Что за ней? спросил я у отца.
Присядь, я все тебе расскажу, с небольшой тревогой в голосе ответил он.
Я послушался его, покорно сел у костра, бросил обратно туда полено, а отец начал рассказывать то, во что мне было очень сложно поверить тогда, да и сейчас, вспоминая это, я испытываю те же чувства непонимания и сомнения.
Я очень надеялся, что не мне выпадет участь поведать тебе обо всем, но твоя мама взяла с меня слово, что, если ее не станет первой, я должен буду все тебе рассказать. Дарет, за этой стеной, к которой ты только что подходил, он указал на неосвещенную замазанную часть пещеры внутри скалы, лежит твой отец.
Как этомой отец? Что за ерунда? Мой отец сейчас сидит передо мной! Ведь тымой отец! сказал я очень эмоционально, но понял, что разговор будет куда серьезнее, чем ожидалось.
На мгновение я решил, что это все помешательство от потери любимой женщины, однако взгляд отца был суровым и серьезным, без отсутствия даже намека на помешательство или неуверенность в том, что он говорит. Его коротко стриженая, слегка облысевшая голова, блестела на свету от огня капельками пота, проступившего от волнения. В ярко красном свечении седые волосы снова стали походить на некогда желтые, подобные волосам Шерен. Пожалуй, лишь мы с матерью могли помнить отца с густой шевелюрой на голове, ведь непрерывный тяжелый труд под палящим солнцем сделал свое дело, и уже к появлению моей сестры отец больше походил на ее дедушку, чем на папу. Я сосредоточил внимание на его голубых глазах. Они блестели куда больше головы. В них я прочел мольбу: понять его и отнестись очень серьезно ко всему, что мне предстоит услышать. Затем он устремил взгляд на огонь и начал свою длинную речь, дававшуюся ему с немалыми усилиями:
Сынок, когда я женился на твоей маме, тебе было уже почти два года. Я познакомился с ней случайно в городе. Она с тобой на руках пыталась продать то, что вырастила у себя в поле. Ныне наш дом был некогда ее домом, который она унаследовала от своих родителей, рано почивших и находящихся теперь здесь, рядом с ней. Мама жила там с тобой до моего появления в этой семье. Когда я ее заметил, несколько мальчишек пытались у нее украсть овощи. Она ничего не могла поделать, ведь рядом был маленький ты. Я предложил ей помощь, прогнал мальчуганов, что-то купил у нее, а после провел вас домой. По дороге она мне рассказала, что живет одна с сыном в доме за городом, что ее муж умер, а за полем некому следить. Она предложила мне купить и ее дом, и поле. Но я убедил ее сдать поле мне в аренду. Она согласилась, чему я был несказанно рад, ведь, лишь увидев ее, я тут же полюбил ее всей душой, и просьба о сдачи земли в аренду была на самом деле предлогом быть к вам ближе. Со временем мы все привязались друг ко другу, и мама тоже полюбила меня, а ты стал звать меня папой. Затем родились Терек и Шерен. Ты был слишком мал, чтобы запомнить мое появление в доме. Словно родного сына, я полюбил тебя с первого дня нашей встречи и считаю, что вправе называться твоим отцом. Но, как бы мне того не хотелось, не могу быть им всецело, тут отец перевел взгляд на темную стену.
Слушая эти слова, подсознательно я уже заново воспроизводил те свои размышления, в которых я не раз для себя констатировал то, что я ни капли не похож на своего отца. Но крепкая любовь между родителями и небольшое сходство с матушкой всегда словно растворяли все мои подозрения. Теперь же они, словно бурлящий гейзер, вырвались и начали взрываться у меня в голове.
А что же случилось с моим настоящим отцом? И почему вы никогда мне о нем не говорили? Почему я должен узнавать об этом в самый страшный день моей жизнив день смерти своей матери? я был возмущен и, возможно, даже зол.
Дарет, отец умоляюще посмотрел на меня и ответил очень спокойно, есть вещи, которые нам знать опасно. То, что мы скрывали от тебя правду, было лишь тебе во благо. Но дольше я молчать не могу. Не имею права. Случись и со мной завтра что-то, а я не успел бы тебе рассказать, ты бы так никогда и не узнал правду. Хотя, я не уверен, что поступаю верно, рассказывая тебе это. Но того хотела твоя мама.
Так что же здесь не так? я встал и подошел к запечатанной стене. Что не так с моим отцом? Кем он был? Вором? Убийцей? Отчего он умер?
Его убили собиратели, сказал отец, глядя мне в глаза исподлобья, его убили те, кто убил и твою мать.
Я присел и облокотился на стену.
За что? спросил я. Он тоже не хотел отдавать больше, чем полагается?
Нет, ответил отец, его убили ни у дома, а около Темного леса. К счастью для тебя и твоей мамы они не знали, что он жил с вами. Они не знали тогда и не должны узнать сейчас, что у него остался сын.
Почему? Что с ним было не так? Почему эта стена так надежно запечатана? я вскочил и стукнул кулаком по стене. Не нарочно, а от отчаяния и злости, переполнявших меня изнутри. Стена задрожала, каменная пыль с нее слегка осыпалась на землю.
Дарет, отец встал, подошел и обнял меня, дело в томсказал он мне тихо, почти шепотом, на ухо, дело в том, что твой отец был тромом.
Что?! возмущение во мне сменилось растерянностью. Я небрежно оттолкнул от себя отца и даже, наверное, закричал. Что ты такое говоришь? Как такое вообще возможно? Ведь тромымонстры, которые давно были уничтожены эльфами. Ни у меня, ни, тем более у нашей матери, я указал на то место, куда мы недавно ее положили, не может быть ничего общего с этими чудовищами!
Я боялся такой реакции, но ты не прав, Дарет, отец снова сделал шаг навстречу мне, пытаясь меня успокоить, все, что я тебе сказал и скажу ещечистая истина. Тромы ни монстры, ни чудовища, они не выглядят ужасно, как вас учили тому в детстве, и тытому самое прекрасное доказательство. Дарет, тысын трома, в тебе течет его кровь. Они такие же, как мы Как я. Да, они были исполинами. Но не монстрами. И тебе придется мне поверить.
Я даже не хочу этого слышать, не хочу думать о том, что ты мне сказал, отчаянно замахал я головой и руками, словно прогоняя от себя все услышанные отцовские слова.
Я отошел от стены, сел около костра и взялся за голову. Думал я о том, что мое подозрение, в котором я допустил мысль об отцовом помешательстве, все же было не безосновательным. Я успокаивал себя тем, что он всего лишь тронулся умом, похоронив только что свою горячо любимую жену, часть своей души. Помешательство отца я пережить бы смог, но вот принять за правду его безумные слова и наречь себя отпрыском тех, к кому с самого рождения отовсюду мне внушалась ненавистьнет. Вдруг я осознал, что все же не отовсюду. Мы никогда не говорили о тромах дома. Ни мать, ни отец никогда не упоминали их, а если мы, дети, заводили разговор об этом после услышанного в городе от школьных наставников, то тема тут же закрывалась, как неинтересная и не заслуживающая нашего времени.
Отец сел около меня и приобнял, как в детстве, когда я с разбитыми коленками сидел на крыльце дома, изо всех сил сдерживая слезы от боли, пытаясь казаться взрослым. Или, когда, будучи уже примером для младшего брата, я давил в себе боль утраты после смерти старой кошки, которую я помнил и любил с самого своего раннего детства. Я боялся показать слабость, а отец сумел поддержать меня и взять часть печали на себя. Теперь же я смотрел на эту стену и думал о том, что за ней, отвергая и принимая одновременно историю, изреченную мне тем, кого я отныне не должен считать родным. Я даже забыл цель нашего прихода сюда, забыл о маме, о брате и о сестре. Посмотрев на молот, который отец взял с собой, я понял наконец, для чего он это сделал. Я схватил его и с необъяснимой яростью начал бить им по стене. Отец сидел у костра и молча наблюдал за мной. Стена была не толстой, она быстро проломилась. За ней оказалась еще одна комната. Я выдолбил проход такой, чтобы можно было пройти через него. Работал я минуту или целый чася не знаю. Для меня все было словно одним мгновением. Отец подошел ко мне, в руках он держал два горящих с одного края полена.
Идем, сказал он и зашел в пробитую стену. Я вошел вслед за ним.
Здесь была небольшая комната, в центре которой стоял огромный каменный гроб, накрытый плитой.
Это сделал я, сказал мне отец, проведя рукой по крышке гроба и смахивая с нее толстый слой пыли на землю, твоя мама просто оставила его здесь, заложив эту часть пещеры камнями. Я решил, что он должен быть достойно похоронен, и высек этот гроб из камня, переложил в него останки и запечатал стену. Я отчаянно надеялся, что ты поверишь мне на слово и не станешь сюда входить, но раз мы уже здесь, то можешь сдвинуть плиту. И ты увидишь все сам.