Король тут же открыл шкатулку, вынул из нее какой-то артефакт, похожий на брошь, закрепленную на темной каменной сфере. Нажал на основание броши, прикрыл глаза и замер, как-будто вслушиваясь во что-то, доступное только ему. Через какое-то время он поднял голову, убрал артефакт в шкатулку и с недоумением спросил начальника дворцовой стражи:
Объясните мне, господин Таверен, отчего вчера утром на призыв принцессы прибежали сразу пять стражников, вооруженных мечами с особой магической заточкой и лезвиями, смазанными сильным ядом? Какая была необходимость снаряжать в простое патрулирование по дворцу такую мощную пятерку охраны? И тем более нападать с таким оружием на молодую невооруженную девушку?
Побледневший барон Менерс, как и все другие, ждал ответа. Люк Таверен ответил без раздумий:
Мне вся эта история не по душе, поэтому стражников я допросил лично, Ваше Величество!
Двое из них еще в тяжелом
состоянии, оставшиеся трое дают показания и прошли ментальную проверку. Показания путаные, сумбурные, а ментальное изучение показало, что в них заложен приказ защищать принцессу Лариону ценой собственной жизни по первому ее зову. Причем защиту жесткую, без пощады для любого, кто ей будет угрожать. Пока это все, что могу сказать.
Король взглянул на Лариону:
Что скажете, принцесса?
Не знаю, ничего не понимаю, жалко всхлипнула она.
М-да, произнес Бенедикт, интересные у нас события происходят. Ну что же, Брукс, займитесь этим делом, в связке с Тавереном, конечно. Пусть это будет первоочередной задачей, отчет мне в конце каждого дня. Барон Менерс, вы останьтесь, остальные свободны. Брукс, ко мне главу дипломатической миссии Невала, срочно. Когда все присутствующие вышли из кабинета, король обратился к Лерою:
Вам, барон, как жениху Анны Дюфрэ, я выдаю свое королевское разрешение на заключение брака с ней. Получите его в канцелярии вместе с распоряжением об установлении временного королевского управления над графством Дюфрэ до появления его законных хозяев, вы будете представителем короны. Отправляйтесь на новое место службы как можно скорее. Я знаю, что ваша невеста вернула вам кольцо, но это ничего не меняет.
Чтобы успокоить вас, могу сказать, что сейчас она в полной безопасности, с ней ее защитник, который мне неплохо знаком. Правда, он из тех мужчин, которые очень быстро делают прекрасных женщин своими, но тут помочь ничем не могу, все зависит только от графини. А она, как я убедился, решает все не по-девичьи быстро и без лишних нежностей.
Бенедикт коротко и с каким-то восторгом хохотнул и показал рукой на выход. Вместе с главой дипломатической миссии королевства Невал в кабинет короля вновь вошла принцесса Лариона. Бенедикт, не приглашая их сесть, вышел из-за стола и сразу же холодно произнес:
Вчера в стенах моего дворца произошли немыслимые события, о которых вы уже извещены. В связи с этим заявляю, что соглашение о помолвке и возможном будущем браке, о котором была предварительная договоренность, ни сейчас, ни в ближайшем времени невозможно. Поэтому я принял решение о том, что ваша миссия на этом закрыта и вся в полном составе, включая принцессу, покидает сегодня же королевство Вилар. Лариона, всхлипнув, зарыдала:
Ваше Величество! Я не перенесу такого позора! В стенах вашего двора меня пытались убить! А теперь вы отвергаете меня, как последнюю преступницу!
Слезы заливали милое обиженное личико принцессы, но король, чутко улавливающий даже малейшее притворство, лишь взмахнул рукой и коротко сказал:
Вы свободны!
Глава 6
Во время очередной остановки фургонов Нила пригласила Анну к старейшине. Им оказался немолодой мужчина с совершенно седой густой шевелюрой и умными проницательными глазами. Сидя на стареньком, потрепанном коврике у одного из фургонов, он рассматривал небольшую статуэтку, изображающую стройную женщину, как-будто летящую над землей, держащую в вытянутой руке шар, по краям которого находились два сияющих крыла. Анна загляделась на красоту этой дивной вещицы, но мужчина, оторвав свой взгляд от нее, показал ей рукой на место против себя.
Тот час же Филипп, стоящий рядом с ним, быстрым движением выхватил из фургона вышитую узорами подушку и ловко бросил ее рядом с Анной. Она поблагодарила его кивком головы и села на подушку, ожидающе сложив руки на коленях.
Старейшина усмехнулся, коротко взглянув в его сторону и обратился к ней:
Я знаю, с чем ты пришла, девочка. И я не против, если вы с твоим спутником проведете какое-то время в нашем караване. Его путь будет лежать далеко от твоего, но ты можешь остаться с нами надолго или навсегда. В тебе есть многое от народа кахмор, ты можешь стать его частью. Вот только есть и другие дороги, они позовут тебя, придется делать выбирать. Нет над тобой ничьей воли, только твоя собственная.
Старейшина замолчал и Анна поняла, что разговор подошел к концу. Она встала, с уважением поклонилась ему и протянула мешочек, плотно набитый монетами:
Благодарю вас, уважаемый старейшина. Я заметила, что многие фургоны нуждаются в ремонте, а кроме того, нужна новая одежда детям и взрослым. Есть еще и другие заботы. Здесь золото, примите, это от чистой души и огромной благодарности.
Старейшина кивнул, прикрыв глаза, она положила мешочек на подушку, еще раз поклонилась, приложив руку к груди и неспешно направилась к своему фургон.
Мой сын, Филипп, тебя проводит, девочка.
Стоявший рядом парень молча пошел с девушкой, проводил ее до фургона и, придержав за локоть, смущенно сказал:
Если вам что-нибудь потребуется, то я всегда рядом, обращайтесь.
Спасибо. благодарно улыбнулась Анна.
Филипп ушел, исчезла улыбка на ее губах.
В лагере кахмор бурлила жизнь резвились и шалили дети, занимались неотложными делами взрослые. Ей очень хотелось искупаться в небольшой речушке, протекающей недалеко. Очищающие чары, конечно, неплохо, но тело просило воды, солнца. Вот только на очереди были более важные вещи. Девушку беспокоило состояние Криса. По всем расчетам он должен был уже уверенно стоять на ногах, кровотечения не было, раны были чисты, но не затягивались.
И он медленно слабел, жизнь понемногу утекала из его тела. Он постоянно спал, безропотно хлебал бульончики и жидкие кашки, когда она его будила. Так же молча ходил в кустики на остановках и снова засыпал, стоило ему добраться до подушки. Она очищала его тело чарами или водой и мылом, переодевала в чистое белье, стирала, меняла простыни и одеяла. Благодарность и долг перед этим мужчиной как-будто приобщали ее ко всему, что он переживал: к его немощи, боли, неспособности идти на поправку.
Анна забралась в фургон, села рядом со спящим и медленно провела ладонями над его телом, сначала от головы до ступней, потом обратно. Задумчиво вернулась к его запястьям, расстегнула манжеты рубашки и принялась разглядывать плотно облекающие их кожаные неширокие наручи, которые уже пыталась снять, но не нашла ни крючков, ни магических защелок.
Наручи были украшены какой-то странной узорчатой вышивкой, она подцепила пальцами один край и с большим трудом вывернула его, сдвинув в сторону. Глаза ее расширились от ужаса и она в панике прошептала:
Да кто же ты такой, Крис? Пакоты, тончайшие браслеты из редчайшего материала, стоившие небольшое состояние!
На втором запястье обнаружился второй такой браслет, снять их она не смогла ни заклинаниями, ни направленной чистой Силой.
В фургон заглянула Нила с котелком горячего душистого отвара.
Уже обед, милая. Сейчас принесу, надо и твоего подопечного покормить.
Анна в смятении спросила:
Нила, скажите, как можно снять пакоты, если человек не в сознании?
А никак, доченька, кто их надел, только тот и сможет снять.
У Криса осталось совсем немного сил, один-два дня, на большее его не хватит.
Отставив котелок в сторону, Нила забралась в фургон и, увидев браслеты, ахнула:
Ты ничего не сделаешь, девочка, он сам их надел, зачем-то скрывал свою Силу, а снять сам сейчас не сможет, он без сознания, да и обессилел совсем. Сейчас даже если в него Силу вливать, то вся тут же уйдет в пакоты, они же вытягивают ее, не дают восстановиться. Вот уже синева вокруг губ, нос заострился, тело холодное.