Глава один
СЕНТЯБРЬ 1926 ГОДА
Здесь, в сердце владений Алой банды, самым притягательным местом было кабаре.
Листы календаря переворачивались, подбираясь все ближе к концу сезона, и страницы с датами отрывались и улетали прочь быстрее, чем жухнущие осенние листья, которые ветер срывает с ветвей. Время и спешило, и медлило, дни становились короткими и вместе с тем тянулись слишком долго. Рабочие вечно куда-то торопились, и было неважно, есть им куда идти или нет. Где-то вдалеке вечно слышался звук свистка, вечно пыхтели трамваи, тяжело ползущие по истертым рельсам, утопленным в мостовые, вечно висел над городом смрад недовольства и впитывался в постиранное белье, колышущееся на ветру, словно матерчатые вывески магазинов, натянутые под окнами тесных квартир.
И сегодняшний день не был исключением.
Пришло время праздника Середины осени, который по западному календарю пришелся в этом году на двадцать второе сентября. Когда-то в этот день, согласно традиции, все зажигали бумажные фонарики и почитали то, чему поклонялись их предки, рассказывая печальные истории прошлого и собирая в ладони лунный свет. Но наступил новый веки этот век считал, что он выше всех тех, кто приходил в мир до него. На чьей бы территории они ни находились, жители Шанхая с самого рассвета хлопотали и готовились к празднованию, и сейчас, когда девять часов отмечали девятью ударами колоколов, торжества только начинались.
Джульетта Цай обводила взглядом кабаре, чтобы сразу увидеть первые признаки непорядка, если что-то пойдет не так. Хотя с потолка здесь свисало множество мерцающих люстр, в зале царил дымный сумрак, а воздух казался влажным. К тому же на Джульетту время от времени волнами накатывали волны странного запаха, будто что-то отсырело, однако скверно выполненный ремонт, похоже, не портил настроение тем, кто сидел за круглыми столами в зале. Вряд ли посетители заметят небольшую протечку в углу, когда они так увлечены. Парочки шепчутся, раскладывая карты таро, мужчины трясут друг друга за плечи, женщины ахают и взвизгивают, подаваясь вперед, чтобы услышать таинственную историю, рассказанную в неверном свете газовых ламп.
У тебя озабоченный вид.
Джульетта не стала оборачиваться, чтобы посмотреть, кому принадлежит голос. В этом не было нужды. Немногие здесь могли заговорить с ней по-английски, особенно если к этому английскому прилагается китайский выговор и приобретенный французский акцент.
Так оно и есть. Я постоянно озабочена. Только теперь она повернула голову и улыбнулась, с прищуром посмотрев на свою кузину. Разве следующей на сцену выходишь не ты?
Розалинда Лан пожала плечами и сложила руки на груди, так что нефритовые браслеты на ее тонких смуглых запястьях звякнули, ударившись друг о друга.
Без меня представление не начнут, фыркнула она, так что я не беспокоюсь.
Джульетта еще раз оглядела зална сей раз с определенной цельюи обнаружила Кэтлин, двойняшку Розалинды, возле столика, стоящего в глубине зала. Вторая кузина Джульетты стоически держала уставленный тарелками поднос, глядя на английского коммерсанта, который, бурно жестикулируя, пытался заказать выпивку. У Розалинды был контракт, согласно которому она должна была танцевать на сцене кабаре, а Кэтлин, когда ей становилось скучно, обслуживала столы и получала небольшую плату за то, что таким образом боролась со скукой.
Вздохнув, Джульетта достала серебряную зажигалку, чтобы чем-то занять руки, и принялась зажигать и гасить пламя в такт музыке, играющей в зале. Затем она поднесла огонек к носу Розалинды.
Хочешь закурить?
В ответ Розалинда извлекла из складок своего одеяния сигарету.
Ты же не куришь, сказала она, когда Джульетта опустила зажигалку. Зачем ты таскаешь с собой эту штуку?
Ну, ты же меня знаешь, без тени улыбки ответила Джульетта. Я тусуюсь. Живу своей жизнью. Устраиваю поджоги.
Розалинда сделала первую затяжку и картинно закатила глаза.
Точно.
Еще более непостижимой тайной было то, где Джульетта хранила эту зажигалку. Большинство девушек в кабарекак посетительниц, так и танцовщицбыли одеты так же, как Розалинда: в стильное ципао, мода на которые распространилась по Шанхаю с молниеносной быстротой. Провокационный разрез от лодыжки до бедра, воротник-стойкафасон этого платья сочетал в себе западную эпатажность и восточный стиль, ведь в городе, поделенном на отдельные миры, женщины являли собой ходячие метафоры. Но ДжульеттаДжульетта была иной, кардинально иной, при каждом ее движении слышались шелест и звяканье мелких бусинок, которые украшали ее лишенное карманов платье-чарльстон. Она выделялась из толпы, в этом не могло быть сомнений. Она была яркой, сияющей звездой, лицом Алой банды, символом ее жизненной силы.
Обе они, и Джульетта, и Розалинда, молча переключили свое внимание на сцену, где женщина с чувством пела песню на языке, которого не знала ни одна из них. Голос у певицы был красивый, ее платье переливалось, оттеняя темную кожу, но такого рода пение не было фишкой этого кабаре, а потому никто, кроме двух девушек, не слушал ее.
Ты не говорила мне, что сегодня вечером будешь здесь, помолчав, сказала Розалинда, быстро выпустив изо рта струю дыма. В голосе ее звучала обида, словно она не ожидала такого от своей кузины. Джульетта, которая вернулась на прошлой неделе, была не совсем той Джульеттой, с которой Розалинда попрощалась четыре года назад, но изменилась не только она, Розалинда тоже стала другой. Не успела Джульетта войти в дом, как услышала дифирамбы красноречию Розалинды и ее непринужденному аристократизму. После четырехлетней отлучки воспоминания Джульетты о людях, которых она оставила в Шанхае, не совпадали с тем, какими они стали. За это время город переменился, и все в нем продолжали двигаться вперед без нееособенно Розалинда.
Это решилось в самый последний момент.
В глубине зала английский коммерсант пытался объясниться с Кэтлин уже не с помощью жестов, а с помощью пантомимы. Джульетта дернула подбородком, показывая на сцену.
Bàba надоедает какой-то коммерсант по имени Уолтер Декстер, который настаивает на встрече, так что я выслушаю его и узнаю, чего он хочет.
Звучит скучно, нараспев произнесла Розалинда. В ее словах всегда присутствовала некая перчинка, даже когда она говорила с самой сухой интонацией. Губы Джульетты тронула чуть заметная улыбка. Даже если Розалинда и казалась ей сейчас незнакомкой, говорить она всегда будет так же. Джульетта могла бы сейчас закрыть глаза и представить, что они опять стали детьми и дразнят друг друга, поднимая самые чувствительные темы. Она высокомерно фыркнула, напустив на себя обиженный вид.
Не можем же мы все быть танцовщицами, учившимися в Париже.
Знаешь что, ты возьми себе мой номер, а наследницей подпольной империи нашего города стану я.
Джульетта рассмеялась, коротко и громко. Ее кузина стала иной. Все стало иным. Но она, Джульетта, умеет учиться и учится быстро.
Тихо вздохнув, она оттолкнулась от стены, к которой прислонялась.
Хорошо, сказала она, не отрывая глаз от Кэтлин. Долг зовет. Увидимся дома.
Розалинда помахала ей рукой и, уронив бычок от сигареты, раздавила его туфлей на высоком каблуке. Джульетте следовало бы упрекнуть ее за это, но здешний пол все равно не станет грязнее, чем есть, так что почему бы и нет? После того как она вошла в этот зал, подошвы ее туфель испачкались, по меньшей мере, пятью сортами опиума. Остается только ступать с осторожностью и надеяться, что служанки не испортят ее кожаные туфли, когда будут счищать с них грязь позже этой ночью.
Теперь этим делом займусь я.
Подбородок Кэтлин удивленно дернулся, и нефритовый кулон у нее на шее блеснул в свете люстр. Розалинда говорила ей, что в один прекрасный день кто-нибудь сорвет с нее это ценное украшение, если она будет носить его на таком видном месте, но Кэтлин нравилось демонстрировать его. Если уж люди пялятся на ее горло, всегда говорила она, то пусть это будет из-за кулона, а не из-за торчащего из-под него кадыка.
Выражение удивления на ее лице быстро сменилось улыбкой, когда до нее дошло, что за стол напротив английского коммерсанта садится не кто иной, как Джульетта.