Проклятие Старого города - Ирина Базаркина

Ирина БазаркинаПроклятие Старого города

У каждого человека есть что-то, что преследует его: какие-то тени из прошлого, не дающие спокойно жить. Злата Левандовская за свою двадцатилетнюю жизнь еще не успела никому перейти дорогу, отбить парня, сбить пешехода или сдать престарелых родителей в интернат. Однако призраки были и в её жизни. Они появлялись по ночам  сначала изредка, потом все чаще и чаще. В последние же полгода каждая ночь превращалась в кошмар.

Злата была самой обычной девушкой  рост чуть выше среднего, тяжелые русые волосы, зеленые глаза, обаятельная улыбка. Слабостей и тайных пороков почти никаких, разве что неудержимая страсть к ванильному мороженому.

Однако ночью все менялось

Высоко в небе светила тусклая луна. Было сыро и холодно. По земле змеился густыми полосами белесый туман. Вокруг виднелись стволы деревьев. Было в них что-то странное, противоестественное, заставлявшее Злату подходить ближе. И лишь приблизившись к лесу почти вплотную, она наконец понимала, что в них не так: все ветви на стволах деревьев были повернуты в одну сторону.

Впереди блестели высокие металлические ворота. Злата дотрагивалась до створки, и та со скрипом распахивалась. За воротами было кладбище. Злата твердо знала, куда ей нужно идти. Осторожно ступая по каменным дорожкам, она продвигалась вглубь кладбища. Слева, у ограды, было то, что ей нужно. Низкий серый памятник, поросший мхом. Злате было крайне важно прочитать, что на нем написано. Она вглядывалась в полустертые буквы до боли в глазах, но ничего не могла разглядеть из-за темноты.

Внезапно в лесу слышался жуткий шум, словно кто-то огромный на бешеной скорости пробирался через заросли. Злата слышала треск веток и шумное дыхание. Последнее, что она видела перед тем, как проснуться в холодном поту,  два немигающих оранжевых глаза

I

Утро было солнечным и теплым. Через открытое окно в комнату вплывал запах цветущих деревьев.

 Как же я люблю весну, ты не поверишь!  заявила Злата бабушке Анне, спустившись на кухню.

 Ну почему же, вполне охотно поверю,  улыбнулась бабушка, подставляя для поцелуя морщинистую щеку.  Садись, завтрак готов.

Она поставила на стол чашки с горячим кофе, тарелку с гренками, сыр, яблочный джем, и присела на краешек стула.

 Если бы ты жила в XIX веке, то была бы, по меньшей мере, герцогиней и блистала бы на балах,  заметила Злата.

 Боюсь разочаровать тебя, детка, но среди моих предков нет ни одного, самого завалящего, аристократа,  улыбнулась бабушка.

 Может, были, ты просто не знаешь,  парировала Злата.  Ты же просто образец аристократизма, отточенного в результате долгих, изнурительных тренировок настолько, что он стал неотъемлемой частью твоего образа.

Бабушка Анна действительно внешне походила на вдовствующую герцогиню  невысокого роста, с идеально прямой спиной и тонкими изящными руками. Белоснежные волосы она закалывала на затылке в замысловатый узел, на безымянном пальце левой руки всегда было надето серебряное кольцо с необычным камнем  он менял цвет в зависимости от освещения, а иногда, как казалось Злате, просто от настроения его хозяйки. Злата никогда не видела бабушку небрежно одетой  старушка носила шелковые блузки пастельных тонов, клешенные брюки или прямые юбки и непременно туфли на невысоких, удобных каблуках.

 Скоро конец семестра,  бабушка передала Злате гренку.  Чем ты планируешь заниматься летом?

 Не знаю,  пожала плечами Злата.  Хочется хорошенько отдохнуть перед последним курсом.

 Может, стоит куда-нибудь съездить?

 А что подсказывает тебе твоя хваленая интуиция?  поинтересовалась Злата, допивая кофе и поднимаясь из-за стола.

 Интуиция  дама капризная. Кричит, когда не надо, и замолкает, когда до зарезу нужно что-нибудь почувствовать,  бабушка принялась убирать со стола посуду.  Но если она на что-нибудь намекнет, я тебе обязательно об этом скажу.

 Окей,  Злата взяла в руки сумочку.  Все, бабуль, я пошла!

Подходя к длинному семиэтажному зданию университета, перед которым на мощенных камнем дорожках пестрели цветами клумбы, Злата сразу разглядела в толпе студентов своих подруг: Карину Адышеву, полноватую кудрявую брюнетку с выразительными карими глазами и пухлым ртом, и Алину Морозову  высокую худощавую блондинку с «рваной» челкой, пренебрежительно и с насмешкой смотревшую на мир из-за стильной оправы очков.

 Эй, мы тут!  подняла руку Алина.

 Вижу!  Злата пробралась через толпу и оказалась рядом с подругами.  Как настроение?

 Просто великолепное!  Карина, темпераментно подпрыгивая, улыбалась во весь рот.

 Конечно, сегодня же две пары генетики, которую преподает профессор Фельдман!  не преминула сыронизировать Алина.  Наш милейший Артур Арнольдович когда-нибудь сбежит в монастырь от избытка женского внимания!

 Если в монастырь, то только в женский,  вполне серьезно отозвалась Карина.  По всему видно, что Альберт  ловелас, каких поискать! Как известно, женщины любят ушами, а язык у Фельдмана подвешен ого-го как!

 Ладно, девочки, пойдемте, опаздывать неприлично!  Злата потянула подруг к входу в университет.

 Хорошо  нехорошо, прилично  неприлично! Эти твои сентенции устарели как минимум на полвека!  простонала Алина, однако послушно направилась вслед за подругами.

Учебный день тянулся и тянулся  казалось, ему не будет конца. Но все имеет обыкновение рано или поздно заканчиваться  подруги наконец-то освободились и не спеша шли домой по тенистой аллее парка.

 Чем планируете сегодня заняться?  поинтересовалась Злата, лениво пиная ногой камешек.

 Я не знаю!  в один голос заявили Карина и Алина и, переглянувшись, рассмеялись.

 Как насчет того, чтобы немного расслабиться? Может, устроим девичник?  предложила Злата.

 Лично я  «за»! Только не у меня дома, там не дадут нормально поговорить,  заявила Карина, у родителей которой было кроме нее четверо детей, причем Карина была старшей.

 А мы к тебе и не собирались,  заявила как всегда прямолинейная Алина.  Впрочем, ко мне сегодня тоже лучше не соваться. Сегодня вечером у юношеской команды по футболу матч в полуфинале, а это значит, что мой драгоценный братец притащит домой чертову кучу потных взлохмаченных парней, которые будут весь вечер пить пиво и орать непристойные песни.

 Значит, пойдем к Злате,  резюмировала Карина.  Ей в этом смысле повезло, она сама себе хозяйка.

 Спасибо, Кара, ты умеешь утешить,  сдавленным голосом произнесла Злата.

 Ой, извини, Златик, я не хотела!  испуганно замахала руками Карина.  Честно!

 Я знаю,  Злата обняла подругу за плечи.  Я уже привыкла к тому, что я одна, но, поверь, хорошего в этом мало.

Сколько Злата себя помнила, она всегда жила вдвоем с бабушкой. Анна Васильевна в буквальном смысле стала для нее всем  семьей, опорой, поддержкой. Дедушка Златы  Влодзимеж Левандовский  был военным, принимал участие в Великой Отечественной войне и ушел на пенсию в чине генерала. Все стены бабушкиной спальни были увешаны портретами дедушки в военной форме в разные периоды его карьеры. Бабушка частенько заходила по вечерам в кабинет деда, который после его смерти остался в прежнем состоянии, и проводила там по несколько часов, листая тяжелые альбомы с черно-белыми снимками и перечитывая письма. Злате иногда казалось, что она знала деда лично  столько всего о нем рассказывала бабушка. Зато девушка практически ничего не знала о своих родителях, кроме того, что они оба умерли, когда Злата была совсем маленькой. Раз в год они с бабушкой ходили на кладбище и клали букет цветов перед мраморной плитой с надписью: «Адрианна, Вацлав Левандовские. 20 июля 1995 года. Покойтесь с миром». Глядя на имена родителей, выбитые на надгробии, Злата не испытывала абсолютно никаких чувств: ни горечи утраты, ни пустоты, ни сожаления. Как-то, лет в шесть, Злата поинтересовалась у бабушки, где ее мама и папа и, услышав, что те погибли в автокатастрофе, когда их дочери едва исполнился год, больше об этом не заговаривала. Если бы она помнила родителей, то, наверное, скучала бы по ним, но они умерли, когда Злата еще ничего не понимала. Со временем она стала испытывать грусть оттого, что не имела настоящей семьи  с братьями и сестрами и что ей не с кем посекретничать, но, с другой стороны, у нее была бабушка  величина настолько постоянная, что долго грустить не получалось.