«Лови меня»
Я сделала шаг вперед.
Она была очень мягкой, но под густой шерстью чувствовалась сила. Ее шея, вовсе не такая тонкая, как рисовали в книжках, вселяла в меня уверенность, хоть я едва ли могла обвить ее своими короткими ручонками. Я держалась за ее вытянутые уши и смеялась, кружа над садом. Кажется, ей нравилось катать меня. Мы как будто понимали друг друга.
«Правда, здорово? Как же хорошо! Только не упади, держись».
Элатра сделала еще один круг и медленно опустилась, приподняв крылья, чтобы я не соскользнула на бок. Приземлившись, она убедилась, что я сижу крепко, и опустила крылья. Мне было так весело и удобно. Я не хотела слезать.
Чьи-то холодные руки подняли меня. Они держали под мышкамисильно, так, что остались синяки.
Он ничего не сказал. Просто смотрел на меня, и в этом взгляде было все: любопытство, триумф, боль и что-то очень колючее, что не давало пошевелиться.
От его цепких пальцев ныла кожа. Он схватил меня и уверенно внес в дом, широко шагая туда, где в длинном сиреневом платье стояла моя мама. Он нес меня перед собой на вытянутых руках, как уличную кошку или не стираную одежду. Мама бросилась к нам и забрала меня из его рук. Я сразу оживилась, радуясь, что она рядом, а безопаснее ее объятийничего нет. Но ее пальцы в моих волосах чуть подрагивали, а тело окаменело. Я чувствовала, какими твердыми сделались ее плечи. И тогда, в тот самый миг, мне стало по-настоящему страшно, потому что мама Мама боялась.
Мама элатра во всем знает толк.
Помочь им может лишь чудо-цветок.
Один лепесточеки все дальше земля,
По синему небу летит вся семья».
В то утро, когда я, устав от долгой прогулки, легла на скамейку в саду, когда задремала, положив голову на мягкие мамины колени, я видела ее сжатые до белизны губы и мне хотелось к ним прикоснуться, хотелось, чтобы она поцеловала мою ладонь и улыбнулась. Но рука все не поднималась, а веки сонно опускались, и очень близко, над самым ухом, я услышала ее тяжелый вздох.
Больше я не видела ни тот дом, ни сад, ни скамейку.
Мое тело затекло. Хотелось пить. Какое-то время я ничего не понимала: голова гудела, как будто где-то рядом прошел строй барабанщиков. Я хотела встать, но резкая боль в бедре вернула меня в реальность, и я, тяжело дыша, вновь прислонилась к стене.
Лия.
Я смотрела перед собой, ничего не видя и не понимая, пока, наконец, не смогла сфокусировать взгляд на женской фигуре, сидящей на моей кровати.
Мама? Когда ты пришла?
Вместо ответа она лишь покачала головой и косо посмотрела на мои босые, покрытые засохшей землей, ноги.
Я снова попыталась встать, но, охнув, села на место.
Сиди, тебе нельзя двигаться, сказала мама.
Она подошла, подложила подушку мне под спину и помогла сесть удобнее. Она вздохнула и, несмотря на мой запоздалый протест, приподняла мое платье, открыв огромный лиловый синяк, начинавшийся чуть ниже талии и заканчивавшийся на середине бедра. Мама охнула и принялась тонким слоем наносить какую-ту мазь. Наверное, я просидела так всю ночьв комнате царил предрассветный полумрак.
Мама, позвала я, но она не ответила. Кажется, она сердилась. Мам А чай
Мама прикрыла мое больное бедро платьем и вопросительно взглянула на меня. Не прошло и секунды, как в ее глазах мелькнула догадка.
Пить? сказала она. Сейчас.
Поднос стоял на тумбочке возле кровати. Она подхватила его и положила на пол. Огонек свечки, подогревавший стеклянный чайник, чуть дрогнул, уменьшился, но не погас, а с новой силой осветил заварившийся до красноты чай.
Мама наполнила чашку и хотела сама меня напоить, но я не дала.
Руки-то у меня целы.
Я попыталась улыбнуться, но именно в этот момент боль в бедре снова дала о себе знать и вызвала на моем лице гримасу. Мамины брови дрогнули, а между ними появилась небольшая морщинказнак того, что шутить не стоило. Я быстро глотнула чай. Черный, с еле уловимым пряным вкусом гвоздики. Мой любимый.
Вечернее чаепитие стало нашей традицией с тех пор, как мы переехали в этот дом. Мама старалась проводить как можно больше времени в моей комнате, правда, из-за Вульфуса это у нее получалось редко. Даже в самые сумасшедшие дни, когда дом полнился гостями из Совета, мама все равно находила минутку, чтобы принести мне чай и что-нибудь вкусненькое. Наверное, она не хотела, чтобы я чувствовала себя одинокой, и на эти недолгие минуты ей это удавалось. Но стоило ей выйти, и я снова оставалась одна в невесомости, будто падая в бесконечную пропасть.
Раньше, когда мне позволяли хоть ненадолго выходить из комнаты и общаться с Рэем, все было не так плохо. Вульфусу это никогда не нравилось: он хотел бы отправить меня куда-нибудь далеко и больше не видеть. Я не знала, за что он ненавидел меня, но чувствовала эту ненависть так отчетливо, что в его присутствии боялась произнести и слово. Когда он смотрел на меня, я без малейших сомнений понималаон мог бы меня убить. Убил бы, если бы не мама.
Мама просила за меня. «Она всего лишь ребенок. Пускай хоть иногда выходит погулять. Что может случиться?» Вульфус вздыхал и нехотя давал добро. Эти годы я жила почти нормальной жизнью. Мне не нужно было ломать ноги, прыгая из окна, чтобы просто погулять в саду. У меня был друг. Лучший друг. Лучший человек. Часто приходилось прятаться от гостей, от любого чужака, который мог бы меня увидеть, но у меня была какая-то свобода, был Рэй.
Я лишилась всего в одно мгновение и стала бесправной узницей. Мне запретили выходить из комнаты. Совсем. Даже мама оказалась бессильна. Она старалась как могла, чтобы мне было не так плохо. Начала экспериментировать с чаем. Каждый раз приносила разный: из лепестков жасмина или розы, из колючих семян розмарина, из цветков ромашки (который очень полюбился ей, но совсем не понравился мне) или чуть горьковатый черный чай; начала добавлять в него гвоздикупара-тройка стебельков сушеной приправы придавали чаю особый пряный вкус. С тех пор мы пили только его. А однажды она, как обычно, принесла поднос с чайником и двумя чашками, но теперь чайник стоял на небольшой подставке, а снизу его подогревала маленькая свечка. В те дни, когда она могла оставаться со мной подольше, мы много говорили, совсем забывая о чае, а когда вспоминалион был еще горячим; а в те дни, когда она уходила, едва навестив меня, маленький огненный шарик не давал мне провалиться в бездну.
Синее перышко пламени, обрамленное золотом, подрагивало под стеклянным чайником. Я чуть ли не залпом выпила чай, обжигающе горячий.
Не торопись, сказала мама и налила мне еще.
Пока я пила вторую чашку, она прошла в ванную. Я услышала шум воды и шуршание бумажных пакетов. Мама вернулась, осторожно ступая и неся огромный медный тазик. Поставив его на пол, она опустила в него мои ноги. Горячая вода чуть покалывала кожу, но вскоре я привыкла. Мама высыпала в тазик морскую соль и поставила рядом несколько приятно пахнущих баночек.
Как хорошо, простонала я.
Мама усмехнулась и покачала головой.
Это не шутки. Тебе повезло, что никто
В дверь настойчиво постучали. Три громких резких стука.
Я скоро буду, закричала мама и начала быстро смывать грязь с моих ступней. Убедившись, что следов земли не осталось, она осторожно вынула мои ноги и укутала полотенцем. Затем она отнесла тазик обратно в ванную и слила воду.
Мне нужно идти, сказала она, вернувшись. Она чуть опустила взгляд и глядела мне в живот. Если бедро будет болеть, нанеси одну из мазей, хорошо? Я попрошу Присциллу принести тебе завтракчто-нибудь, что ты любишь. Поешь обязательно.
Я кивнула. Она уже стояла в дверях.
Сегодня собрание Совета? В доме как-то шумно, спросила я.
В доме действительно было шумно. Судя по доносившимся звукам, слуги много готовили и наводили чистоту.
Нет Не совсем.
Мама внимательно посмотрела на меня, а потом покачала головой, как будто отмахиваясь от неприятной мысли.
Постарайся не двигаться. Я приду, как смогу.
Она скрылась в коридоре, тихо закрыв за собой дверь.
Я потянулась и положила ладонь на чайник. От горящего под ним огонька исходило приятное тепло. Он не только грел, но и освещал поднос и немного за его пределами. Это было мне на руку, ведь в комнате все еще было недостаточно светло, а мне хотелось как можно быстрее найти в книге портрет отца.