Призрак набросился на меня. Я уклонилась в сторону, позволив когтям разорвать воздух на волосок от моего горла, и вонзила нож в грудь призрака, ударяя его острием своей магии.
Нож утонул в плоти. Я рывком высвободила его. Сквозь дым сочился огонь.
Ма'авир завизжал и выплюнул поток пламени. Я увернулась и снова нанесла удар, разрезая защитный плащ существа слева направо и вверх. Дым рвался, как старый брезент, выдавая обугленное тело, объятое пламенем.
Призрак замахал руками, пытаясь разорвать меня своими когтями. Быстро, но недостаточно быстро. Я развернулась влево, обогнула его, выгнув руку дугой изнутри наружу, и вонзила клинок в его спину.
Существо завизжало.
Я схватила нож, вложив в него магию, и повела его вниз, разрезая хрящи и кости, разрезая знаки, выжженные на его плоти, пока не добралась до главного в пояснице. Мой клинок вонзился в него. Символ сломался и пропал в фиолетовой вспышке.
Дым исчез, будто кусок черного шифона скрылся из поля зрения. Огонь вырвался из жреца. На мгновение ма'авир был охвачен пламенем, темная тварь металась в аду, как богохульная демоническая свеча. Он горел и выл.
Я подхватила кирпич с пола.
Огонь дрогнул, оставив после себя гуманоидную фигуру, высохшую, обугленную, лысую, с лицом, прикрытым металлической маской. Я пнула тварь по позвоночнику. Он упал с сухим треском. Я перевернула его на спину и ударила кирпичом по лицу. Маска лязгнула.
Я ударяла его снова, снова и снова, с контролируемой, методичной жестокостью. Маска треснула. Еще удар. Металл раскололся. Куски маски развалились, открыв кошмарное лицо. Его губы исчезли, зубы обнажились в гротескной усмешке. Его нос был дырой в кожистой плоти черепа. Он должен был быть мертв, но каким-то образом он был жив, будучи мерзостью, окутанной грязной магией, и смотрел на меня широко раскрытыми глазами, его радужки были полны огня.
Сквозь зубы жреца вырвался хриплый звук, наполовину стон, наполовину рычание, настолько слабое, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать его.
Слава королю Огня
Твоего бога здесь нет, тихо сказала я ему. Ему все равно. Он не спасет тебя.
Он придет за тобой. Ты принадлежишь ему. Этот мир принадлежит ему.
Мир принадлежит мне и моему роду, ма'авир.
Я вонзила нож ему в грудь и провернула. Жрец забился в конвульсиях, агония скрутила его конечности.
Скажи мне, зачем ты здесь, и твоя смерть будет быстрой.
Ма'авир снова прохрипел:
Пощади
Ты служишь богу, который питается детьми, заживо сгоревшими в его огне. В мире нет пощады для тебя.
Я снова провернула нож. Его вопль хлестнул меня по барабанным перепонкам.
Скажи мне.
Убийца священника, прошептал он. Молох хочет его.
Почему?
Огненные глаза смотрели мимо меня на кусочек неба через разбитое окошко в крыше. Магия, которая дала ма'авиру его извращенную не-жизнь, истекала кровью. С ним было покончено.
Слова древней молитвы на языке, мертвом тысячи лет, с шипением вылетели изо рта существа.
Великий Молох, Бог среди королей, я иду к тебе
Ну, уж нет. Я наклонилась ближе, так близко, что почувствовала, как умирающий жар поднимается от жреца, и прошептала ему на ухо на том же языке, что и его молитва.
Для тебя не будет никаких обрядов смерти. Умри и стань ничем.
Я встала, положила кирпич на лицо существа и наступила на него.
Огненная взрывная волна вырвалась из трупа, ревя, как разъяренное животное. Все окна в церкви взорвались. Здание содрогнулось один раз, а затем все стихло. От передних скамей, опаленных жаром, поднимался дым.
Тело жреца растаяло в ничто. Остались только мой нож и кирпич, испачканные сажей и фиолетовой магией. В этом и заключалась проблема с убийством маавира. Когда один из жрецов-убийц Молоха умирал, их магия пятнала оружие, убившее их, и, что еще хуже, другие из их вида могли выследить, как ищейки, бегущие по следу. Пятно держалось до следующей технической волны. Я не хотела, чтобы они выследили меня. Пока нет.
Я взглянула на фиолетовый, разбрызганный по моим рукам, и сосредоточилась. Тонкий красный пар выскользнул из меня, невидимый невооруженным глазом, очищая мою кожу. К сожалению, это не работало ни с оружием, ни с одеждой. Я пыталась.
Тихий шум заставил меня повернуться направо. Что-то шевельнулось между скамьями. Медленно, осторожно, вставал офицер Флеминг. Два широко раскрытых глаза смотрели на меня с лица, перепачканного сажей.
Дверь распахнулась, и в церковь ворвалась женщина-рыцарь.
Ты опоздала. Я схватила с пола свой плащ, надела его и сошла с платформы.
Она выругалась.
Я прошла мимо Флеминга.
Извини за окна, Большой Город.
Он уставился на меня. Я подмигнула ему и направилась к двери.
Глава 5
Я остановила Тюльпан на углу Джонсборо и Гэммон-стрит, в двух кварталах от церкви пастора Хейвуда. Вдоль дороги вокруг меня теснились черные деревья, их острые листья были неестественно неподвижны, несмотря на легкий ветерок. Небольшое двухэтажное здание с заколоченными окнами стояло на углу справа, его грязные, коричневые кирпичи были покрыты серой плесенью. Когда я жила на улице, это здание служило местом сбора банд детей Северного Уоррена.
Беспризорники знали пастора Хейвуда. Он кормил их, лечил, и, вероятно, помогал спрятаться, если того требовали обстоятельства.
Пошарив в кармане, я вытащила оттуда унцию серебра. Серебро было универсальным металлом почти для любой магической работы. Оно легко плавилось, поддавалось зачаровыванию лучше любого другого материала, включая золото, и было токсичным для целой кучи магических созданий, что делало его адски дорогим. Приобрести его можно было в нескольких видах: в порошке, в форме прута, слитка или проволоки. У меня на ладони был слиток весом в одну унцию, пять сантиметров в длину, трив ширину, и толщиной примерно как стопка бумаги из десяти листов. На улице он бы стоил примерно пятьдесят баксов.
Я подбросила слиток в воздух и поймала его в кулак.
Серебро.
Тишина.
Они знали всех полицейских в округе, поэтому поняли, что я не одна из них. Я была чужаком, и следовательно несла угрозу, но я также предложила серебро. Бумажные деньги могут быть разорваны или сожжены. Некоторые из старых денег, выпущенные до Сдвига, содержали пластик, и иногда разваливались при магических накатах. Но серебро всегда имело ценность, и его было легко спрятать и продать.
Пастор Хейвуд. Я подняла слиток. Поторопитесь. У меня еще есть дела.
Заколоченное окно на втором этаже задрожало. Вся секция качнулась, и фигура, сгруппировавшись, приземлилась на траву. Ко мне подбежал мальчик. Десяти, может быть, двенадцати лет, тощий, грязный, вонючий, с каштановыми волосами. Крысиный хвост свисал с петли на его штанах. Когда я уходила, «Крысиные хвосты» были небольшой бандой на восточной стороне Крольчатника. Должно быть, они расширились.
На меня смотрели светло-голубые глаза с грязного лица.
Что вы хотите знать, леди?
Я изучала серебро в своей руке.
Не случалось ли чего-нибудь странного с пастором Хейвудом за последние две недели?
Сначала серебро.
Я усмехнулась и слегка напряглась. Тюльпан начала двигаться.
Подождите, стойте! Паренек прыгнул перед моей лошадью.
Тюльпан оскалила зубы.
На твоем месте я бы так не делала, сказала я ему. Может укусить.
Он отошел в сторону.
К нему приходил какой-то парень. Мы знаем всех, кто приходит, но раньше мы его не видели. Мы бы его запомнили.
Почему? Расскажи мне о нем. Я уронила слиток.
Он выхватил его из воздуха с кошачьей быстротой и издал писк. Хлопнули ставни, зашуршали кусты, и ко мне приблизились пятеро детей, все младше двенадцати лет, все одинаково грязные. Они держались на расстоянии неровным полукругом.
Я достала еще один серебряный слиток.
Расскажите мне о незнакомце. Где вы были, когда видели его?
Вожак уставился на маленькую девочку, лет семи-восьми, с веточками и бусинками в темных волосах.
Скажи ей.
Я видела его, сказала девочка.
Где ты была, когда видела его?
Внутри.
Почему ты была внутри?
У пастора было печенье.
Что за печенье?
Овсяное. Если ты поранишься, он исцелит тебя и даст тебе печенье.
Ах, так вот из-за чего это все.
Ты поранилась, чтобы получить печенье?
Она кивнула.
Как?
Я побежала и упала.
Что случилось, когда ты подошла к пастору?
Он поколдовал с моей ногой и дал мне молоко с печеньем. Оно было такое большое. Она широко расставила пальцы своих маленьких рук.
Ты ела печенье в церкви?
Она кивнула.
Что случилось потом?
Я ела печенье, и пришел толстяк.
Толстяк, имелось в виду, кто-то состоятельный, в хорошей одежде, с дорогими украшениями, сытый. Хорошая оценка.
Кто-нибудь еще видел толстяка?
Дети покачали головами.
Вот, что я поняла. Это не было: «мы не видели его раньше». А было, что она не видела его раньше.
Мне нужно было отделить ее от них. Так я получу больше информации.
Ты знаешь, где находится Центральный рынок?
Она кивнула.
Я наклонилась и протянула девочке руку.
Покажи мне, и ты сможешь рассказать мне о толстяке по дороге. Я дам тебе серебро в конце.
Вожак встал перед девочкой.
Нет. Мы вас не знаем.
Я добавила вторую унцию к первой.
Он покачал головой.
Маленькая девочка попыталась протиснуться мимо него, но он преградил ей путь.
Я сказал «нет». Небезопасно.
Такая редкость повстречать уличного мальчишку, заботящегося о младших. Вероятно, он еще не нюхал пороху на улице. Некоторые люди считали, что уличные детские банды похожи на Потерянных мальчиков из Питера Пэна. Все было совсем не так. На улице все сводилось к выживанию. Более сильные дети охотились на более слабых. Этот мальчик долго не протянет.
Я вытащила свой значок Ордена и показала ему.
Я не причиню ей вреда.
Он уставился на значок, размышляя.
Хорошо.
Ясно, салага. Все еще доверяет правоохранительным органам.
Я наклонилась, и маленькая девочка схватила меня за руку. Я посадила ее в седло перед собой. Она ничего не весила. Мы двинулись на север, к старому шоссе I-75.
Как выглядел тот толстяк?
Он был большим.
Высокий или низкий?
Высокий.
Какие у него волосы?
Каштановые.
Темнокожий или светлокожий?
Светлокожий.
Маленькая банда следовала за нами, стараясь быть незаметной, пока они пробирались сквозь кусты мимо разрушенных домов.
Как выглядело его лицо?
Она нахмурилась.
У него фальшивые глаза. Словно он хороший, когда другие люди смотрят на него, но не когда он один на один с собой.
Он был похож на парня, который ударил бы тебя, если бы ты что-то украла у него?
Она кивнула. Ее плечи слегка ссутулились. Ее и раньше били, и она научилась сворачиваться в клубок.
Ты помнишь, что толстяк сказал пастору?
Он сказал, что у него есть священный артефакт.
Джек-пот.
Что за артефакт?
Она покачала головой.
Не помню. Я толком не слушала. Они с пастором поговорили, а потом пастор сказал, что подумает, и толстяк ушел.
Что было дальше?
На следующий день приехала машина, и пастор сел в нее. Он никогда не садился в машины. Он вернулся позже.
Он выглядел нормально, когда вернулся?
Она кивнула.
На следующее утро его убили. Ее голос стал очень тихим. Он был хорошим.
Он был, и теперь его не стало. Больше никакого молока и печенья. Больше никакого исцеления, когда тебя ранили. Она потеряла единственное безопасное место, которое у нее было. Она была самой маленькой и слабой из банды. Я чувствовала, как ее ребра терлись о мою руку. Она голодала. Так голодала, что научилась причинять себе боль, чтобы добыть еду.
Я хотела забрать ее с улицы. Я должна была.
Если бы я взяла ее с собой, куда бы я ее пристроила? У меня была работа. Рано или поздно я стану мишенью. Любой близкий мне человек был бы потенциальным заложником. Если я оставлю ее в фальшивой обшарпанной части дома, ей станет скучно, и она уйдет. Она была уличным ребенком, привыкшим менять места дислокации. Если я оставлю ее во внутренней комнате, она не сможет держать руки при себе. В этой комнате были вещи, которые могли съесть ее или вывернуть ее кожу наизнанку.
Я пообещала бабушке, что перестану пытаться спасти каждого бездомного ребенка, которого увижу на улице. Это была роскошь, которой у меня не было. Как принцесса Шинара, моя работа состояла в том, чтобы присматривать за всеми беспризорными детьми, а не только за теми, кто был передо мной, и проводить изменения, которые гарантировали бы, что больше детей не будут выбрасывать, как мусор. Я сделала это, и Новый Шинар был на пути к тому, чтобы стать местом, где ни один ребенок не голодал, но Новый Шинар был далек отсюда, а ребенок, рядом со мной, был именно здесь.
Эрра пыталась спасти всех, и она позволила себе стать монстром ради своего народа. Она не хотела, чтобы я пошла по той же дороге. Она сказала, что это распутает мою душу нить за нитью. Мое положение давало мне возможность радикально измениться, и я должна была сосредоточиться на этом, потому что не все это понимали, но маленькая девочка передо мной была такой крошечной.
Даже если она выживет в течение следующих двух лет, я точно знала, что ждет ее впереди: жестокое обращение, еще больше жестокого обращения, изнасилования, избиения, наркотики и смерть. Немногие из детей доживали до зрелого возраста, а те, кому это удавалось, долго не протягивали.
Но если жрецы Молоха увидят ее со мной и вцепятся в нее когтями, они приготовят ее заживо, только чтобы причинить мне боль. Я должна была отпустить ее. Как только все это закончится, я снова найду ее.
Как тебя зовут?
Куница.
Обычно у бродяжек были прозвища вроде Крысы или Ласки.
Кто тебя так назвал?
Я сама себя так назвала.
Почему куница?
Потому что она умная и милая. А еще быстрая. Ее не поймаешь.
Белки тоже быстрые.
Белки тупые. Сосновые куницы едят белок.
Верно подмечено.
На углу Харпи-стрит было синее здание. Оно все еще там?
Она кивнула.
Я бросила серебро в ее грязную руку.