Реммет кивнул в ответ и проводил взглядом мальчишку, так же быстро и неожиданно слинявшего восвояси, как тот и появился подле инквизитора. После, глубоко вздохнув и взглянув на наёмников, он направился на рынок. Те в свою очередь, как церковник исчез из виду мигом зашли в резиденцию бургомистра, видимо, чтобы рассказать ему о произошедшем.
Следуя дальше по улице, инквизитор добрался до городского рынка, который даже в это не самое лучшее для выгодной и прибыльной торговли здесь время не пустовал без товаров. Продуктов и предметов для хозяйства и обихода выставлено было не сказать, что много, но в прочих поселениях из-за поветрия вообще, поди, прилавки стояли пустыми. Здесь же было и одежды, и оружия с инструментами в достатке. Стояли и кожевенные мастерские, и даже продавались легкие, металлические доспехи для кавалеристов-вольнонаёмников. Далее располагались хлебные пекарни с лавками под открытым небом, откуда запах свежей выпечки исходил невероятно ароматный, что слюнки текли, а народ стоял в очередь, чтобы купить свежий, горячий хлеб с хрустящей корочкой прямиком из печки. Продавались и сыры с молоком, а единственное, чего не было, так это фрукты с овощами, но оно и понятно: всё-таки апрель во дворе, а не август. Было ещё чуть-чуть оленьего мяса, но тут и понятноне сезон ещё, потому оленей, чтобы охотиться на них, было немного. А вот чего действительно было столько, что глаза от изумления на лоб лезли, так это речной рыбы: видимо, кто-то очень сильно не хотел, чтобы жители Ёльма голодали, поэтому и заставлял рыбаков удить рыбу прямо в поветрие. И это хорошо, если сравнить с другими городками на севере Тирии, но в то же самое время странно подозрительно. Неужели рыбаки были настолько бесстрашными, чтобы соглашаться идти и ловить рыбу за город, зная, что по дороге могут наткнуться на заразившихся и подцепить дрянь, от которой в других деревнях погибали целые семьи?
Народу на том рынке было, не сказать, что толпа, но и не так уж и мало, ибо выходной день на календаре, а, значит, покупатели не переведутся. Сам же рынок представлял из себя множество домов вдоль улицы, у входа к которым были натянуты тенты из старой парусины, державшиеся на деревянных подпорках у торговцев и мастеров победнее, и деревянные навесы с красивой резьбой, да собственными именными вывесками у тех, кто зарабатывал больше.
И вот, стараясь не задеть людей вокруг, никак не помешать им, Реммет прошёл через рынок, потом ещё чуть дальше и оказался в месте, где ничего не продавалось, но народу было не то чтобы не меньше, а, наоборот, настоящее столпотворение. Пройдя чуть вперёд, инквизитор понял, почему здесь собралось столько людей.
То была не толпа, а длиннющая, перемешавшаяся очередь, в которой сами стоявшие уже давно запутались, кто за кем был. Но, что было удивительно, никто не ругался, не перекрикивался. Все спокойны, даже смиренны, можно сказать, и терпеливо ждали своей очереди. Иной, в чьей стране очереди это обыденное явление, удивится такому спокойному отношению друг к другу в очереди. Тут же всё было на первый взгляд загадочно, на деле же просто. Пройдя чуть дальше, Реммет окончательно разобрался, что к чему.
Очередь эта стояла к целителю. То был мужичок лет пятидесяти (на вид маги всегда были куда старше своих лет) с козлиной бородкой и скрюченным носом. Отличительной чертой его был яркий, зелёный плащ до колен, из-под которого выглядывал бежевый камзол поверх белой рубашки, а на ногах чёрные сапоги с налипшей на них грязью. Реммет, до этого ни разу не видевший, но неоднократно слышавший о маге, несказанно удивился, увидев перед собой не страшное чудовище, в своё время накладывавшее невообразимо жуткие заклятья на целые города, если потребует того неконтролируемое им безумие, а обычного дядьку, не сказать, мол, привлекательного, но точно не монстра. Добром и душевным теплом от него веяло так сильно, что и душа у самого инквизитора стала немножко мягче. Не сильно, конечно, и в этом он был молодцом: сохранил самообладание и здравость рассудкасамые важные вещи для любого инквизитора, ибо хороший колдун способен такие иллюзии выстроить, что потерять разум и ростки рациональности можно запросто, но чутка размяк. И поначалу могло показаться, что это не тот человек, но, разумеется, лечил людей этот целитель магией, а не припарками, поэтому Реммет не сомневался, что перед ним стоит именно нужный ему человек, которого он искал, да и мальчик, выходит, не солгалмолодец, что сказать. А мог просто взять деньги, да сбежать. Кто бы на его месте поступил бы так, а не иначе?
Инквизитор, было, начал вплотную подбираться к целителю, уже схватившись за эфес палаша, чтобы тут же быстро приставить к горлу и отнять у мага всяческое желание сопротивляться, но тот заметил его раньше.
Чем могу помочь, господин инквизитор? маг повернулся и чуть приподнял уголки рта, думая, что застал его врасплох. Реммет же был почти не удивлён, вспоминая, как рванул до рынка один из смердов, только завидев церковника у ворот Ёльма. Он то магу про него и рассказал. И единственное, о чём пожалел инквизитор, так это о том, что потянулся за палашом, а не пистолетом.
Народ, стоявший в очереди, сразу уставился на Реммета, не скрывая неприязни. Тот грозно посмотрел на мага, стараясь не обращать внимания на недовольных людей, но получалось у него это слабо, потому что перспектива драться с толпой и устраивать резню, а потом умереть, оказавшись растерзанным, была не слишком заманчивой. Тут два варианта: или маг подчинил себе разум людей, или же они сами, слава богам, пока что молча выражали своё недовольство. Первый вариант лучше: когда маг умрётзаклинание спадёт, да и он сам может его снять, если надавить, заставить. Во втором же драки было не избежать; оставалось только уповать на то, что после первых жертв толпа разбежится, а не накинется на Реммета всей кучей, закидав шапками. В таком случае он повторит судьбу множества других инквизиторов, не умевших работать с толпой и погибших от ощущения собственной самоуверенность, мол, с верой нам и море по колено.
Ты Йоффа Гундлангколдун четвёртого градуса посвящения?
Тот в ответ помотал головой.
Не колдун. Я тёмной магией не владею. Отказался от неё уже как десять лет. Сейчас же занимаюсь исключительно целительством, помогаю людям. Про своё прошлое имя, запятнанное в крови и безумии, стараюсь забыть, но спасибо, что напомнил. А ты, инквизитор. Видимо, пришёл меня казнить за старые проступки. Что жвздохнул, чему быть, того не миновать. Так ведь? Но для начала могу ли я в соответствии с требованиями Ордена инквизиции, узнать твоё имя, раз уж ты узнал моё?
Реммет из Зельдена, учтиво, но нехотя преклонил голову инквизитор, чувствуя каждой ниточкой души своё презрение к магу, который был удивлён и польщён таким поведением инквизитора, прекрасно зная, что, как правило, его братия никаких приличий не соблюдала, частенько плевала на собственные законы и проявляла неуважение к окружающим. За это их, как правило, и не любили среди простых людей, но сказать бы хоть слово против мало бы кто решился. Всё-таки церковь с орденом инквизиции, это совсем не шутки. Сил у них было предостаточно, чтобы заставить людей склониться, а народ разобщён своими распрями.
Кстати, требование, о котором говорил Йоффа, восходило к строчкам из священного писания церкви «Великой Альды». Глава, посвящённая гибели полубога Идвенса, посланного людям во имя спасения их душ, и казнённого дикими мурайшитами, гласила, что когда палач ломал тому руки и ноги, «избранный временем» настойчиво требовал имени от человека, который его убивает. Когда палач, наконец, сдался и сказал, как его зовут, то Идвенс перед тем, как испустить дух, помолился за него и его семью. Совпадением ли то было, или нет, но палач и его родные страдали тогда от тяжёлой болезни, медленно высасывающей из них жизнь. Верить ли в чудо, или нетвам решать, но на следующий день после казни семья проснулась абсолютно здоровой. А палач этот, поверив в божественную природу Идвенса, вскоре стал одним из главных проповедников «Великой Альды», записав собственноручно несколько глав с описанием посмертных чудес посланника, дух которого так и не покинул не заслужившее любви богов человечество. Так и установилось по священному писанию, что обвиняемый всегда должен знать имя своего убийцы. Иное являлось признаком крайнего неуважения к церкви и её законам.