Ни к чему кочевнику или жителям оазиса знать, что так остро я отреагировала не на шелк и дорогую обстановку, а на одинокую шкуру на постели. Если в городских стенах оборотней просто не терпели, то в пустынесразу палили на поражение, потому как Свободные еще могли промышлять не только разбоем, но и скотоводством, и наемной работой, а вот у оборотней выбора не было. Трудновато разводить коз, если раз в месяц все племя разом выходит на охоту, не слишком-то разбирая, где свой, а где чужой. Я могла попасть под раздачу просто потому, что воспитывалась в городе, где надо мной не висела угроза голода из-за украденной козы, и, хоть я и понимала, почему оборотней терпеть не могут, все же не могла мысленно приравнять их к паразитам и поддерживать безоговорочное истребление. Не говоря уже о том, что произошло бы, если б кто-то в оазисе узнал, что я выполняю поручение одного из перевертышей. Или что он вообще есть в столице
А ведь Рашед об этом наверняка уже подумал, просчитал все варианты, прикинул возможности и все равно отпустил меня. Интересно, почемутак сильно хотел добиться моего доверия или имел неплохую подстраховку?
Я вспомнила непробиваемую физиономию тайфы и поняла, что верны, кажется, обе версии.
А шкура на ощупь оказалась жёсткой и теплой. Наверное, это было именно то, что нужно холодными ночами в пустыне, но я все равно гадливо отдернула пальцы и поспешила потратить часть воды из бурдюка на то, чтобы привести себя в порядок после дороги.
Смеркалось здесь моментально: когда я вошла в шатер, солнце ещё назойливо висело над горизонтом, и жара давила, будто пресс для отжима сока, а теперь над пустыней воцарилась звёздная ночь, моментально выдувавшая остатки тепла к морю. Ксар озарился огнями: костерки во внутренних двориках отбрасывали пляшущие тени на саманные стены, плошки с жиром светились в узких окнах домов, а на окраине полыхал огромный костер в человеческий рост высотойсловно жители оазиса желали подольше сохранить дневной зной.
У большого огня сидели мужчины: женщинам надлежало держаться подальше от путников и чужаков. В их отсутствие благоверные творили священнодействие со сладким до невозможности чаем с густой белесой пеной и горьким настоем на кактусовом соке, и, разумеется, их дозорный никак не мог пропустить все веселье.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что развлекаться он намерен за мой счёт. Я предпочла устроиться возле хозяина ксара, благо он ничуть не возражал.
Его звали Вагиз, и его семья жила в оазисе Ваадан вот уже пять поколений, застав и временные шатры у глубинного источника, который выдавали лишь две изогнутые ветром пальмы, и расцвет города у колодцев, когда воды стало больше, и его разорение кочевниками, и новое возрождение. Его историю слушали с почтительным интересом, не рискуя перебивать, хотя уж здешние-то жители, должно быть, знали ее не хуже самого Вагиза; мужчины не снимали тагельмустов, но что-то в их лицах подсказывало, что они с нетерпением ждали, когда же глава договорити передаст слово чужачке.
Увы, я их жестоко разочаровала. У меня и у самой хватало вопросов.
- Я видела здесь огромную шкуру, сказала я, когда глава ксара умолк, и теряюсь в догадках, какому зверю она принадлежала.
"Благо уже знаю, какому зверю она принадлежит теперь", мрачно подумала я, но благоразумно оставила это наблюдение при себе.
А жителям оазиса, что характерно, не понадобилось даже уточнять, где это "здесь" я успела полюбоваться на огромную шкуру. Только Камаль, занявший стратегически выгодное место возле меня и главы ксара, демонстративно приподнял одну бровь и отвернулся. Молча.
Кажется, простой разговор этого недоброго господина по-прежнему не устраивал.
Вагиз покосился на наемника с заметным удивлением, но все же ответил вместо него, понизив голос:
- Это был пустынный лис-перевертыш, ас-сайида Мади. Он приходил в оазис одну ночь из месяца, убивал наших коз и, не довольствуясь ими, пытался пробраться в мой дом, где спали жены и дочери. Никто не мог справиться с чудовищем, пока с караваном Свободного племени не пришел храбрый Камаль. Он сразил монстра и согласился хранить покой ксара ещё месяц, чтобы убедиться, что следом за зверем не придут другие.
Камаль едва заметно задрал подбородок, словно и не обратив внимания на намёк: храбрый-то храбрый, только вот полнолуние было вчера, шкура в его шатре по-прежнему однаа уходить дорогой гость что-то не торопится. Похоже, Вагиз тоже рассчитывал, что я найму Камаля для защиты, но я не спешила радовать обоих опрометчивыми предложениями.
А оборотня стало откровенно жалко. Я видела всего одну причину, по которой он не побоялся прийти даже в охраняемый ксар, где уже как-то воровал коз и где его из месяца в месяц ждали с убийственными свитками и острыми мечами.
Интересно, одна из жен или дочерей? Кто из семьи Вагиза оказался истинной парой для покойного фенека?..
Впрочем, кажется, случайную путницу должно волновать вовсе не это.
- Прекрасная добыча, достойная храброго охотника, недрогнувшим голосом похвалила я. Не согласится ли уважаемый Камаль продать мне шкуру в память о доблести настоящих воинов пустыни?
Рашед, по крайней мере, сумеет организовать несчастному пристойные похороныи будет куда осторожней со Свободными. Что-то подсказывало, что его опыт общения с кочевниками едва ли включал ночевку в шатре охотника на оборотней.
- Как я могу, прекрасная ас-сайида Мади? вдруг отозвался Камаль, от которого я, признаться, уже не ожидала услышать ни слова. Прими ее в подарок и вспоминай эту ночь. Шкура еще не раз пригодится в странствиях.
От этой возмутительной двусмысленности на мгновение замерли всеи Вагиз, явно пожалевший, что вынудил чужака уступить шатер женщине, и я, потому как принять подарок от кочевника означало признать, что я должна ему ответный, и он только что намекнул, какой именно.
Причем нужно ему было вовсе не то, о чем подумал глава ксара.
- Благодарю, щедрый Камаль, мрачно буркнула я. Она будет согревать меня этой ночью.
После чего я эту ночь уж точно не забуду.
Прим. авт.:
Фенекпустынная лисица с очаровательными большими ушами.
Глава 2.2
Камаль пропустил мимо ушей и этот намек, одарив меня почтительным поклоном, и все-таки отвернулся, чтобы отпить кактусовую настойку, а потом и вовсе встал и отошёл к своему верблюду. Я осталась сидеть у костра, честно расплачиваясь за ночлег последними новостями и сплетнями из столицы.
Но отчего-то совсем не удивилась, когда, уже распрощавшись с гостеприимными хозяевами, обнаружила Камаля у шатра.
Кочевник восседал прямо на песке и дымил маленьким походным кальяномс таким невозмутимым видом, словно планировал прождать меня до утра, не шелохнувшись, если понадобится. Я принюхалась к дыму и поспешно встала с наветренной стороны. Камаль проводил движение глазами и вынул трубку из-под тагельмустаправда, только ради того, чтобы выдохнуть сквозь ткань сладко пахнущую струю.
- Ты не доберешься до гор, ас-сайида Мади, констатировал он, так тщательно перемешивая уважительные интонации с насмешливыми, что меня начало неотступно преследовать ощущение, что я где-то это уже слышала. Кое-чего любезный господин Вагиз тебе не расскажет, потому что перед грядущей бурей ему не нужны лишние рты в оазисе. Засуха и без того жестока, а вода в колодцах не бесконечна.
- Перед бурей? недоверчиво переспросила я и огляделась.
Ночь была тиха и прозрачна, и над задремывающим поселением склонялось темное небо, усыпанное звездамикрупными и яркими. Пески остывали, и из сердца пустыни веяло холодком.
- Ты не отсюда, изрек Камаль, и в его голосе явственно зазвучали нотки легкого пренебрежения. Ты не слышишь пустыню, но она поет для всех одинаково. Надвигается Бахир Сурайя, что смещает дюны и погребает дома под песком, и ты не выстоишь перед пустынным ветром в одиночку.
У него определенно хватало причин солгать мне, но о буре кочевник говорил серьезноне то с восхищением, не то с ужасом, будто описывал не природное явление, а бога, и я замерла, ощущая, как по хребту поползли холодные мурашки.
- Но я знаю, как пройти через сердце бури и уцелеть, договорил Камаль и умолк, выжидательно глядя на меня снизу вверх.