Да не виноваты вы, Елен Станиславна!
Честно говоря, только вчера мы обсуждали ситуацию с директором, собирались принимать меры. Где ты сейчас живешь?
Дома, почти честно ответила я. Приехала моя бабушка, мамина мама, приглядывает за мной, так что все в порядке. Можете позвонить и убедиться.
Я тебе верю, поспешила кивнуть классная. И очень этому рада. Хорошо и то, что твои друзья стараются быть рядом с тобой, но плохо, что в ущерб школе. Я и забыла, когда видела на уроке вас всех, неразлучную четверку.
Я горько вздохнула: и не увидит уже. Вилли ходил в гимназию только для маскировки и больше тут не появится. Хотя ему ведь теперь тоже нужно как-то устраиваться в этом мире. Сашканеизвестно где, да и мы с Кимкой, по правде сказать, на занятиях присутствуем только номинально.
Это не из-за меня, сказала я. Просто у нас у каждого сейчас проблемы, так уж получилось. Но после новогодних праздников мы обязательно навалимся на занятия, вы же знаете, у нас сильная команда.
Так, а что у тебя
Классная наверняка хотела спросить про мое лицо, но тут прозвенел звонок, и я была отпущена на место. А после литературы, перед химией, когда все нервно листали учебники и тетради, я не выдержала и дернула Кимку за рукав:
Не могу больше тут торчать. И в любом случае прогул лучше того, что я напишу на контрольной.
Аналогично! вскричала Кимка и первая ринулась прочь из класса.
Сначала мы пошли ко мне домой. Бабушка расстаралась: накормила нас лагманом с домашней лапшой, и салатами, и какими-то восхитительными колобками с начинкой из крема и варенья. Они с Кимкой болтали весь обед не переставая, пока я мрачно отмалчивалась и снова раз за разом смотрела на часы.
Потом мы с Кимкой пытались нагнать пропущенное и приготовить уроки, но дело продвигалось совсем туго. На этот раз не вытерпела подруга.
Дан, давай к Вилли поедем! взмолилась она. Ждать нет больше мочи. Они же сначала к Вилу пойдут.
Они позвонят еще по пути домой, напомнила я. Вил мне поклялся.
Все равно поехали, ну пожалуйста! А то там сукр один скучает, и вообще, мало ли что.
Ладно. Я с грохотом захлопнула учебник. Скучающий сукрэто вам не игрушки! Так что вперед!
Глава втораяЧерный туман
Дея, любимая, не бойся! крикнул Орлик и протянул руки, чтобы поддержать побелевшую девушку. Тень ушла, не тронула нас!
Но Дея, казалось, не слышала его. И смотрела так странно, взгляд ее словно искал и не находил кого-то. Она шагнула вперед, почти приблизилась к ограде дворцовой башни, но чуть не упала и вдруг схватилась руками за горло, с каждой секундой все больше теряя краски жизни. Орлик кинулся к ней, желая удержать, подхватить на руки, отнести туда, где ей окажут помощь. Собственная участь его не волновала. Но, странное дело, Дея осталась на прежнем расстоянии от него. Черный туман, словно сотканный из множества порхающих насекомых, завис между ними, мешая видеть. Орлик провел несколько раз ладонью перед глазами, разгоняя непонятную тьму, но туман с каждым мгновением становился только гуще.
И вдруг Дея заговорила, тяжело переводя дыхание после каждого слова:
Орлик! Заклинаю тебя если это возможно не сдавайся борись вернись в этот мир!
Родная, я здесь, взгляни же на меня! закричал он во всю мощь своего голоса, уже понимая, что все бесполезно, она не услышит и не увидит его. Значит, он все же проглочен Смертной Тенью, значит, вот каково оказаться внутри нее. Страха не было. Он знал только, что должен вернуться, ведь об этом попросила его Дея. И неважно, что она звала не к себе, а в тот мир, в котором осталась. Он вернется, даже если этого никто никогда не делал. В конце концов, он обязан вернуться: его любимой все еще грозит опасность. Те, кто натравил на нее Смертную Тень, скоро смекнут, что для Теней она сделалась неуязвима, и придумают другой способ убить ее.
А туман становился все плотнее. Словно через сотни слоев черной паутины Орлик видел, как девушка, покачнувшись, упала на каменный пол сторожевой башни. Он рванулся к ней, но темнота сгустилась окончательно, стала плотной и вязкой.
Некоторое время Орлик боролся, искал во тьме хоть какую-то опору, кидался то в одну сторону, то в другую. Но его руки ни на чем не смыкались. Наконец он обессилел и опустился на то, что было под ногами: что-то мягкое, как самая пышная перина, на ощупь нежнее и прохладнее заморских шелков, что привозили в Кречет запыленные торговцы. Орлик понял вдруг, что больше всего на свете ему хочется спать. Сон сулил забвение и покой, возвращение былой безмятежности.
Он лег, растянулся во весь рост и сладко зевнул, но тут же подскочил на ноги, негодуя на себя самого. А если сон обернется смертью? Пусть самой милосердной на свете, но он-то умирать не собирается. Он должен выполнить просьбу Деи, вернуться к ней, а до этого момента не позволит себе ни минуты отдыха.
Спотыкаясь и ежесекундно причиняя себе боль то щипками, то ударами, чтобы не заснуть на ходу, он упрямо побрел вперед. Ничего не менялось, черный туман был везде. Через какое-то время Орлику стало казаться, что он на ногах уже целый день, а может, день и ночь или даже неделю, но вокруг все одно и то же. Только сон одолевает все сильнее, ног он почти не ощущает, а тело окончательно потеряло чувствительность к боли.
И вдруг Орлик что-то услышал. Далекое и такое знакомое, что сон тут же бежал без оглядки. Это была песня, бесконечно грустная, старательно, хоть и не слишком слаженно выводимая девичьими голосами. В его родном Кречете женщины и девушки пели прилюдно и вместе лишь в одном случае: когда кто-то из их народа отправлялся в самое последнее путешествие.
Таков уж был обычай, усопшего оплакивали женщины, мужчины в этот день хранили молчание и не устраивали спевок. Орлик зашагал быстрее и увереннее, теперь у него был ориентир. Пение звучало все ближе, он уже различал родной язык и привычный напев, бессознательно искал в хоре единственный, самый любимый голос на земле. Искали не находил. Орлик ускорял и ускорял шаг, пока не упал навзничь, исчерпав последние силы, и моментально погрузился в сон.
Проснувшись, он обнаружил, что плывет по воздуху, правда, полет трудно было назвать приятным. В тело больно впились грубо переплетенные ветви. Ощупав их, Орлик пришел к выводу, что, похоже, кто-то соорудил для него носилки. Над его головой раздавалось громкое пыхтение, и кто-то зычным басом поносил нечистых духов с их проделками, а потом и вовсе рявкнул во всю мощь легких:
Осади, братка, давай передохнем!
И немедленно Орлик оказался на земле, трава щекотнула шею. Тут уж он открыл глаза и встретился взглядом с двумя парами светло-карих и одинаково взволнованных глазэто братья Креслав и Возгарь склонились над ним.
Гляди-ка, в самом деле живой! радостно улыбаясь, воскликнул Возгарь и промокнул мокрый лоб краем не слишком чистой рубахи.
Орлик ничего не понимал. Он помнил, что был проглочен Смертной Тенью, оказался в очень странном месте, где вообще ничего не было, но откуда там взяться братьям? Или они тоже умерли, погибли оба разом в бою с сукрами и встретились с ним в том самом посмертном мире, о котором любили толковать старики? Но почему тогда он видит вокруг себя с детства знакомый осенний лес, душновато-теплый, тронутый по верхушкам золотом и багрянцем, пахнущий грибами, болотом и нагретой листвой? Впрочем, откуда ему знать, как полагается выглядеть загробному миру.
Вы умерли? напрямик спросил он довольных братьев.
Те сперва обомлели, а потом от души расхохотались. Потом Креслав пробасил в ответ:
Мы-то живы, а вот ты, друже Орлик Даже оплакать тебя девкам пришлось, как полагается. Ведь уже ровно седмица миновала, как твой Балабан вернулся в город весь в пене, с диким взглядом и без седока.
В город? В какой город? приподнялся на локтях Орлик.
Да в Кречет, в какой же еще? изумились братья, и улыбки их начали постепенно гаснуть.
А мой отец? Братья? Дея? Они тоже в городе?
Да как сказать, пожал плечами Возгарь, и у Орлика оборвалось сердце. С тех пор, как ты пропал, их дома застать трудновато. Ищут они тебя. Сначала на конях все дороги и тропы объехали, теперь с одним посохом бродят по буреломам и оврагам. Вот и мы с братом вышли из дома вчера до света и бродили весь день. А потом, как солнце ушло с неба, мы того, заплутали немного. Забрели в топь и решили, чтобы впотьмах не увязнуть, заночевать в лесу. Костер развели, но проголодалисьстрасть, пожаловался он совсем по-детски. Грибы рано сошли в эту осень.