Тогда от хозяина еще не исходило такого запаха безнадежности и страдания.
Бледные лица. Темные раскосые глаза без подвижных зрачков, а - лишь с узкими вертикальными прорезями, как у соседской кошки.
Пошел вон, сказали ему без слов.
Бинго попятился. Потом побежал.
...Дуэйн Беррм с трудом открыл глаза.
Вставай, объект.
Все залеплял студенистый свет.
Вставай, объект!
Что?
Вставай, объект!
Он со скрипом повернул голову. Шея была нашпигована битым стеклом.
Дальняя стена дома просвечивала, словно стенка террариума, и за ней неподвижно стояли тонкие знакомые силуэты.
- Нет,- сказал Берри вслух.
Это кошмар. Просто кошмар. Один из многих. Почти еженощных.
Нужно только проснуться. Ну...
Вставай, объект.
Вставай, объект!
Голова и плечи сами собой стали приподниматься над диваном. Руки потянулись вверх...
- Что? - не веря еще, закричал Берри.- Что, опять?! Нет! Хватит! Оставьте меня! Вы не имеете права! Нет!!! Н-е-е-е-ет!!!
Н-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!
...Бинго чуть убрал одну лапу с морды.
Хозяин кричал. Он часто кричал так но ночам, но тогда дом не светился изнутри. И не бил из крыши в небо пульсирующий столб прозрачного огня. И не висело над домом медленно крутящееся колесо...
Дэвисовский исправительно-трудовой центр
Мэрион, штат Вирджиния
7 августа 1994 года
Около 11 часов утра Здесь воняло всегда. Примерно так же воняет в самолетных уборных, но здесь еще добавлялся запах лежалых сырных корок и пыльных ковров. Что довольно странно, поскольку во всем центре, именуемом среди своих Тюрягой (что, в свою очередь, категорически запрещалось администрацией: "Вы не заключенные, вы пациенты, помните это!"), не было замечено ни единого ковра. На протяжении всей его истории.
Пациент Дузйн Берри шел но кори дору, держа перед собой скованные браслетами руки. Наверное, потому, что доктор Хакки слыл либералом, руки Дуэйну не стали выворачивать за спину.
Надсмотрщик, как и положено, шел на шаг позади, положив одну лапу на рукоять служебного пистолета, а вторую - на плечо пациента.
При необходимости он имел право стрелять, и Берри знал это. Один раз до этого не дошло чуть-чуть...
Иногда он жалел об этом "чуть-чуть".
Особенно вечерами.
Линолеум, покрывающий пол коридора, под тысячами ног полностью утратил всяческую шершавость; идти приходилось с осторожностью, почти не отрывая подошв.
Но и шарканья не было слышно - его гасил слой войлока, на котором линолеум покоился.
Часто по ночам казалось, что сквозь войлок из-под пола проникают какие-то звуки.
И если те, кто эти звуки производит, выйдут наружу, то никому не помогут никакие служебные пистолеты...
- Принимайте своего парня, док.
Доктор Хакки был высок, голубоглаз и бородат. От него сейчас исходил сложный аромат мускатного ореха, ментоловой жевательной резинки и таблеток "антиполицай".
Двигался он чуть скованно и осторожно, словно боялся задеть и опрокинуть что-то, невидимое остальным...
Короче говоря, доктор Хакки маялся с похмелья.
- Отлично, Джим,- сказал он охраннику. - Подождите за дверью.
Тем самым он обозначал свою степень доверия к пациенту. Ты хороший парень, как бы говорил он, и ты просто на приеме у врача, какие проблемы...
А наручники... это так, местный колорит.
- Доброе утро, Дуэйн. Садитесь.
Берри сел на стул. Доктор пристроился перед ним на уголке стола.
- Опять за свое, Дуэйн?
Берри кивнул.
- Почему вы не хотите принимать лекарства?
Берри коротко взглянул доктору в глаза и стал смотреть мимо.
- Почему?
- Мне не нравится, как я себя после этого чувствую...
Доктор покачал головой:
- А ведь мы даем вам лекарства не просто так, Дуэйн. Вы же знаете причину, правда? Это все из-за вашего поведения. Мы не можем допустить, чтобы вы еще кому-то причинили боль.