Нечто похожее происходит и с героиней рассказа В. Брюсова «В зеркале», которая ведет смертельную борьбу со своим отражением, стремящимся вытеснить в хрупкий стеклянный мир свое настоящее «я», чтобы выбраться из зеркала и занять место человека, Происходит ли эта борьба в действительности, или в больном воображении женщины? Равно возможно и то, и другое объяснение Стороннему наблюдателю не отличить подлинного человека от «зазеркального». А двойнику так легко потом разбить зеркало, в котором заключен его вечный враг Здесь тоже налицо раздвоение сознания. Но соотношение реального и фантастического не изменяется.
Брюсов противопоставляет героиню не всему окружающему миру, который не понимает ее, а самой себе. Безумие в данном случаеспособ познания своего «я», борьба за него.
К жанру утопии-предупреждения, популярному в XX веке, относятся рассказ А. Платонова «Потомки солнца» и повесть Е. Зозули «Гибель Главного Города».
Поверив в свои силы, людям легко переоценить собственное могущество. Так произошло с персонажами рассказа А. Платонова «Потомки солнца». Человечество, застигнутое врасплох всемирной катастрофой, находит возможность объединиться ради великой целивыживания. Все чувства, даже любовь, оказываются бесполезными. Энергия, тратившаяся на эмоции, вкладывается в дело. Кажется, настало время праздновать победу над стихией. Но это «пиррова» победа, ведь и сами люди изменились: превратились в вечных работников, которым недоступно наслаждение красотой, не нужна любовь, непонятно и не нужно различие мужчины и женщины. Единственное их увлечениепознание. Именно оно толкает на поиски другой родины, другого мира. Может быть, там удастся человечеству вновь обрести себя? Пока же рассказчик«сторож и летописец опустелого земного шара»обретает бессмертие. Это бессмертиепамять В рассказе Платонова Земля, как птичье гнездо, покинутое выросшими птенцами, еще не знающими ностальгии.
«Гибель Главного Города» Е. Зозулиповесть о выборе между свободой и сытостью. Захватчики строят над поверженным городом верхний ярус. Побежденным вход туда запрещен. Всем, кроме неба, дневного света, они обеспечены. Забыты нужда, голод. Жителям Главного Города не хватает самой малоститого, что Твардовский назвал «правдой сущей». Для них создано даже особое министерство иллюзий, чтобы показывать не существующее для «плебеев» небо, солнце, которое заслонено Верхним Городом. И многим нравилось жить в обмане.
Но иллюзии, как показывает жизнь, все-таки порою рассеиваются. Вспыхивает восстание. Гибнут оба города. Но над кровью, безумием и ужасом торжествует чистое небо.
* * *
Еще немецкий романтик Жан-Поль Рихтер показал два ложных способа создания фантастического. Первыйв том, чтобы «разоблачить» чудо, материализовать его. Второй, напротив, нанизывать чудеса одно на другое, не считаясь с правдоподобием. Истинная фантастика, считал Рихтер, должна не разрушать чудесное, но заставить его соприкоснуться с нашим внутренним миром. Немецкий романтик сравнивал истинную фантастику с прекрасной «сумеречной бабочкой».
При виде этой «сумеречной бабочки» пробуждаются тайные желания человека, яснее становятся скрытые движения души Впрочем, «тайные» не означает только неведомые. Высшая тайнав самом мироздании, в его организации. Она становится доступной, когда возникает своего рода «гармония» или понимание, соприкосновение между душой человека и Вселенной. Для такого соприкосновения нужно, разумеется, особое отношение к чуду как к чему-то, что реально присутствует в нашей жизни.
Сходные мысли можно найти у В. Ф. Одоевского. В 1836 году в статье «О вражде к просвещению, замечаемой в новейшей литературе» он подробно писал о поэтике тайны, сверхъестественного. «Фантастический род, на который была также мода в Европе и который, может быть, больше, нежели все другие роды, должен изменяться по национальному характеру, долженствующий соединять в себе народные поверья с неясною мечтою младенчества, этот род целиком перешел в наши произведения и достиг до состояния настоящего бреда В этих произведениях не ищите убеждений, откровенности; не ищите новой точки зрения, которая делает рассказ занимательным если не по происшествию, то хотя бы по рассказчику; не ищите там глубоких изысканий, которые поднимают пред вами завесу с тайных движений души современников В сотнях томов вместо силынапыщенность, вместо оригинальногочудовищное, вместо остротыплощадные шутки, и между тем все чужое, все неестественное, все несуществующее в наших нравах».
Одоевский также отстаивал чудо «сумеречной бабочки». Он знал: фантазия не должна подменять глубоких изысканий, ее задачадать форму для их выражения, когда бессильными оказываются реально-бытовые ситуации.
Закон этот действует и сегодня. Правда, современная фантастика немного дидактична, из всех известных видов чудес признает одиннаучное открытие.
При этом элемент чудесного, то есть собственно фантастика, перестает играть роль нравственную. Необычное остается на уровне сюжета, но не оно определяет позицию героя. Решающее значение приобретает нравоописание, изображение профессиональной и бытовой сфер. Научная фантастика неожиданно воскрешает традиции «натуральной школы», «физиологического очерка». Особенно характерно это для школы И. Ефремова, в том числе для А. Казанцева, В. Щербакова и Ю. Медведева. Научное предвидение, социальный прогноз сочетаются со стремлением разглядеть непонятное и соприкасающихся с ним людей во всех подробностях. Отсюда снижение поэтической образности и рост значения чисто технических деталейтаково требование этого жанра. Но настоящее искусство и тут не ограничивается разработкой научной модели мира. В центре внимания писателячеловек и его место в данной модели: роль творца или жертвы, случайного свидетеля или вдумчивого исследователя, искателя приключений.
Гейне писал, что мир кажется нам то пленительно юной красавицей, то ужасной брокенской ведьмой. Зависит это от того, через какие очки смотретьвыпуклые или вогнутые. Фантастика. позволила человеку увидеть сразу обе стороны действительности, убедила, что мир похож и на красавицу, и на ведьму. Такое наблюдение многих озадачивает, лишает покоя.
Что делатьтаков образ мираи радующий, и пугающий. Понимать его двойственность, принимать ее смело и учит фантастика.
Каждое желание человека может исполниться. Но всегда ли что нужно? Прежде стоит взглянуть на последствия через разные стекла.
В. Н. Греков
Иллюстрации и оформление А. И. Добрицына
I
А. С ПушкинВ. П. ТитовУЕДИНЕННЫЙ ДОМИК НА ВАСИЛЬЕВСКОМ(повесть)
Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег, уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и северную сторону, которая глядит на Петровский остров и вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере приближения к этой оконечности, каменные здания, редея, уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы идете мимо ряда просторных огородов, который по левую сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокою крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала, служащего оплотом от разлитий; а дальше лежит луг, вязкий, как болото, составляющий взморье. И летом печальны сии места пустынные, а еще более зимою, когда и луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега Петровского острова, всё погребено в серые сугробы, как будто в могилу.
Несколько десятков лет тому назад, когда сей околоток был еще уединеннее, в низком, но опрятном деревянном домике, около означенной возвышенности, жила старушка, вдова одного чиновника, служившего не помню в которой из коллегий. Оставляя службу, он купил этот домик вместе с огородом и намерен был завесть небольшое хозяйство; но кончина помешала исполнению дальних его замыслов; вдова вскоре нашла себя принужденною продать всё, кроме дома, и жить малым денежным достатком, накопленным невинными, а может быть, отчасти и грешными трудами покойного. Всё ее семейство составляли дочь и престарелая служанка, бывшая в должности горничной и вместе кухарки. Вдалеке от света, вела она тихую жизнь, которая при всем своем однообразии казалась бы счастливою. По праздникам в церковь; по будням утро за работою; после обеда мать вяжет чулок, а молодая Вера читает ей Минею и другие священные книги или занимается с нею гаданием в картыпрепровождение времени, которое и ныне в обыкновении у женщин. Вера давно уже достигла того возраста, когда девушки начинают думать, как говорится в просторечии, о том, как бы пристроиться; но главную черту ее нрава составляла младенческая простота сердца; она любила мать, любила по привычке свои повседневные занятия и, довольная настоящим, не питала в душе черных предчувствий насчет будущего. Старушка мать думала иначе: с грустью помышляла она о преклонных летах своих, с отчаянием смотрела на расцветшую красоту двадцатилетней дочери, которой в бедном одиночестве не было надежды когда-либо найти супруга-покровителя. Всё это иногда заставляло ее тосковать и тайно плакать; с другими старухами она, не знаю почему, водилась вовсе не охотно; зато уж и. старухи не слишком ее жаловали; они толковали, будто с мужем жила она под конец дурно, утешать ее ходил подозрительный приятель; муж умер скоропостижно ибог знает, чего не придумает злоречие.