- Нельзя! - твердо сказала я, глядя в лицо мальчика. Следы от зубов наливались красным, Джолион смотрел на меня, как зверек, которого хотели убить. - Ты мальчик, Джолион, мальчик, а не собака. Кусаться нельзя.
Он не ответил. Когда я надела на него штаны, Джолион свернулся калачиком, глядя на цепочку машинок. Я вздохнула, легла рядом с ним и, обняв тонкие плечи, негромко пропела в маленькое ухо с родинкой:
- А баю, баю, баю, спать укладываю,
Спать укладываю, приговариваю.
Не ходи ты, коток, по чужим дворам,
Не качай ты, коток, чужих деточек...
Эту песню мне пела бабушка Тоня - мама нанимала ее, когда я была совсем маленькой. Я хотела петь эту песню своему сыну - и пела бы, если бы Максим не толкнул меня животом об угол стола к полному удовольствию свекрови. Джолион всхлипнул, и мне тоже хотелось плакать.
Мы оба потеряли слишком много.
Послышались негромкие шаги, и к нам подошел Кайлен. Осторожно поднял шорты и футболку сына, посмотрел так, словно ожидал чего угодно, только не того, что мы будем лежать в обнимку на ковре, как животное с детенышем.
- Как вы? - прошептал он.
- Мне нужен бассейн, - сказала я. - Завтра. Джолиону нужно плавать.
Кайлен посмотрел на меня так, будто я сморозила какую-то непередаваемую глупость.
- Он боится воды.
- Понимаю, - ответила я. - Я буду с ним, и он перестанет.
***
Если бы завуч и несостоявшиеся коллеги увидели, какую комнату министр аш ан Тан отвел для учительницы своего сына, то они удавились бы от зависти, а потом отравились. Я невольно почувствовала себя сказочной принцессой - ведь только принцессы могут ходить по таким пушистым коврам, спать на мягчайшей постели и вешать одежду в шкаф с перламутровой инкрустацией.
Кстати, одежда. Интересно, понимает ли мой наниматель, что она мне нужна?
Я подошла к шкафу и открыла дверцы: да, он понимал. Содержимое вешалок сделало бы честь небольшому модному магазину. Я вынула вешалку с платьем - настолько легким и прозрачным, что оно казалось сшитым из цветочных лепестков - и вдруг подумала, что это могут быть вещи покойной жены Кайлена.
Нет, ну не настолько же он дурак!
Я приложила платье к себе, посмотрела в зеркало - вроде бы в самый раз. Девушка вроде меня - выросшая в провинциальном пыльном городишке - и мечтать не могла о таких нарядах. Максим говорил, что его жена не будет меркантильной тряпичницей, а я так боялась остаться одна, что верила ему.
Господи, какая я была дура...
Я сняла блузку и брюки и надела платье: действительно в самый раз. Девушка в зеркале казалась незнакомкой - я смотрела на себя и думала, что это все-таки сон. Яркий, красивый сон, и скоро зазвонит будильник, чтобы поднять меня с кровати и отправить в школу.
Конец августа. В школе много работы. Например, надо убрать фотографии в соцсети, чтобы никто не подумал, что у училки может быть в жизни что-то кроме мышиного пучка и юбки ниже колена.
Так что если это сон, то пусть снится подольше.
В дверь постучали, и Кайлен вошел, не дожидаясь моего ответа. Впрочем, зачем бы ему ждать в его собственном доме? Свекровь, бывало, так и говорила: живешь в моей квартире, так держи рот закрытым, когда я ночью вхожу в вашу комнату, чтобы что-то взять из шкафа.
Потом, после развода, я сказала себе, что ни один человек так со мной больше не поступит. Пусть я покажусь хамкой, но.
- Прекрасно выглядите, - заметил Кайлен, но глаза остались темными и холодными. Просто комплимент, дань вежливости, не больше.
- Платье прекрасное, - улыбнулась я. - Спасибо!
- Шкаф настроен на вас, - сказал Кайлен. - В нем всегда будет то, что вам понадобится.
Я невольно рассмеялась. Удобная вещица!
- Вот бы мне такой домой, - вздохнула я, прекрасно понимая, что в съемной комнате для этого чуда не найдется места. Кайлен махнул рукой.
- Если хотите, можете его потом забрать. Как он?
Я не сразу поняла, что он спрашивает о сыне. О маленьком мальчике на полу в детской, которого некому обнять.
- Вы правы, он будто в коконе, - заметила я. Когда-то подруга дала мне книгу о проживании горя, но сейчас я не могла вспомнить ни слова. - И ему не хочется выбираться.
Ноздри Кайлена дрогнули, черты лица потяжелели. Ответ ему не понравился. Видимо, мне надо было выглядеть лихо и придурковато, отвечать так, как он хочет услышать, и сулить золотые горы. Обычно те, кто так делает, получают премии и со временем выбиваются в начальство.
- Я вас для того и нанял, чтобы вы заставили его выбраться.
«Заставили». Вот как. Не помогли, не спасли - заставили.
- Вы похитили меня, насколько я помню, - я представила, как сейчас завуч рассказывает о том, как я пропала у нее на глазах, и мне захотелось рассмеяться.
Над головой министра проплыла одинокая искра. Должно быть, он пытался сдержать раздражение.
- У меня не было другого выхода. Королева должна увидеть нормального ребенка, а не это... - губы дрогнули, словно Кайлен сдерживал ругательство, - существо.
Мне захотелось вымыть ему рот с мылом, чтобы он больше никогда не сказал такого о Джолионе.
- Я очень рассчитываю на вас, Юлия. Я очень надеюсь. Вы не представляете, сколько лопат сейчас копает мне могилу.
Это было предсказуемо. Чем выше ты забираешься, тем больше рук хотят сбросить тебя с вершины горы.
- У вас есть психиатры? - спросила я. - Мальчику нужен детский психиатр.
Кайлен усмехнулся.
- Есть, конечно, вот только таких болезней у нас нет. Именно психиатры и посоветовали мне искать иномирянку.
Мне казалось, что в его груди сейчас вызревает пламя. Дракон готовился расправить крылья и исторгнуть огонь.
- Что будет потом? - спросила я. - Королева приедет, увидит нормального ребенка, уедет. а потом? Он так и будет жить надрессированной собачкой?
Движение Кайлена было молниеносным. Только что он стоял в стороне - и вот приблизился, и от него пахнет огнем, грозой и болью, и темные глаза смотрят на меня с такой ненавистью и горечью, что я не могу отвести взгляд. Тяжелая горячая рука легла мне на шею - почти легла, не хватило совсем чуть-чуть - и по коже скользнули едва уловимые языки огня.
Он сожжет меня, если захочет. Сожжет и будет искать другую иномирянку.
- Думаете, я не вижу, что он страдает? Думаете, мне безразлична его боль? - лицо Кайлена дрогнуло, и за ним я увидела призрак оскаленной драконьей пасти. - Или вы считаете, что я ничего не потерял? Что мне не больно?
Я дрожала от макушки до пяток. Мне никогда еще не было настолько страшно. Чужая воля подавляла, заставляла склонить голову, упасть на колени, умоляя о пощаде.
- Когда любят, то говорят «никого не потерял», - не знаю, каким чудом я удержалась на ногах. - «Ничего» это про вещи, а не про людей.
Кайлен отвел руку. Рот сжался в нить, словно он приказывал себе: молчи, а то наделаешь таких дел, что придется долго жалеть.
- Я помогу вам, - едва слышно выдохнула я. - Но прежде всего вы должны помочь себе сами.
Что-то в этом роде мне говорил врач, когда я не хотела жить. Максим сказал, что я сама во всем виновата - надо было тверже стоять на ногах, когда толкают. Свекровь сказала, что жена, не способная рожать - обуза, которая не нужна в доме. А врач... врач просто делал свою работу без любви и ненависти.
Кайлен кивнул.
- Помогите, - произнес он. - Да, помогите нам.
***
Бабушка Тоня всегда говорила: ложись на новом месте - приснись, жених, невесте. Я тогда была в средней группе детского сада, моим женихом был Андрюха, который еще писался в постель во время тихого часа, и я его жалела, отдавала свой полдник, но вот во сне видеть не хотела.
В первую ночь в новом мире мне приснился дракон. Огромный золотой ящер летел над землей, под ним сверкали городские огни, сплетаясь в неизвестные галактики, и следом за ним скользил странный звук.
Я поняла, что это песня. Дракон летел и пел, и его песня пробуждала жизнь. Там, где падала тень его крыльев, прорастала трава и распускались цветы, животные с детенышами выбегали из лесов, косяки рыб кружили в волнах.
Дракон создавал мир. Он летел, и люди махали ему - его песня делала всех счастливыми. И я летела за ним, задыхаясь от восторга: я сама была драконом, и постепенно в его песне появились новые, зовущие нотки. Мы летели над бескрайним океаном, и счастье, которое наполняло меня, было настолько светлым и настоящим, что мне хотелось плакать.