Хэл Ярроу прошел через гостинуюкомнату три метра на трив единственное другое помещение, кроме неназываемой: в кухню. В кухне три на два с половиной метра он спустил с потолка по стене плиту, набрал на панели нужный код и вернулся в гостиную. Снял пиджак, скатал его в шар и сунул под стул. Он знал, что Мэри его там найдет и сделает ему выговор, но наплевать! Слишком он устал, чтобы тянуться к потолку и спускать оттуда крюк.
Тенькнул сигнал с кухниужин был готов.
Хэл решил сперва поесть, а потом просмотреть почту. Пошел в неназываемую вымыть руки и лицо. Машинально пробормотал молитву омовения: «Да будет мне дано смыть нереальность так же легко, как смывает вода эту грязь, и да будет на то воля Сигмена».
Отмывшись, он нажал кнопку над умывальником рядом с портретом Сигмена. На короткий миг на него глянуло лицо Предтечидлинное худое лицо с клоком ярко-рыжих волос надо лбом, большими торчащими ушами, густыми соломенными бровями, сросшимися над крупным крючковатым носом с раздутыми ноздрями, светло-синими глазами, длинной оранжево-рыжей бородой, с губами, тонкими, как лезвие ножа. Потом лицо стало гаснуть, таять. Секундаи Предтеча исчез, сменившись зеркалом.
Хэлу было позволено смотреть в зеркало лишь некоторое времядостаточное, чтобы убедиться в чистоте лица и причесаться. Ничто не могло бы помешать ему стоять дольше отведенного периода, но он никогда не превышал его. Каковы бы ни были его грехи, самолюбование в их список не входило. По крайней мере, так он себе всегда говорил.
И все же он задержался, быть может, чуть-чуть дольше необходимого, разглядывая широкие плечи и лицо долговязого мужчины тридцати лет. Волосы у него были рыжие, как у Предтечи, но чуть темнее, почти бронзовые. Лоб высокий, широкий, брови темно-русые, широко расставленные темно-серые глаза, нос прямой, обычного размера, верхняя губа немного длиннее, чем нужно, губы полные, подбородок слегка выдается.
Хэл еще раз нажал кнопку. Серебро зеркала потемнело, рассыпалось яркими полосами. Потом свет сгустился, восстановившись в портрет Сигмена. На миг Хэл увидел поверх Сигмена свое изображение, потом его черты растаяли, поглощенные Предтечей, зеркало окончательно исчезло, и остался лишь портрет.
Выйдя из неназываемой, Хэл вернулся на кухню. Проверил, что дверь заперта (запирались только двери в кухню и в неназываемую) не хотел, чтобы Мэри застигла его во время еды. Открыл дверь духовки, вытащил теплую коробку, положил ее на столешницу, отогнутую от стены, и толкнул плиту обратно к потолку. Открыл коробку и все съел. Выбросив пластиковый контейнер в отверстие утилизатора на стене, вернулся в неназываемую и вымыл руки.
Пока он их мыл, послышался голос Мэри, зовущий его по имени.
Глава вторая
Хэл помедлил секунду, хотя и не знал зачемтак, бездумно. Потом ответил:
Мэри, я здесь.
А! Ну, конечно. Я знала, что ты там, если ты дома. Где тебе еще быть?
Он вышел в гостиную, хмурясь на ходу.
Тебе непременно нужно встречать меня лавиной сарказма после столь долгой разлуки?
Мэри была высокойвсего на полголовы ниже Хэла. Белокурые волосы убраны со лба и крепко стянуты на затылке. Глаза светло-синие. Черты лица правильные и мелкие, но чересчур тонкие губы немного портили ее облик. Мешковатая кофта с воротником под горло и свободная юбка в пол не давали ни малейшего представления о ее фигуре. Была ли она у нее вообщефигура, Хэл понятия не имел.
Никакого сарказма, Хэл. Чистый реализм. Где еще тебе быть? Тебе достаточно было бы просто сказать «да». И когда я прихожу, ты всегда там, она показала на дверь в неназываемую. Как будто ты все свободное от работы время проводишь только там. Словно хочешь от меня спрятаться.
Да уж, мило ты меня встречаешь, сказал он.
Ты меня не поцеловал.
Прости. Это же моя обязанность, совсем забыл.
Это не должно быть обязанностью, ответила она. Это должна быть радость.
Трудно радоваться поцелуям губ, издающих рычание.
Он не ожидал, что Мэри не огрызнется как обычно, а заплачет. Ему сразу стало стыдно.
Прости, сказал он. Но признай, что ты вошла в дом не в самом радужном настроении.
Он подошел к ней и хотел обнять, но она отвернулась. Все-таки он поцеловал ее в угол рта, когда она повернула голову.
Я не хочу, чтобы ты делал это из жалости ко мне или потому что это твоя обязанность, сказала она. Я хочу, чтобы ты так делал, потому что меня любишь.
Но ведь я же и люблю тебя, ответил он, казалось, уже в тысячный раз с момента свадьбы. И услышал, как неубедительно это звучит. Да, сказал он себе, он ее любит. Должен любить.
Весьма нестандартный способ показывать свою любовь, сказала она.
Давай забудем все это и начнем сначала, предложил он. Здесь и сейчас.
И начал целовать ее, но она отстранилась.
Какого Ч? спросил он.
Приветственный поцелуй я от тебя получила, сказала она. А раздувать в себе чувственность не обязательно. Не место и не время.
Он всплеснул руками:
Да кто тут раздувает чувственность? Я лишь хотел вернуть упущенный моменткак будто ты только что вошла в дверь. Неужто один-единственный лишний поцелуйэто хуже, чем ссора? Твоя проблема в том, Мэри, что ты все воспринимаешь абсолютно буквально. Разве ты не знаешь, что сам Предтеча не требовал, чтобы его предписания воспринимались буквально? Он говорил, что иногда обстоятельства требуют изменений!
Да, и еще он говорил, что мы не должны чрезмерными умствованиями оправдывать отступление от его закона. Сперва нужно совместно с гапптом выяснить, реально ли наше поведение.
Ну как же! скривился он. Вот прямо сейчас позвоню нашему доброму ангелу-хранителю pro tempore и спрошу его, можно ли поцеловать тебя снова!
Это единственный надежный способ, сказала она.
О всемогущий Сигмен! воскликнул Хэл. Не знаю, плакать мне или смеяться. А что я знаю, так это то, что не понимаю тебя! И никогда не пойму!
Помолись Сигмену, предложила она. Моли его дать тебе реальность. И тогда у нас не будет трудностей.
Сама помолись. Ссорадело двоих, и ты ответственна за нее не меньше, чем я.
Поговорим позже, когда ты остынешь, сказала она. Мне нужно умыться и поесть.
На меня не рассчитывай, ответил он. Я буду занят до самого отбоя. Перед докладом Ольвегссену мне нужно доделать порученную Церством работу.
Ручаюсь, ты рад, что все так обернулось. Я думала, у нас будет хороший разговор. Ты же ни словом не обмолвился про поездку в Заповедник.
Он не ответил.
И не делай такое лицо! сказала она.
Он снял со стены портрет Сигмена и развернул его на стуле, опустил прижатый к стене проектор-увеличитель, вложил в него письмо, настроил рукоятки управления, надел очки-дешифраторы и вставил в ухо наушник, потом сел на стул. При этом он улыбнулся. Мэри наверняка заметила его улыбку и, должно быть, подумала про себя, что бы могло ее вызвать, но спрашивать не стала. Да и спроси она, ответа бы не дождалась. Не мог же он сказать ей, что сидеть на портрете Предтечивесьма забавное ощущение. Она была бы шокированаили притворилась шокированной, он никогда не мог сказать, как она отреагирует на то или иное действие. В любом случае, она была лишена хоть сколько-нибудь заметного чувства юмора, а он не собирался говорить ей ничего, что привело бы к понижению его М.Р.
Хэл нажал кнопку, включающую проектор, и откинулся на спинку стула, чувствуя себя напряженным комком нервов.
Тут же на противоположной стене появилось увеличенное изображение с пленки. Мэри без очков была видна лишь белая стена. А Хэл одновременно с картинкой слышал записанный на пленку голос.
Прежде всего, как обычно в официальных письмах, на стене появилось лицо Предтечи. Сопровождающий голос произнес:
Восславим же Исаака Сигмена, в ком реальность пребывает и вся правда из коего проистекает! Да благословит он нас, следующих по его стопам, и да проклянет врагов своих, учеников нешибного Уклониста!
Пауза в голосе и небольшое прерывание проекции для зрителя, чтобы дать ему возможность помолиться. Потом на стене замигало одиночное словоуоггл, и чтец продолжал вещать: