Ирония и правда имелась, вот только все больше какая-то злая и даже, наверное, жестокая. Молодой человек, которого я имела глупость полюбить, явно томился от страсти. Но при этом не ко мне, а к тем моим личинам, которые показывать было никак нельзя. Разве же это справедливо, скажите на милость?
Твои шутки подчас совершенно неуместны, расстроенно вздохнула я и разлила чай. Ну, как чай, скорее уж, один из травяных сборов, что заготавливала няня Шарлотта для всей нашей семьи. На вкус, цвет и запах напиток был просто превосходен, а заодно успокаивал.
Второй фыркнул.
Скорее уж, неуместна твоя угрюмость. Никто, в конце концов, не умер, помимо маркизы, но вот ей я, знаешь ли, не сочувствую совершенно. Сама вырыла себе могилу.
С тем, что Марисоль Де Ла Серта собственными руками сотворила свою судьбу, я не могла не согласиться А вот насчет того, что никто не умер Тот голос, точней, та сущность, которая говорила со мнойвот кто действительно пугал до дрожи. Чем бы оно ни было, оно обладало огромным могуществом, перед которым не устояли даже могущественным фэйри Благого двора, и если в момент нужды подобная необоримая сила стала истинным даром, то сейчас союзник пугал не меньше, чем напавшие фэйри.
Ева? вдруг тронул меня за плечо близнец, отставив в сторону чашку. Ты ничего не хочешь сказать мне, Первая? Почему-то, думается, я знаю не все.
Я отвела глаза, не зная, что именно сказать брату, да и стоит ли вообще говорить хоть что-то. В конце концов, не в его голове звучит этот вкрадчивый голос, значит, это и не беда Эдварда. Не хотелось добавляться ему тревог и забот.
Ты определенно знаешь все, ответила я спокойно, ровно, точно так, как говорила всегда. Вот только мы с Эдвардом если и не могли читать мысли друг друга, то эмоции-то точно улавливали, и вот сейчас подобный талант был не с руки.
Близнец продолжал глядеть на меня, я кожей ощущала его тяжелый вопрошающий взгляд.
Ева, мне казалось, что нам не стоит врать друг другу, проворчал Второй с откровенным неодобрением. Ты могущественная шувани, а твоя воля сильна, но выстоять против фрейлины Благой королевы Сейчас тебе не по силам подобный подвиг. И ведь не Охотник помог тебе, не так ли?
Видимо, придется все-таки признаться Эдварду, как именно я спасла всех нас, отцу, возможно, тоже.
Кто-то обратился ко мне в том доме. Предложил помочь. Я не хотела соглашаться, не хотела вовсе но выбора не оставалось. И призрачный шанс на спасение с последующей расплатой показался куда предпочтительней неизбежной гибели. Я согласилась, а сегодня сегодня тот же голос заговорил со мной и предложил приворожить Мануэля Де Ла Серта, напомнил, что я могу заставить его сделать все, что только пожелаю.
Признаваться в подобном было нелегко. Наверное, та злосчастная сделка стала самым большим безрассудством в моей жизни. Второй повздыхал немного, а потом осведомился:
Но я так понимаю, привораживать беднягу Мануэля ты не пожелала?
Я покосилась на близнеца так, словно подозревала его в помешательстве.
Мне с ним бед и без колдовства хватает. Страшно представить, чем обернется приворот.
Хохотали оба от всей души, хотя смех имел явно истерический оттенок. И слышал нас весь дом Так что ни Второй, ни я не особо удивились, когда на пороге гостиной появилась черная зловещая тень нашего отца.
Кажется, что-то случилось с вами, мои дорогие? осведомился батюшка, переводя чрезвычайно выразительный взгляд со Второго на меня и обратно.
И я потупилась, чувствуя крайнюю степень смущения, что случалось со мною не так уж и часто, и обычно в присутствии нашего родителя. Недовольство и беспокойства отца вся семья, в том числе и наша матушка, переносили одинаковомы переживали и неописуемо сильно стыдились того, что заставили папу расстраиваться. По пустякам лорд Николас Дарроу предпочитал не беспокоиться сам и не беспокоить других, так что каждый раз, когда он выказывал неодобрение, мы ощущали важность и даже некоторую трагичность происходящего.
Помимо того, что нас гоняли фэйри, а после в меня стреляли? осведомился Эдвард с таким кристально-чистым детским взором, словно действительно не знал вообще ничего.
На маму такой фокус изредка действовал, а вот отецтот всегда оставался непоколебим как скала.
Помимо, Эдвард, отрезал он холодно и даже раздраженно. Ева, быть может, ты в присущей тебе манере проявишь благоразумие и объяснишься со мной?
Каждое слово папы, каждая его интонация ясно говорила о том, что мое благоразумие поставлено под большое сомнение, и это расстраивало едва не до слез. Я привыкла быть родительской гордостью, не больше и не меньше.
Я не хотела вот так Просто выбора не было почти прошептала я, потупившись. На глаза все-таки начали наворачиваться слезы от собственного бессилия, которое можно было позволить себе, когда рядом папа, самый сильный, самый умный, самый смелый. И вообщесамый.
Наверное, если кто-то увидел бы в тот момент всесильного лорда Николаса Дарроу, наверняка бы подумал, что помешался. Потому что мало кто мог увязать образ горячо любящего своих детей, обнимающего расплакавшуюся дочь, с тем жестким, а подчас и жестоким человеком, каким был для всего мира лорд Дарроу.
Отец сел рядом со мной на диван, прижал к себе и позволил плакать в его плечо.
Что стряслось, девочка моя? спросил снова папа, когда я немного затихла.
К этому моменту уже болела голова, да и нос заложило. Хороша же могущественная шуванився заплаканная и с опухшим лицом.
Первая вытащила нас из того дома не сама, ей помогли, и, очевидно, не просто так, поспешил выдать меня и мои сомнительные "достижения" Второй, за что захотелось его стукнуть от всей души, точно как в детстве.
Отец подал голос далеко не сразу, дал мне немного успокоиться.
Это так, Ева?
Это было до абсурда нелепо, однако же почему-то больше всего в тот момент меня пугало неодобрение папы, а не опасности, которые наверняка несло соглашение с неизвестной, но необоримой силой.
Да, так и было. Оно, чем бы ни было, говорило, что мой друг и друг бескорыстный, но я же отлично знаю, такого просто бывает, прошептала я, не имея никаких душевных сил, чтобы оторваться от папы. Рядом с ним казалось, будто ничего дурного произойти не сможет.
Папа погладил меня по голове.
Да, обернуться все может и дурно, Ева, но зачем так корить себя, если в тот момент только так ты могла спастись сама и спасти брата?
О Де Ла Серта никто многозначительно не произнес ни единого слова, из чего я сделала вполне логичный и закономерный вывод, что говорить о молодых иберийцах отец не желал. Вероятно, ни Мануэлю, и Теодоро не стоило рассчитывать на какую-то особенную приязнь со стороны моих родителей.
Никакой возможности не было
Или же в тот момент я другого шанса на спасение просто не увидела Однако времени подумать не оставалось, счет шел уже на секунды, а ставкой были четыре жизни разом.
С тебя потребовали плату, Ева? серьезно спросил отец, явно готовящийся услышать, что угодно, вплоть до продажи души.
Второй молчал. Он также наверняка думал о подобной возможности, попросту не мог не думать. Эдвард обладал удивительной прозорливостью, которая редко присуща молодым людям нашего возраста, и не пытался тешить себя пустыми надеждами.
Пока нет, едва слышно произнесла я, и ответом стал синхронный вздох облегчения отца и брата. Но что, если оно потребует в итоге именно душу?
Подобная перспектива пугала до дрожи. Я пыталась утешать себя тем, что хотя бы спасла брата и обоих Де Ла Серта, однако подобные мысли помогали мало.
Папа потрепал меня по щеке, как делал это давным-давно, в детстве, когда я еще была просто Евой, а леди Евой себя почувствовать не успела.
Такие вещи оговариваются сразу, уж тебе ли не знать, дочка, поспешил успокоить отец.
Теперь я буквально лежала у него на груди и слушала стук сердца, размеренный, спокойный, как метроном в музыкальной комнате, который прежде запускала матушка во время наших занятий. И этот звук успокаивал меня.
Я знаю Но сегодня оно, чем бы оно ни было, уговаривало приворожить Мануэля Де Ла Серта. Думала, больше никогда не услышу этого голоса, однако же сегодня он снова звучал в моей голове. Снова, прошептала я, с огромным трудом подавляя рыдания, которые буквально рвались из груди.