Кажется, пора. Дышится трудно, виски давит, в ушах уже не звонсирена. Цапля уходит на полной скорости, а у него еще есть резерв, пусть и совсем маленький.
А еще он легче, девица хоть и костистая, но с мясом.
Форсаж! Кулакдо боли, руку вперед.
Есть!
Мог толкнуть в ногу, мог и слегка повыше, но проявил тактударил в плечо. Чуть не рассчитал: положено касаться, а не бить кулаком. Ничего, переживет костлявая!
Ладонь разжать Руку назад Стой!
Разбор полетов.
***
Как же тебя готовили? Мы на второй тренировке уже играли в догонялки. Маневр «двойкой», между прочим, еще труднее, его и за неделю не освоишь.
В небе говорили по-немецки. Может быть это, а может, шлем и очки, скрывшие лицо, но Цапля в ее «марсианской» ипостаси не раздражала. Команды исполняла, не задавая лишних вопросов, летала же вполне грамотно для новичка.
Меня учили стрелять. И, знаешь, я была самой лучшей. С тридцати метров при любой скоростинаверняка. И догонять не нужно. Кстати, стреляю правой, перчатку отключаю, перехожу на запасной гироскоп, который на ремне. Не слишком удобно, но я освоилась.
С тридцати метров в полете Его самого такому не учили. Цели у них только на земле.
Меняемся, теперь ты догоняешь. Первые два раза поддаюсь, заодно покажу твои ошибки, смотри внимательно. В третийна полную. Даю форуесли подойдешь на дистанцию выстрела, считай, победила. Тридцать метров, говоришь?
Глаз не увидеть, только стрекозьи очи. Но показалось, что стекла блеснули бледной зеленью.
В бою форы не будет, Лейхтвейс. И честный бойне для нас. Но здесь ты командир.
О том, что лишние слова в небе не нужны, он решил сказать уже после, на земле.
Начали!
***
В правом плечеболь. Костлявая отомстила по полнойврезала от всей души, не жалея. От второго удара, уже в следующем заходе, Лейхтвейс уклонился. Ушел в сторону, развернулсяи ткнул Цаплю пальцем точно между лопаток.
Убита! отозвалась та, как ни в чем не бывало. А ты ранен.
Он прикинул, что в реальном бою уже не смог бы пользоваться перчаткой. И еще раз подумал о том, что убивать в небе его не учили.
Третий раз!
Он сразу ушел на высоту, точно так же как Цапля, но под чуть меньшим углом. Оглянувшись на миг, прочертил в небе невидимую полосутридцать метров с запасом. Скорость выбрал максимальнуюфорсаж, кулак сжат до боли. Летел точно по прямой, не уклоняясь ни на метр. Костлявая уже все поняла, помчится следом. Значит, имеем треугольник: линия полетараз, дваповерхность земли, триперпендикуляр вниз, 90 градусов.
Скорость! Скорость! На полной, пальцы впиваются в ладонь, если бы не перчатка, ногти бы уже врезались в кожу.
Ходу!
Вместо датчикапульс. Пока стучат молоточкивверх, не оглядываясь, выжимая, что только можно из черного марсианского прибора. Обо всем прочем можно будет подумать на земле: и о том, что выходной накрылся, и о чересчур наглой Цапле, которую учили совсем по другой программеи о будущем задании.
Неужели и в самом делеРоссия?
Синий океан исчез, скрывшись за белой завесойоблако, как тогда, над Парижем. К счастью, чуть в стороне, уклоняться не надо. Лейхтвейс прикинул, что в серой влажной пелене можно устроить уже не догонялкипрятки, подивился нелепости идеи и чуть не пропустил миг, когда в виски ударила тяжелая горячая волна.
Есть!
Он отключил ранец и на миг зажмурился.
Свободный полет!
Ускорение9,81 метров в секунду, точно по перпендикуляру, камнем вниз. Никакой Цапле не справиться с Ньютоном! Как там у товарища Маяковского?
И эту секунду,
бенгальскую
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на
Лейхтвейс открыл глаза и стал смотреть на мчавшуюся навстречу землю.
***
Теперь я командир, Лейхтвейс. Сейчас будет разбор полетов. Готов? Учти, говорим по-русски.
Йа! Йа! Ми вас будем убивайт и немножечко вешайт!
Не смешно. Ты нарушил самое главное правило
Не отключать ранец в воздухе. В бою форы не будет, Неле. И честный бойне для нас.
Согласна. Но ты не выиграля тебя все равно застрелила. А сейчас подумай о том, что станешь говорить нашему шефу. И лучше всего, если это будет правда. Для тебя лучше, Лейхтвейс. Иначе отправишься в полковой оркестриграть на ба-ба-лайке.
***
Правду он все-таки не сказализ принципа. Маленький грот в скале уже никому не пригодится, о нем знают, но ломать слово все равно нельзя. Иначе получится, что он, благородный разбойник Лейхтвейс, предал своего учителяпилота-испытателя Веронику Оршич. Но и не солгал всеконечно.
В Рейнских горах он уже бывалво время учебных полетов. Да, с инструктором, как и положено, «двойка», полет в сложных условиях. Потому и направился по знакомому маршруту. Встреча с «марсианами», конечно, не случайна. Поскольку прошлогодний полет отражен в документах, за горами могли присматривать. Варианта три: французы, что вероятнее всего, свои из ведомства Герингаи неведомые хозяева ранца.
Американцев решил не поминать. Даже если «прибор» действительно создан за океаном, а не на планете Аргентина, пусть начальство разбирается само.
Доклад окончил. Умолк. Руки по швам, подбородок вверх.
Уже лучше, помолчав, заметил Карл Иванович. Теперь по крайней мере логично. Могли увидеть документы, могли спросить у самой Оршич. Но если это хозяева ранца, то почему сейчас? Что мешало им сделать это раньше?
Прежде чем ответить, Лейхтвейс на секунду задумался. Сначала Ночной ОрелВероника Оршичисчезла без следа. «Могли спросить» Значит, она в плену. А теперь заинтересовались им самим.
Потому что мы начали воздушную войну. Кажется, этим хозяевам такое не по душе.
5
Князь уже много лет не курил. Начал на фронте, а завязал как раз перед женитьбойневеста табачный дым не выносила. Однако сейчас, сидя у желтого казенного стола, он вспомнил, что такое никотинный голод. Крутит, выворачивает, путает мысли, не позволяя думать ни о чем кроме первой, самой сладкой затяжки. Но тянуло его вовсе не к папиросе: слева от чинуши, кропотливо заполнявшего огромный бланк-распашонку, лежала сложенная вдвое газета. Сегодняшняя, свежая, хрустящая Князь ничего не читал уже четыре дня. Особенно плохо было без новостей. Привык! Просматривая заметки и статьи, Дикобраз ощущал себя частью, пусть малой, еле заметной, невероятно огромного живого мира. Теперь мир замкнулся за тюремными стенами.
В Царице Небесной чтение не поощрялось. Книги, главным образом, духовные, разрешали выдавать только после первого года отсидки, писать же было запрещено напрочь. Исключение сделали лишь для коммуниста Антонио Грамши, спрятанного где-то в гулких лабиринтах старой тюрьмы. Но у того были надежные адвокаты в Красной Москве.
В канцелярию князя вызвали сразу после завтрака. Чинуша установил личность, после чего без особой спешки с головой нырнул в бумаги. Поначалу Дикобразу почудилось, будто тип за столом все тот же, из конторы полковника Строцци, но присмотревшись, понял: ошибся, хотя и не совсем. Пусть не прежний, но очень похожий, почти единоутробный брат. Очочки, редкие прилизанные волосы, нос, словно у землеройки, стеклянный, ничего не выражающий взгляд. Только таких при бумагах и держат.
Газета, «Иль Пополо дИталиа», облику вполне соответствовала. Основана лично Кувалдой, как говорят русские, «генеральная линия». Но все равногазета, буквы, складывающиеся в слова. Мир, который у него отобрали.
Удержаться было невозможно. Настоящий курильщик дымит даже у расстрельной стенки.
Вы разрешите?
Чинуша, оторвав стеклышки очков от бумаги, вначале не понял, моргнул недоуменно. Пришлось не только кивнуть в нужную сторону, но и рукой указать. Узкие плечи под старым потертым пиджаком еле заметно дрогнули.
Читайте, читайте, синьор! Если насчет процесса, сразу скажу: оправдали, на третьей страницеречь адвоката. А я пока закончу. Сами понимаете, человек один, а документовмного.
И вновь нырнул в бумажную пучину, которая и поглотила его. Князь, все еще не веря, осторожно взял газету, неспешно развернул и резко выдохнул. Первая затяжка, самая сладкая