Искра, бывшая Саймоном, все еще ощущала две сильные руки, сжимавшие его ладони, точнее, он чувствовал, что не один, ведь у искры не могло быть рук, чтобы за что-то держаться. Наконец он оказался в огромном помещении, бескрайней пустоте внутри горы. Потолок находился так далеко над глазированными льдом плитами пола, что снег, падавший сверху, казался армиями крошечных белых бабочек, круживших в воздухе.
В центре огромной пещеры Саймон увидел окутанный бледно-голубым сиянием громадный колодец, и ему показалось, что именно он испускал жуткий, сжимавший сердце страх. Видимо, из его невозможных глубин поднимался горячий воздух, потому что над ним вздымалась колонна тумана, сиявшего расплывчатыми цветами, точно гигантская сосулька, пронизанная солнечным светом.
В тумане над колодцем висело необъяснимое нечто, определить форму и размеры которого не представлялось возможным, оно состояло из множества самых разных очертаний и форм, бесцветных, как стекло. По мере того как во вращавшейся колонне тумана то здесь, то там проступали самые разные силуэты, казалось, будто это творение изысканной и одновременно жуткой сложности, состоящее из углов и широких дуг. Каким-то не вполне определенным образом оно смутно напоминало музыкальный инструмент, но столь огромный, чуждый и пугающий, что Саймон-искра откуда-то знал: если он услышит его ужасную музыку, то умрет.
На черном прямоугольном камне лицом к колодцу кто-то сидел. Саймон уже мог отчетливо его разглядеть, словно внезапно оказался парящим прямо над жутким колодцем, где горело голубое пламя. Странное существо было в бело-серебристом одеянии фантастической красоты и изящества. Снежные волосы рассыпались по плечам, чтобы слиться и стать почти невидимыми на безупречно белом фоне.
Бледное существо подняло голову, и Саймон увидел лицо, являвшееся средоточием сияющего света. Через мгновение, когда оно отвернулось, Саймон понял, что это лишь красивое скульптурное изображение лишенного выражения женского лица серебряная маска.
Ослепительное, экзотическое лицо снова повернулось к нему, и он почувствовал, как его отталкивают прочь, бесцеремонно лишают связи с происходящимтак слишком нахального котенка резким движением отрывают от подола платья.
Перед Саймоном возникло видение, которое каким-то необъяснимым образом являлось частью тумана и одновременно мрачной белой фигуры. Сначала небольшое пятно алебастровой белизны, которое медленно обретало угловатую форму, скрещенную с чернотой. Темные очертания превратились в линии, те стали символами, и, наконец, появилась открытая книга, но буквы на ее странице Саймон прочитать не мог, точнее, извивавшиеся руны, постепенно становившиеся более четкими.
Прошло мгновение, которое не измеришь временем, руны снова начали мерцать, разбежались в разные стороны и превратились в три длинных тонких силуэта черного цвета три меча. Форма одного напоминала Дерево Усириса, у другого рукоять походила на прямоугольную крестовину потолка. У третьего была двойная гарда, и ее перекрещивавшиеся детали образовали вместе с рукоятью нечто вроде пятиугольной звезды. Где-то в глубинах собственного сознания Саймон узнал последний меч. Темная, как ночь, память подсказала ему, что глубоко в пещере он уже его видел.
Мечи начали меркнуть, один за другим, и, когда окончательно исчезли, на их месте осталась только серо-белая пустота.
Саймон почувствовал, что покидает гору, пещеру с колодцем и сам сон. Какая-то часть его существа, напуганная страшными запретными местами, которые посетил его дух, обрадовалась, но другая не хотела отпускать диковинный образ.
Где ответы?! Перед мысленным взором Саймона предстала вся его жизнь, подхваченная проклятым, безжалостным, равнодушным колесом, и в самых дальних уголках сознания он испытал отчаянный гнев. Да, он был напуган, попал в кошмар, который никак не заканчивался, но в данный момент гнев оказался сильнее всего остального.
Он сопротивлялся притяжению, сражался оружием, которого не понимал, чтобы остаться внутри сна, вырвать из него столь необходимые знания, вцепился в быстро уменьшавшееся белое пятно и яростно попытался изменить его форму, превратить в нечто такое, что позволило бы ему понять, почему умер Моргенес, почему погибли Дохаис и монахи из ордена святого Ходерунда, почему маленькая Лелет лежит в ожидании смерти в хижине, спрятавшейся в дремучем лесу. Он сражался и ненавидел. Если бы искра умела плакать, он бы рыдал.
Медленно, мучительно ледяная гора снова возникла из пустоты перед ним. Где правда? Он хотел получить ответы! Пока Саймон из сна сражался, гора росла, становилась более стройной, от нее стали отходить ветви, словно у ледяного дерева, и она устремилась к небесам. Потом ветви отвалились и осталась лишь гладкая белая башня, которую он знал. На ее вершине горело пламя. И тут раздался мощный рокочущий звук, словно зазвонил чудовищный колокол. Башня задрожала. Вновь прозвучал колокол. Саймон знал, что у него на глазах происходит нечто невероятно важное, жуткое и тайное. Он чувствовал, что ответ где-то совсем рядом.
Маленькая мушка! Ты пришел к нам, не так ли?
Наводившая ужас зияющая пустота потянулась к нему и проглотила, закрыв собой башню и звон колокола. Саймон почувствовал, как уходит дыхание жизни внутри его личности на Дороге Сновидений, а вокруг смыкается беспредельный холод. Он заблудился в совершенной пустоте, крошечная частица на дне моря в бесконечности черной глубины, отсеченная от земного существования и даже мысли. Все исчезло все, за исключением жуткой давящей ненависти, что сжимала его вызывала удушье.
А когда Саймон потерял надежду на спасение, он оказался на свободе и парил на головокружительной высоте над миром Светлого Арда, зажатый в сильных когтях большой серой совы, летевшей так, словно она была дочерью ветра. Ледяная гора исчезала внизу, постепенно теряясь в огромной белой, точно кость, долине. Сова несла его невероятно быстро, над озерами, льдами и горами, направляясь к темной линии горизонта. Постепенно она превратилась в лес, и Саймон почувствовал, что начинает выскальзывать из когтей птицы. Сова перехватила его крепче и стала стремительно снижаться к земле, которая устремилась к нему, и сова шире раскрыла свои могучие крылья. Теперь полет выровнялся, они кружили над засыпанными снегом полями, приближаясь к безопасному лесу.
А потом оказались под деревьями, и им больше ничего не грозило.
Саймон застонал и перекатился на бок. В голове у него стучалотак Рубен Медведь бил по наковальне во время турнира. Ему казалось, что язык у него во рту распух и стал в два раза больше; он глубоко вздохнул и почувствовал вкус металла в воздухе. Потом он присел, стараясь поменьше шевелить тяжелой головой.
Бинабик, круглое лицо которого было страшно бледным, лежал рядом; Кантака уткнулась носом троллю в бок и тихонько скулила. По другую сторону дымившегося костра темноволосый Малахия тряс Джелой, рот которой оставался открытым, а губы влажно блестели. Саймон снова застонал, голова пульсировала от боли и повисла между плечами, как подгнивший плод. Он подполз к Бинабику. Маленький тролль дышал; а когда Саймон над ним наклонился, начал кашлять, хватать ртом воздух, потом открыл глаза.
Мы прохрипел он, мы все здесь?
Саймон кивнул, посмотрев на Джелой, которая не двигалась, несмотря на все усилия Малахии.
Один момент, сказал Саймон, медленно поднимаясь на ноги.
Он осторожно вышел из двери домика, держа в руках пустой котелок, и с некоторым удивлением обнаружил, что, несмотря на висевший над озером туман, день еще не закончился; время на Дороге Сновидений текло заметно быстрее. Кроме того, он испытал неприятное чувство, что за стенами дома изменилось что-то еще, но никак не мог понять, в чем дело. Ему показалось, будто из него открывается немного другой вид, и решил, что, скорее всего, это результат пережитого им необычного опыта. Наполнив котелок озерной водой и смыв с рук зеленую клейкую пасту, он вернулся к дому.
Бинабик жадно напился, потом жестом показал, чтобы Саймон передал котелок Джелой. Малахия с надеждой и ревностью смотрел, как Саймон осторожно налил немного воды в приоткрытый рот валады, придерживая другой рукой подбородок. Она закашлялась, проглотила воду, и Саймон напоил ее еще раз.