Но ей помешали. Планам не суждено было сбыться. Рэн являл собой неопровержимое доказательство того, что в этом заведении никогда не будет всё по-прежнему, а иногда, как она думала, всё совсем вырвалась из-под контроля. Служки обращались к Мирне «госпожа настоятельница», но госпожой она уже не была. Из-за него. Из-за этого мальчишки. Шесть лет, с тяжелым взглядом, напрочь лишенный страха, Рэн не нуждался в наставлениях и молитвах. Она ненавидела его за это.
Мирна изредка даже стыдилась своей ненависти к желторотому пацану. Но каждый раз упиралась в его глаза и ненависть возрождалась. Она его боялась. Тот источал физический страх. Мальчик рассеивал его вокруг себя, в тот момент, когда сам ничего не боялся.
До встречи с ним настоятельница даже не думала об опасности, не опасалась ни великих Святых Старейших, ни первородных богов Перехода, ни даже Низшего места жуткого места за воротами ада, куда попадают все падшие создания.
Этот мальчик был падшим. Он обязательно попадёт в Низшее место. Она это знала и очень торопила то время, когда всё произойдёт. Ловила себя на мысли, что хорошо бы он убился в лесу, или его переехал бы доставщик провианта. Но обрывала свои мысли, словно мальчик мог их услышать. Словно не Первородные боги читали судьбы, а этот чёртов непокорный ребёнок.
Часто Мирна молилась, что бы мальчишка упал в лесную яму, сломал шею и избавил её от этого лютого страха и ненависти. Она мечтала вернуться к своей прошлой комфортной жизни. Вернуться в то время, когда дети, которые здесь обучались, приносили небольшой доход и не трогали душу, ни милосердием, ни ненавистью. И хоть воспитанники до сих пор держались безропотно и послушно, этот оставался слишком непокорным. Нивелировал её авторитет в глазах остальных. С горящими безумием глазами запросто сбегал с уроков или со Священной Молитвы Перехода Старейших смотреть каких-то птиц.
Проживая вот так, день за днём, Мирна постоянно анализировала свой страх. Осознала, что боялась Рэна не так, как боятся убийц или демонов, а боялась того, что он и есть демон. Или даже сама смерть. Те, на кого он посмотрит умирают. Плохо кончают. И она вот-вот умрёт в страшных мучениях.
Поэтому не могла себя заставить смотреть в его жуткие, всегда внимательные миндалевидные глаза. Она видела в них себя. Свою кончину. Свой крах.
В те редкие моменты, когда их взгляды пересекались, она понимала, что нужно любыми способами избавиться от этого ребёнка. Убить. Увезти. Отдать любому, кто его заберёт.
Сколько раз она пыталась оправдаться перед собой за этот страх, вспоминая, а по большому счёту, выдумывая разные причины его появления. Но каждый раз, оставалась лишь одна мысль «Тот, кому есть чего бояться будет бояться всегда»
Шесть лет назад ранним утром Мирна нашла младенца, когда они с мужем, ныне покойным, вышли прогуляться. До этого момента, детей к Храму давно уже не подбрасывали. В то утро она была даже рада лишний рот, да, но и и лишние рабочие руки, стоящие не малых денег, в хорошие года.
Ребёнок лежал в одной распашонке и штанишках на каменной ступени возле ворот. Она ступила всего один шаг вниз по лестнице, как услышала писк. Опустила глаза, подняла младенца, захотела прижать к себе, а потом он впервые напугал её. Мальчик распахнул веки, видимо полагая, что это мать взяла его на руки.
Мирна уставилась в испачканное лицо. Обратила внимание, что одежда малыша тоже вся грязная. Младенец немного исхудал, но выглядел здоровым. Из рукава распашонки выпал обрывок жёсткой бумаги с надписью: «Его второе имя Тарона. Дайте ему это имя».
Когда настоятельница достала записку, найдёныш посмотрел на неё, моргнул, потом ещё раз моргнул и заплакал.
Он не спал всю ночь, ревел, орал и упорно отказывался от молока, словно не понимал, что нужно питаться. Какой-то утробный, низкочастотный вой и гул плясал у неё в голове, когда тот начинал открывать рот. Это был чертовски громкий плач, и Мирна, обычно терпеливая к детским слезам, впервые подумала об убийстве младенца.
Больше всего ей запомнилось выражение жёлтых глаз, от них она впадала в ступор. Мирна сразу решила, что ничего хорошего ждать от него нельзя. Потому что она видела много детей в своей жизни, но такое с ней было впервые. Она как животное, впав в оцепенение, приседала на пол, прижав руки к ушам, и представляла, как на него летит автомобиль, а младенец не в силах сдвинуться, чтобы избежать смертельного удара.
Она в тот раз сама осмотрела младенца. Вполне здоровый мальчик. Кроме записки, с ним не было никаких других опознавательных знаков. Разве что странная («Наверное, дорогая», мелькнула мысль в тот момент), грязная ткань распашонки. Лёгкая, гладкая, тонкая и вместе с тем тёплая.
Какое-то время именно из-за этой необычной одежды настоятельница относилась к мальчику, как к украденному ребёнку из состоятельной городской семьи. Она развесила в посёлке объявления, ждала, что за мальчиком, возможно, вернутся богатые родственники и даже пожертвуют немалую толику ей, помимо обязательной платы. Но нет. Ничего не происходило. Проходили годы, мальчиком никто не интересовался, распашонка стала ему мала и последовала на самую дальнюю полку старого шкафа.
А в Мирне вырос вместе с ребёнком этот въедливый страх, мешающий жить.
Время прошло, глаза малыша необычного, беспокойного жёлтого цвета, постепенно превратились в зелёный. Когда это произошло, его взгляд начал приказывать, а она ему подчиняться.
Постепенно он забрал её власть. Для всего мира она была «госпожой настоятельницей», пусть и захудалого поселкового Храма, но мальчишка лишил даже этого.
В три года он заставил её замолчать и опустить розги. Позже, не давал бить непослушных воспитанников или кричать на служек.
Как только она пыталась прикрикнуть, мальчишка тихо произносил: «Мирна, ты напугаешь птиц за окном!», и она сдавалась. Упиралась в глухую стену из воздуха, скованная разумом и телом.
Иногда её просто захлёстывала эта ненависть к мальчику, не принося облегчения. Она не могла выплеснуть её, наказать или устрашить его, как других детей. Однажды хотела даже убить его во сне, но не решилась.
Временами настоятельница, доставала распашонку, мяла её меж пальцев, пытаясь понять, что это за ткань, вертела пожелтевшую записку, в надежде найти хоть какой-нибудь знак или причину, которые помогли бы избавиться от ребенка, убрать, удалить хоть куда-нибудь
Но за шесть лет ничего не случилось. Происхождение мальчика оставалось всё такой же тайной.
Найдёныша Мирна назвала Рэн, что на языке древних рукописей означало «потерянный». Ей всегда нравилась та часть из священного писания о Переходе Великих Старейших в благословенный мир радости: «А те рэн оали ав ни ханкэ и инд оуре» «У потерянных душ нет шанса обрести дом». Это было правдой. Воспитанникам Храма Перехода не обрести места в этом мире, как не обрести дом. Второе имя, странное по звучанию, приписала, как и было указано в записке. Рэн Тарона.
Она отвлеклась от воспоминаний, посмотрела в окно, но ребёнка и след простыл. Вздохнула, подумав, как всегда: «Хорошо бы этот чёртов мальчишка упал в берлогу к клыкастому мерану. Или, заблудившись в лесу, не нашёл дорогу обратно ну или, наконец, встретил какого-нибудь проходимца, который отвёл бы его на работу в город Великие Старейшие, да будет Переход милосердным! Помогите мне!»
Затем вернулась в кресло-качалку покойного мужа, задремала, пока наваждение сна не разорвал громкий стук в дверь. Тихий час после полуденной Молитвы ещё не закончился, поэтому настоятельница решила, что звуки ей приснились.
Глухой удар ещё раз сотряс дверь, и Мирна почувствовала, как на ладонях и на лице выступил пот. Так случалось каждый раз, когда кто-то стучал настолько громко, она с некоторых пор не любила резкие звуки. Настоятельница тут же подумала о мальчишке, тот всегда ассоциировался с неприятностями, нехотя встала с кресла и подошла к обитой металлом массивной двери:
Кто там пытается разбить дверь? Назовите себя во имя Первородных
Страх.
Мирна! Раздался глухой мужской голос. Настоятельница Мирна! Откройте дверь!
Страх.
Но я Неуверенно и испуганно ответила женщина. Страх усилился, острой болью кольнул в сердце. Что случилось? Кто