Рэйчел КейнТвоё возвращение может изменить всёМорганвилльские вампиры15,1
***
Майкл? Майкл! Господи, проснись!
Я вырвался из кошмара в ад, и на мгновение я не мог думать. Не мог видеть. Не мог слышать. Мне больно. Словно меня заперли в черной коробке, отрезанный от всего, но горят все нервные окончания и тогда я почувствовал руки Евы на своем лице, услышал ее быстрое, испуганное дыхание, мои глаза медленно привыкли к темноте, и я увидел в слабом проблеске лунного света очертания ее щек, ее огромные темные глаза.
Я положил руку поверх ее и прошептал:
Прости.
Мой голос звучал хрипло и грубо. Вся боль отошла на второй план, словно ее никогда и не было. Сложно сказать. Я уже не знал точно, что реально, а что нет. Мое тело лгало.
Шел третий месяц моего человеческого бытия, и он проходил не очень хорошо. В лучшем случае я потел, меня трясло, а еда была странной на вкус несмотря на то, какой бы вкусной она ни была. Фонд Дневной Свет дал мне их умри-или-исцелись сыворотку, и меня она вылечила но, как гласят рекламные ролики с наркотиками, побочные эффекты могут варьироваться.
Я имею в виду, я понимал, что происходит. Я был вампиром достаточно долго, что это стало нормальным для меня: сверхъестественное ночное зрение, острый слух и обостренные чувства в целом. А теперь возвращен в обычное человеческое существование, мое тело было медленным, слабым и бесполезным. Все понятно. Но понимание не помогло с тем фактом, что в ловушке в тяжелом, ужасно уязвимом мешке мяса и крови.
Майкл. Голос Евы был мягким, и она убрала потные, грязные волосы с моего лица. Милый, ты должен поговорить с кем-нибудь об этом. Пожалуйста.
Знаю.
Обещай мне, что поговоришь, хорошо? Пожалуйста?
Сказал, поговорю! вылетело из меня сердитым порывом, и я тут же извинился; я не мог видеть ее лицо, но почувствовал небольшую дрожь, которая прошла через ее тело. Проклятье. Я не мог срывать свое разочарование на ней. Я не это имел в виду, сказал я и обнял ее. Это это не изменилось. Почувствовав ее напротив себя, это вернуло меня во что-то вроде нормальности. Не то чтобы я действительно знал, что этонормальность. Уже нет.
Все нормально, ответила она, хотя очевидно, что это не так. У тебя просто тяжелые времена. Ха, это мягко сказано, да?
Мне удалось выдавить смешок. Он был немного неискренним, но вполне реальным.
- Немного. Был убит, вернулся призраком, был убит призраком, вернулся вампиром, теперь вернулся человеком Я ходячая драма, так? Мне просто нужно время.
Я лгал ей, если не самому себе. И время ничего не изменит. Я не мог избавиться от сенсорной памяти, говорившей мне, что все неправильно, я неправильный, и ничто больше никогда не будет правильным. Я подумал, что это пройдет, и начал чувствовать себя лучше, но шли дни, недели, теперь уже месяцы.
Я обнаружил, что выжившийне значит живущий. Я должен был выяснить, как это сделать.
И должен был сделать это быстро, или я сойду с ума.
Ева шевельнулась рядом со мной в темноте и положила голову на мою голую грудь. Мне нравится, когда она так делает; ее темные волосы укрывают меня, как теплый шелк, а щека еще теплее. Я знал, что она делает. Она слушала размеренное биение моего сердцазвук, к которому ни один из нас еще не привык. Живой. Но не живущий.
Мне нужно тебе кое-что сказать, сказала она мягко.
Ладно, ответил я.
Я она глубоко вздохнула, задержала дыхание и выдохнула. Я люблю слушать биение твоего сердца. Ты сильный, Майкл. Ты можешь через это пройти. Пожалуйста, пройди через это. Ты мне нужен. Очень, очень нужен, потому что
Ее голос затих. Я знал, что должен спросить почему; знал, что она хотела этого. Но не спросил. Ничто сейчас не казалось важным, кроме уюта нас двоих в темноте.
Я медленно пропустил ее волосы сквозь пальцы и сказал себе, что все станет лучше.
Должно стать. Ради нее.
***
Это не та проблема, к которой привыкло медицинское сообщество Морганвилля. Они понимали человеческие болезни и вампирскую физиологию, по крайней мере немного, но я по любым меркам был особым случаем. Мне не нравилась эта ситуация, потому что пришлось пройти тонну неприятных тестови я был поражен, обнаружив, что, когда доктор взяла еще один анализ крови, я смотрел на заполненную красным пробирку с тревожным голодом.
Я человек. Не вампир. Какая-то часть меня еще не разобрала это сообщениевероятно, та часть, которая почувствовала себя плохо, когда я наполовину съел чизбургер или пытался съесть фирменный чили Шейна. Думаю, ему было неловко в первый раз, когда я съел половину миски, а потом меня вырвало; он начал убирать специи, пока блюдо не стало максимально пресным, но я все равно не мог много проглотить.
У меня было дикое желание открыть пробирку и выпить собственную кровь, и это напугало меня даже больше, чем ночные кошмары. Я мог представить, какова кровь на вкус более подробно, чем яйца, которые я съел на завтрак, казавшиеся неправильной тошнотворной текстуры и вкуса. А кровь на вкус была правильной.
Господи. Что, черт возьми, со мной не так?
Я не стал говорить доктору, потому что казалось, что она не в состоянии справиться с информацией такого рода, а я не хотел закончить в ужасной психлечебнице, пока не смогу поговорить с кем-то, с кем угодно, кто сможет меня понять.
Именно по этой причине после уколов, осмотров и сканирований я оказался в Common Grounds. Ева не работала; она разрывалась между этим кафе и в ТПУ и успешно добивалась прибавки. Я был рад, что сегодня она не здесь, потому что я хотел поговорить с Оливером.
Он заправлял кофемашину, выглядя совершенно нормально в хипповом фартуке и маленьких очках. Не думаю, что ему на самом деле нужны очки; у вампиров чрезвычайно хорошее зрение, так что я был уверен, что это больше маскировка. Он поднял взгляд, когда увидел меня за прилавком, но ничего не сказал. Я заказал у парня за кассой простой кофе и подошел к концу стойки, где Оливер заставлял подождать.
Чего ты хочешь, Майкл? спросил он.
Я поднял брови.
Кофе? Он кинул мне без-шуток взгляд. Я пожал плечами. Эй, я заплатил за него. Мне нужно поговорить с тобой. Наедине.
По крайней мере ты учтиво заплатил за мое время, сказал он. Хорошо. Брент, ты за главного. Ничего не сломай.
Подразумеваемое было ясно, и новый парень Брент испуганно посмотрел на босса, что очень порадовало Оливера.
Я схватил свой кофе и последовал за Оливером в его личный кабинет в задней части кафе. Он развязал свой фартук и повесил его на металлический крючок, закрыл дверь и сел за стол. Напротив стоял стул, и я занял его. Он был неудобным, но Оливеру не нравилось большинство людей, так что имело смысл, что он не заботился о тех, кто находился поблизости.
Говори, сказал он. Надеюсь, это не что-то банальное. Думаю, нет; ты пахнешь кровью и дезинфицирующим средством.
Я вдруг подумал, что это Очень Плохая Идея, но было уже слишком поздно, и к тому же я обещал Еве.
Я сдавал анализы, ответил я. У меня возникли некоторые проблемы с адаптацией.
А. Оливер играл с ручкой, лежащей на столе, крутя ее между пальцами с видом неосознавания того, что он делает. Никаких карандашей. Вампиры благоразумно избегают их, так как они деревянные и острые на одном конце, и нет ничего более неловкого, чем быть заколотым офисными принадлежностями. Я представляю себе, что переход от высшего существа к низшему должен быть трудным.
Я хотел обратно свою вампирскую силу, чтобы мог сбить самодовольное выражение с его лица.
Ты не высший, сволочь, сказал я. И я таким никогда не был, когда сосал плазму. Ты выслушаешь или нет?
Он пожал плечами, но его глаза говорили, что он не игнорировал слова. Хорошо. Я этого не хотел.
Рассказывай.
И я рассказал. Все. Странный голод, неудовлетворенность пищей, ощущение, что я ослеп и оглох, и хуже всего, что лучше не становилось. Я рассказал о кошмарах, обо всем, даже тот факт, что, близость с Евой помогла, но недостаточно.
Открыть душу вампирувсе равно что вытереть ею его грязные ноги, но он был единственным, кого я знал, кто, хотя бы частично, поймет то, что я говорю. Мы были привязаны к соседним столам в фонде Дневной Свет. Он был накачан тем же токсичным, причиняющим боль ядом, который убил многих вампиров, а меня вылечил. Он находился посередине между вампиром и человеком, что я был уверен, что он поймет, хотя бы немного.
Когда я закончил, он молчал. Его лицо ничего не выражало, обычная его морда, но, думаю, я видел что-то в этих темных глазах. Может быть, смутную, далекую тень человека, которым Оливер когда-то был, хотя по слухам он был жестким и резким, без капли человеческой доброты в этих венах, даже когда в них была только его кровь.
Тем не менее, в конце концов, человек. Смертный. Уязвимый.
Мы оба понимали, как это ощущалось.
Ты хочешь стать прежним? спросил он меня, и на секунду я был поражен. Полностью ошарашен, если быть честным. Я не думал об этом, но это имело смысл; иначе зачем бы я был здесь, по его мнению, кроме того чтобы убрать боль и сделать себя тем, кем я был? Не уверен, что это сработает, учитывая сыворотку.
Нет, ответил я. Я не хочу быть вампиром. Я хочу быть человеком.
В каком-то смысле это было ложью, но я хотел в нее верить. Мне нужно в нее верить.
Итак, ты хочешь забыть ощущения того, как быть вампиром, сказал он. Разве это не говорит тебе, что на каком-то уровне, как бы ты не закидывал память грязью, тебе понравилось? Тебе нравилось чувствовать себя таким живым и сильным? В этом нет ничего постыдного. Даже люди чувствуют себя наиболее живыми, когда они наиболее жестоки.
Это был безжалостный вид истины, и я ненавидел его за эти слова. Я хотел думать, что лучше этого. Я был музыкантом, черт побери. Я писал песни. Я вкладывал эмоции в чистом виде в звук, а не кровь. Я не хочу быть жестоким хищником.
Но ты был им, прошептало что-то во мне. И это было хорошо. Признай это. Ты скучаешь по этому. Я не попробовал кофе, но отхлебнул прямо сейчас, чтобы вымыть желчь из моего рта. Вкус осел горечью на языке, неправильный, неестественный, и мне пришлось постараться, чтобы проглотить его. Я начал терять вес. Ева заметила, как на мне стала висеть одежда.
Ты считаешь я не закончил, потому что не хотел произносить вслух. Но Оливер все равно это сделал.
Можно ли с этим смириться? Он смешно помотал головой из стороны в сторону, у меня было чувство, что это был древний жест, смысл которого давно утерян. Сложно сказать. Ты один из немногих выживших. Ты говорил с кем-нибудь из остальных?
Нет. Я и не хотел. Последнее, чего я желал, это присоединиться к клубу анонимных кровиголиков или подобной чуши. Я даже не знаю, кто еще пережил это.
Мы скрываем их имена. Некоторые из них были вампирами долгое время; у них есть враги, которые были бы рады воспользоваться их вновь смертным состоянием.
Старые вампиры. Если мне так плохо, то что чувствуют они, вернувшись в живое, дышащее, уязвимое тело после десятилетий или столетий бессмертия? Я был молод, когда был убит укусом Оливера; я никогда не боялся пораниться до того, как стал вампиром. Конечно, я не был драчуном как Шейн, но я пробирался через то, что должен был пройти, и получал царапины, ушибы и порезы, как стоимость жизни в человеческом мире.
Теперь же я следил за каждым острым предметом, каждый углом, словно я старый и пугливый. Получив синяк, я паникую, словно в ловушке. Сейчас в драке я бесполезен; я бы боялся получить даже небольшую травму.
На что это будет похоже для кого-то, кто уже забыл саму идею порезов и ушибов, переломов костей, которые не заживают? Болезни? Смерть? Как они с этим справляются?
Как они? спросил я Оливера. Вообще, я имею в виду.
Словно тут была медицинская неприкосновенность частной жизни, что глупо. Даже если так, я знал, что Оливер не заботится о правилах, если в них не было для него личной пользы.
Плохо, ответил он, что, зная Оливера, значило, что они стали кататониками. Ты справляешься лучше, но это логично. Ты свеженький.
В вампирской терминологии младшийскользкое понятие; это количество лет, которое вы были неживым, и возраст, когда вы были обращены. Некоторые вампиры выглядят моложе меня, но это не значит, что так и есть, и несмотря на то, что слово «свеженький» было точным и жутким способом определить мой возраст.
Господи Боже, если я справляюсь лучше всех, то как плохо остальным?
Ты не думал проверить меня?
А кто говорит, что я не проверял? спросил Оливер, но это не смахивало на беспокойство. Больше на пренебрежительную насмешку. Амелия ясно дала понять, что я теперь ответственен за тебя и других. Думаю, мне нужно сделать для вас специальные браслеты.
Укуси меня, сказал я. Это было рефлекторно, но не менее честно. Никаких браслетов, спасибо. Ты можешь нести за меня ответственность, но я не принадлежу тебе.
Если это разозлило его, то он это никак не показал. Просто посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
Ты чувствуешь себя в опасности, когда сам наносишь вред?
Чувствовал ли? Еще один поразительный вопрос. Может быть, да. Я думал об этом, но не зашел так далеко. Я больше не хотел видеть собственную кровь. Не хотел чувствовать боль. Я хотел
Ты хочешь быть тем, кто ты есть. Снова этот медленный мягкий шепот из самых темных теней внутри меня. Признай это. Ты можешь вернуться к тому, когда не будешь опасаться. Тебе нужно только попросить.
Нет, ответил я темноте внутри, но Оливер принял это как ответ на свой вопрос.
Тогда мы закончили, сказал он и указал на дверь. Поговори с одним из так популярных сейчас психиатров и оставь меня в покое.
Однако у меня было жуткое чувство, что он сказал мне не все.
Или вообще мне ничего не сказал.
***
Его совет был хорошим, но я не собирался ему следовать, пока Шейн не загнал меня в угол в коридоре на следующий день. Это был один из тех моментов, когда я чувствовал себя действительно больным и неуверенным и не хотел ни с кем разговаривать; все звучало приглушенно и неправильно, а если звучит нереально, я просто хотел тишины.
Поэтому когда я поднялся по лестнице и обнаружил Шейна, прислонившегося к стене рядом с дверью в мою спальнютеперь мою и Евинуя действительно был не в настроении.
Не сейчас, приятель, сказал я и попытался пройти.
А я спрашивал? он встал между мной и дверью, и на утомительный момент я хотел ударить его, но я также знал, что это будет больно. Не ему. Мне. Потому что нам нужно поговорить.