
Дрожащие ноги заскользили в луже крови, разъехались, и он упал, вырвавшись из рук своего палача. И тут стоило лишь коснуться землисырой, обильно политой кровью, как он внезапно обрел ясность мысли и новую, возбуждающую силу мышц. И сообразил, где оказался в плену.
Этоскифы. А он? Он самкто?!
Скиф склонился, занося меч, но пленник, подтянув ноги, резко распрямился и сильным толчком отшвырнул врага. Тот рухнул наземь.
Взлетели рядом сразу два меча и вонзились в землю, потому что пленник, перевернувшись через голову, откатился в сторону. Здесь его тоже готовилось встретить безжалостное лезвие, но он увернулся, зацепив ногой врага под колено и повалив его рядом с собой. С воина скатился шлем, и пленник, крутнувшись, обрушил пятку на его затылок. И ухитрился вскочить прежде, чем поднялись и вновь упали мечи других воинов: охотились за ним пока лениво, без особой ярости, почти насмешливо, и отпрыгнул, уклонившись от копья, спевшего над ухом свою грозную песнь.
К нему кинулся еще один воин, на ходу выхватывая меч, и пленник, оскалясь, ринулся вперед, как будто возжаждал гибели, но совсем рядом с врагом подпрыгнул, извернулсялезвие взвизгнуло как раз за его спиной. Он даже взвыл от острой боли, потому что задело кожу на лопатках, но расчет оказался верным: стражник сам рассек пленнику ременные путы и освободил его руки!
Однако они еще висели плетьми, еще не подчинялись, так крепко застоялась кровь. Приходилось обороняться ногами. С хрипом взвившись в воздух, пленник угодил пяткой прямо в нос бросившегося к нему стражника. Лицо того, не защищенное пластиною шлема, тотчас залилось кровью. Утробно хлюпнув, стражник свалился наземь, и пленник, успевший перехватить его копье еще слабыми руками, бросился прямо на воинов, устремившихся к нему.
Уперев конец копья в землю, он вознесся над врагами и опустился за их спинами! Но копье вонзилось слишком глубоко, вырвалось из рук, и он опять оказался безоружен.
Метнувшись туда-сюда, чтобы сбить нацеливших в него копья стражников, он пал плашмя, перекатился, а потом вдруг вскочил и, перекидываясь с ног на обретшие силу руки, прокатился мимо врагов, и впустую пролетело копье, и злобно сверкнул не нашедший добычи меч, и вгорячах пущенная стрела вонзилась в плечо какого-то стражника
Пленный резко крутнулся, неистово выбросив вперед ногу, и, ударив в горло слишком близко оказавшегося воина, подхватил акинак, выпавший из его руки.
Глаза скифа были полны ужаса и изумления: прыжки и броски были ему в новинку, словно он это впервые видел. «Тогда откуда я это знаю? Почему умею? спросил себя пленный. Кто меня научил?»
Впрочем, это было неважно. Главное, другое: теперь он был вооружен! И, ухватив тяжелый меч за рукоять в виде головы грифа с золотым гребнем, он испустил грозное и торжествующее рычание, словно зверь, измученный, но не побежденный, готовый к новой схватке с другим зверем, пусть могучим, пусть сильным, но не убившим, не победившим его!
Меч напряженно сторожил каждое движение сгрудившихся напротив врагов, а незащищенную спину, чудилось, леденил ветер опасности.
И не зря! Раздалась четкая команда, и несколько лучников встали по сторонам. На земле, плотно прикрывая их снизу и давая опору руке, были нагромождены сомкнутые щитысаки, а над ними выгнулись луки, натянулись тетивы, навострили свои бронзовые жала готовые к полету стрелы.